Елена Блаватская. Между светом и тьмой - Александр Сенкевич

Как все со времен князя Михаила переменилось! Она это тоже чувствует своим детским сердцем. Везде хищники, грабители, взяточники. За медный грош отца с матерью удавят. Вот папа говорит, что столько вокруг мстительных людей. А вздорных и злоязычных – еще больше! А подлипалам и блюдолизам – вовсе несть числа! На то и Расея! Мама убеждена, что в просвещении – одно лишь спасение.

Лёля исполняла свои ученические обязанности в точности, основательно. Поразительные успехи были достигнуты ею в изучении иностранных языков и особенно в музыкальных занятиях. Без устали разучивать положенные экзерсисы и окончательно не впасть в безразличие и скуку – для такого усердия необходима не только обычная усидчивость, а нечто большее: вдохновение. Она-то знала, как заворожить свои быстро устающие пальчики, вдохнуть в них, неуверенных и ленивых, силу и упорство. Она бралась за каждое новое дело с усердием, вовсе не желая себя уронить в глазах мисс Джефферс и Антонии.

Сестра Вера через много лет вспоминала: «Лёля, которой удивительно легко давались языки, сама вызвалась учиться по-немецки и начала три раза в неделю аккуратно заниматься с Антонией. К осени она уже много понимала и читала совершенно свободно. Папа хвалил ее и в шутку назвал ее однажды «достойной наследницей своих славных предков, германских рыцарей Ган-Ган фон дер Ротер Ган, не знавших никогда другого языка, кроме немецкого»».

Офицеры весело переглядываются, слыша взвизгивание и оханье мисс Джефферс и Антонии. Они определенно на стороне Лёли, но не решаются идти против воли ее мамы. Во всяком случае, Лёля для них почти родная, они ее называют между собой «дочь полка». Солдаты тоже оказывают ей внимание и слегка подыгрывают. У них она научилась называть вещи своими именами и у них же набралась крепких словечек и забористых выражений, которыми будет много лет спустя козырять, шокируя и удивляя своих высокородных соотечественников и соотечественниц за пределами России.

Ни для кого из сослуживцев отца, однако, не составляет тайны, что они с Верой вот-вот станут сиротками. От этой мысли сжимается сердце, но при маме она сдерживается, гонит прочь глубокое и беспрерывное самоощущение своего одиночества. Лёля ежедневно по многу раз молится Боженьке, просит его заступиться за маму и не дать ей скоро умереть. Она и говорить стала еще меньше и тише, а все из опасения, чтобы опять не дать волю своей буйной фантазии. Она сострадательная и любящая дочь. Однако же как задевают ее самолюбие, когда при всех запрещают сесть на объезженную и спокойную лошадь! Неужели мама этого не понимает, не хочет понять?

Ее мама обыкновенно носит шейный платок, он перекрещивается на груди и придает ей романтический вид. Маме очень идет простое марселиновое темное платье без кринолина, которое она, к сожалению, надевает чрезвычайно редко. Вообще мама не любит пышности в одежде и радуется переменам в моде. Ей не хочется быть раздавленной обширными вертюгаденами с тяжелыми накладками, с фижмами и шлейфами. Папа по дому ходит в пикейном жилете и полосатых брюках. Мундир ему, кстати, больше к лицу.

На плац въезжает запряженная цугом карета. Видать, приехал какой-то царский сановник. Вот сейчас спрыгнут с подножек ливрейные лакеи – где же они? – откроется дверца и покажется важный господин в светло-синем двубортном фраке с золотыми пуговицами и стоячим бархатным воротником. На ногах у него будут черные шелковые чулки и башмаки с пряжками. Он очень похож на разноцветную бабочку из коллекции ее бабушки. Неужели это бабушкин отец – князь Павел Васильевич Долгоруков?

Однако же он умер в 1837 году. Может быть, это его воплотившийся дух?

К ее большому разочарованию, из кареты вылезает тучный генерал. Вероятно, он приехал из Петербурга, и у него важное поручение от государя.

Офицеры, а с ними и ее отец как-то неожиданно для окружающих стремительно перемещаются от лошади ближе к карете. Как досадно – ее и сестру Веру взрослые торопливо уводят с плаца.

Она опять, в который раз, оказалась между постылой повседневностью и своими досужими домыслами – веселыми, хитрыми развлечениями ее ума и сердца.

Глава вторая

Страшное открытие

Как взрослые к ней несправедливы! Им нет дела до ее чувств, они не оценят ни ее самоотверженной натуры, ни душевных порывов, ни наивной веры в свое предназначение стать великой актрисой – всего того, что составляет смысл юной жизни. А то, что она ощущает в себе какие-то удивительные силы видеть и слышать, что другие не видят и не слышат, кажется им болезненным состоянием духа. Они считают, что ее странный дар не в пользу ни ей, ни людям.

