Третий источник - Дмитрий Кравцов

Он украдкой осмотрелся, но густо тонированные стекла и отсутствие света в салоне не позволили извлечь хоть какую-нибудь информацию. Тогда Толяныч принюхался, но и это оказалось малоинформативным. В «Полтиннике» витал смутно знакомый, легкий и не очень приятный запах. Такой, что если бы ни аллергическая чувствительность носа, он вообще ничего бы не заметил. То ли болотом, то ли скотным двором припахивает, и еще чем-то таким резким, ну, как пахнет старое мокрое железо. Впереди угадывались силуэты двух здоровых челобанов, судя по звукам, они что-то активно жевали. Рядом с Толянычем мирно дремал третий, который и являлся источником… нет, вонью это, пожалуй, не назовешь, но аллергию растревожило.

Толяныч трижды чихнул.

Потом его внимание ненадолго привлекло бледное мерцание под потолком освежителя воздуха в форме черепа. Больше смотреть было не на что, и Толяныч уставился в мощные затылки нежданных попутчиков. Судя по всему — «гоблины» средней руки. Это подтверждалось и наличием здоровенной золотой гайки на мизинце водителя. И жрут как-то неприятно.

«Полтинник» вырулил на Маяк. Вдоль правой стороны тянулся непроницаемо-черный лесной массив. Здесь галлогеновые фонари были натыканы куда как чаще, и в салоне стало немного светлее, а, может быть, кто-то из пассажиров уменьшил поляризацию стекол. Неожиданно водила, хряпая так, будто жевал пищу прямо вместе со станиолевой упаковкой, повернул лысую, как одноименная гора[3], голову к Толянычу. Повел носом и протянул кусок чего-то в полутьме неопределимого.

Хотя на дне рождения Толяныч себе ни в чем не отказывал, но «йогурт» видимо изыскал в желудке некие резервные емкости. Желудок призывно всхлипнул, но Толяныч мужественно покачал головой, приложился к пиву и закурил. Сработал датчик, и рядом тут же откинулась пепельница. Другой седок тоже немного повернул кресло, старательно обсасывая вроде бы куриное крылышко или что-нибудь похожее. Напрягаться для детального рассмотрения Толяныч не собирался, но в окно смотреть было еще более неинтересно, так что взгляд сам по себе волей-неволей периодически возвращался к этой закуске. Уж больно старательно, можно даже сказать, сладострастно гоблин ее обрабатывает.

Что-то здесь было не так, вот только Толяныч никак не мог понять — что. Словно занозил палец, а найти занозу не можешь. Он уже пожалел, что подписался показать дорогу. Иногда он подсказывал водиле, где повернуть, а где лучше проехать прямо, сберегая «Полтиннику» рессоры, и сам себе поражался: откуда вдруг такая забота о чужой тачке? Наконец у дома девятнадцать спящий пробудился и вынес свою вонь на улицу. К подъезду он шел, странно согнувшись в пояснице. «Может, обделался?» — подумал, было, Толяныч и с удивлением узнал в нем давешнего слюнтяя с Менделеевской. Тот как раз вышел в неверный свет приподъездного фонаря.

Хмель как-то враз потяжелел, делая мышцы и мысли смутно-вялыми. Толяныч безотчетно вздрогнул, когда гоблин с крылышком, поблескивая почему-то лишь левым глазом, спросил:

— Куда тебе?

Толяныч не нашел слов, а просто ткнул рукой в примерном направлении. Ситуация приобретала несколько ненормальный привкус, напрочь несмываемый даже пивом. Везли его кружным путем, одноглазый всю дорогу базарил о том, как хорошо в столице, мол, жизни полно…

Где-то я это уже слышал — напомнил Фантик, судорожно пытаясь перебрать доступные блоки памяти. Не слишком ли много совпадений? — стучало тупым молоточком в левый висок. Одно дело, если об этом говорит девица с во-от такой вот грудью, и совсем другое, когда это лысый чел с одним глазом, да еще и крылышком обглоданным дирижирует, падла. И связующий их слюнтяй… Однако вывод напрашивался смутный, но слишком уж нехороший, и, чтобы скрыть замешательство, Толяныч сделал вид, что задремал, мотая головой в такт поворотам. И чуть было действительно не уснул.

Но тут «Полтинник» затормозил, одноглазый гулко сглотнул:

— Слышь, приехали.

Толяныч качнул машинально еще пару раз головой и распахнул дверцу, не выпуская из рук пиво. Он даже не удивился, что машина остановилась действительно у его подъезда. Вывалившись наружу, наклонился к окошку, пытаясь косноязычно поблагодарить за доставку, и, наконец, разглядел, что же так усердно обгладывал одноглазый гоблин. Лучше бы было этого не делать это было совсем не крылышко! Это была кисть руки. На безымянном пальце тусклым маслом желтело тонкое кольцо.

Рука! ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ!!!

В подробности Толяныч вдаваться не стал: желание блевануть прямо в салон было самым простым и доступным, но сказалось не иначе как воспитание или просто инстинкт самосохранения. За долю секунды до извержения он влетел в подъезд. «Привет из Таганрога!» — крикнул одноглазый и помахал вслед недоеденной рукой, но Толянычу уже было не до чего: салат Оливье, съеденный первым, по всем законам природы венчал собой чреду недопереваренных блюд. В коротких перерывах между позывами Фантик матерился, как заправский грузчик…

Очнулся Толяныч утром, аккуратно укрытый одеялом.

Матрена бесцеремонно теребила лапой за нос, требуя законный завтрак. И первая мысль была о том, когда успел раздеться? А вот вторая — об одноглазом с его отвратительной закусью. Брр! Слава богу, что отказался, а ведь вполне мог бы по пьяни-то оскоромиться. Его опять бы вывернуло наизнанку, если б не космическая пустота желудка.

Спазмы поутихли, Толяныч предпочел бы подремать еще, но кошка не отставала. Пришлось подниматься.

«Не допил я вчера» — бормотал под нос Толяныч, накладывая в миску сухой корм и чувствуя смутное отвращение к себе и солнечному утру. Руки тряслись, не помогала даже чудом уцелевшая в холодильнике «Звезда Севера», в третий уже раз возвращаясь из глотки в стакан. Яду мне, яду!

Была суббота, но от этого не легче.

Пожалуй, самое подходящее — нырнуть в виртуалку и порадовать «Золотые Своды» доброй жменей отрыжки сознания, сегодня с маньячьим вкусом. Пусть нажрутся любимого дерьма. Но сначала надо заставить себя принять лекарство для бренной оболочки, то есть физического тела.

Толяныч уже начал привыкать к мысли, что коррекция сбоит все чаще. Фантик должен бы оттягивать на себя лишние эмоции, переживания и прочую шелуху, оставляя в памяти лишь сам факт события без эмоциональной окраски. Тогда откуда это мерзейшее воспоминание, откуда эта реальная картинка объеденных пальцев с посиневшими лунками ногтей, эта реальность отблесков имплантированного в плоть золотого ободка? Откуда такой, бляха-муха, четкий портрет одноглазого?

Гарантия давно истекла, денег на повторную коррекцию все одно нет, так что остается сжав зубы попытаться вылечить больную голову дедовским способом — выпить. И пожрать чего-нибудь горячего, это обязательно.