Они вообще ее во всем ограничивают, урезают и малые свободы. Ей не с кем бывает поговорить по душам. Сестра Вера еще мала, недавно ей исполнилось шесть лет. При всяком удобном случае мисс Джефферс терзает ее бесконечными претензиями, порицает за то, что она слишком избалована. Не хочет понять, что ее проделки – всего лишь невинные и безобидные чудачества, не делающие никого несчастными. Своими нотациями они совсем выбила ее из колеи.

Вот и сейчас Лёле не спится.

Стук падающих яблок влажен средь вечерней духоты. Сумерки быстро сгущаются. Распаренный воздух заполняется приглушенными, хлюпающими звуками южнорусской ночи. Девочка близоруко всматривается в ставшее вдруг темным небо, и звезды расплываются на нем, как томатные пятна на грязной скатерти.

Луна появляется на небе как полновластная хозяйка.

Лёля боится перехода из полудремы в глубокий сон, ей не хочется опять оказаться на привязи у лунного света. Приступы сомнамбулизма случаются с ней не часто, но всякий раз они изнуряют ее и основательно пугают взрослых.

Она берет первую попавшуюся на глаза книгу и, прочитав несколько строк, не может от нее оторваться. Ее потрясает незамысловатая ужасная история жизни первой русской чревовещательницы, одиннадцатилетней Ирины Ивановой, крепостной боярского сына Мещеринова. Девочка жила в Томске, в петровское время. Ее странный дар говорить, не открывая рта, голосами разных людей был воспринят тогда как дьявольское наваждение.

Она представила забытый Богом Томск. Сибирское захолустье с долгими зимами и крепкими морозами. Город, заваленный до самых крыш снегом. В таком городе не живут в полном смысле этого слова – прозябают, влачат жалкое существование. Жизнь медленная, скучная и заполняется обыкновенными повседневными делами, среди которых отсутствует тайна. По этой несгибающейся канве постылого жизненного уклада ткутся человеческие судьбы.

Все тайное в Томске невозможно. Любая тайна с государственной точки зрения вообще сомнительна. В ней содержится намек на возможность иного жизненного выбора, отличного от того, которому следуют большинство людей.

Талантливые, эмоциональные натуры от такой рабской жизни накладывают на себя руки, спиваются с круга, уходят в скиты или творят чудеса – как девка Ирина.

Вот почему тогдашний воевода Томска, в полной мере осознавший всю важность случившегося, вместе со своими подьячими немедленно приступил к освидетельствованию Ирины и дознанию.

– Кто ты такой? – спросил один из подьячих. Он обратился к девочке, как к мужчине, потому что говорила она утробным, грубым голосом. Ирина между тем вошла во вкус игры и ответила так, как ей говорить не следовало бы:

– Лукавый. Зовут меня Иваном Григорьевым Мещериновым, рожусь я завтра, а посажен в утробу Ирины с похмелья девкою Василисою.

Излишне говорить, что все присутствующие от такого ответа остолбенели.

Можно представить, какой они составили отчет и какое пошло донесение в Санкт-Петербург, прямо в Тайную канцелярию.

Пока суть да дело, Ирину заточили в Рождественский женский монастырь, сдали ее игуменье и нарядили к ней караул.

В монастыре девочка не угомонилась. Она была еще ребенком. Случайно обнаружив в себе дар чревовещания, она не на шутку расшалилась. Исключительно для потехи, пользуясь своим странным даром, она устроила в монастыре настоящий переполох, рассорила между собой многих монахинь.

Зимой произошло и вовсе из ряда вон выходящее событие.

Один из приставленных к Ирине караульных, казак Перевощиков, засвидетельствовал, что дьявол прямо из Ирининой утробы обзывал его всяческими непотребными словами, а затем выразил желание переселиться куда-нибудь в другое место.

– Куда ты идешь? – спросила дьявола мать-игуменья.

И дьявол простодушно ответил:

– В воду.

Дьявол велел открыть настежь все двери, что и было тотчас исполнено. Тут изо рта Ирины показалась пена и повалил черный дым, который через дверь вытек на улицу и растаял в морозном воздухе. С этого мгновения в утробе девочки не стало слышно голоса дьявола. Так рассказывал, волнуясь и жестикулируя, казак Перевощиков. Его показания были также приобщены к делу и направлены срочным порядком в Тайную канцелярию, вслед за первым донесением.