Егерь. Девушка с Земли - Максим Хорсун

— Мистер Марвелл сердится, — сказал егерь. — Извините, мисс…

— Ну хорошо… идемте… — нехотя отозвалась Ремина.

Кристо подошел к мертвой сейсмурии. Наклонился, заглянул в остекленевший глаз.

— Эндрю, Эндрю… — проговорил он. — И не наскучило тебе выдавать несчастную медузу за самого опасного хищника Сирены? Честному роду сейсмурий вовек не обелить репутации…

— Это не медуза, — сказал Скворцов.

— Хоть раз показал бы туристам львиную звезду.

— Мне не нужны несчастные случаи.

— О чем он говорит? — спросила Реми у Скворцова.

— Мистер Марвелл нас ждет…

5

Министры откомандировали на Сирену своих заместителей — тех, что помоложе и покрепче. Папа́ пришел в гнев: он понял, что его проект намерены спустить на тормозах. Что тут поделаешь? И премьеру не пожаловаться — в ста световых годах от Сирены премьер.

— Я не рассчитывал на легкую победу, — признался Марвелл Грезе, когда та завязывала узел его галстука. — Но у меня отняли оппонента. Я не веду переговоры на уровне замов. Я замам, да будет тебе известно, даже руки при встрече не подаю. Дьявол! Знай, что мне преподнесут такую свинью, отправил бы сюда одну Ремину. Девчонка сама справилась бы с переговорами.

— Вот и нужно было отправить, — буркнула Греза.

— Ну-ну… — Марвелл поджал губы. — Не смей обижать мне кроху!

— Ее обидишь, — Греза потуже затянула узел галстука. — Меня в ее годы еще не так обижали…

— Я, милая моя, человек занятой. Решай-ка проблемы внутри семьи сама, для того и взял тебя в жены.

— А ты выдай ее замуж…

— Я все слышу! — отозвалась Реми из своей комнаты. — Сговор! Средь бела дня!

— Пойди-ка проветрись! — отозвался папа́. — Непонятно, что ли? Взрослые разговаривают!

Реми протерла рубиновое сердечко, подаренное Кристо, проверила, не криво ли висит значок на топике. Потом взяла гитару и спустилась в холл.

Там она сыграла несколько этюдов собственного сочинения. Спела умильным голоском администратору и швейцару свежесочиненную балладу «О рыбоптице и птице-рыбаке». После первого припева администратор ушла по каким-то делам на кухню, а швейцар вышел на крыльцо.

Реми пожала плечами. Пристроила гитару между двумя креслами и тоже вышла на улицу.

Швейцар угощал сестер Христофоровых мятными леденцами.

— Разве им можно? — спросила Ремина.

— Не знаю, — пожал плечами швейцар. — Но они очень любят конфеты.

— Дети есть дети, — высказалась Ремина. Она вдруг вспомнила долговязого Кристо. Подумала о школе, которую его волонтеры строят в южном атолле. — А кто научил малышек нашему языку? — поинтересовалась она.

Швейцар поморщился.

— Миссионеры. Церковь Господа Вседержителя, слыхали небось? — Швейцар дождался кивка и продолжил с некоторой опаской: — Шуты гороховые… Крестят аксл целыми нерестами, фамилии им благочестивые дают. Библию читать учат.

— Что в этом плохого?

— А чего хорошего? Чужая душа — потемки. А душа чужого, если она у него есть, — черная дыра… Меня Бруно, кстати, зовут.

— Ремина. Очень приятно. А старшей девочке в школу, наверное, надо ходить. У вас ведь есть школа для аксл?

Швейцар прищурился:

— А кто из них, по-вашему, старшая рыбка?

— Что? Да вот эта.

Старшая аксла заморгала. Левым глазом — правым; левым — правым…

— Они из одного нереста, — улыбнулся швейцар.

— Как это — из одного нереста? — не поняла Реми.

— Одногодки, — пояснил швейцар. — Это ведь акслы. Они приостанавливают свое развитие, когда пожелают. Вот эти две захотели остаться девочками. Да… Причем одна почти сразу застолбила себе возраст, а вторая — пару годиков повременила.

— Господи! — Реми ахнула, почти как Греза. — Неужели это возможно?

— О! — в усы усмехнулся швейцар. — Не позволяйте себе думать об акслах как о людях.

Реми внимательно пригляделась к девочкам.

— Сколько же им лет на самом деле?

Швейцар призадумывался, переводя годы Сирены в земные.

— Двенадцать… или около того, — сказал он, наконец.

— Господи… — вновь протянула Реми. — Это ведь какая-то… вечная молодость!

— Почему же! — важно надул губы швейцар. — Эти повзрослеют и состарятся. Детские мордашки пойдут коричневыми пятнами, зубки сгниют… Помрут, в общем… хотя на вид останутся такими же маленькими.

— Какой кошмар!

— Да-а… — продолжил швейцар. — Послушайте сюда, Ремина. Нужны были бы им сильные руки и ноги или… там… размножаться бы им хотелось… ну, вы не маленькая и понимаете, что я хочу сказать… они сделали бы себя постарше. Вот те, что среди рифов живут, спешат возмужать поскорее. Но этим неплохо живется при гостинице, и нам от них польза — приучать туристов, чтоб не падали без чувств, едва завидят взрослого акслу.

— Ну… что ж… — Реми вымученно улыбнулась. Повернулась к девочкам: — А вы, лягушата, оказывается, уже большие? Какие хитрюги растут, боже мой!

Она вернулась в вестибюль. Увидела, что по лестнице спускается Марвелл, а с ним — Пасадель и О’Ливи.

— Папа́, я хочу посмотреть, как живут аборигены.

Марвелл оттопырил нижнюю губу, фыркнул.

— Ремина! — начал он с расстановкой. — Я спешу в горсовет на заседалово. Мне бы очень хотелось, чтобы ты присоединилась ко мне.

— Зачем?

— Кроха! Разве тебе неинтересно, чего ради пришлось лететь в эдакую даль? Посидишь в зале, на ус намотаешь. Поймешь, чем твой папа́ на жизнь зарабатывает.

— Зачем?

На самом деле она сразу поняла, куда клонит отец. Мол, крохе Реми пора прекратить валять дурака. Играть на гитаре, писать стихи и зачитываться фэнтези — непозволительная роскошь для девушки ее возраста. Дескать, дочки его партнеров по гольфу уже карьеру делают, и только Реми до сих пор в статусе маленькой девочки. Самой должно быть стыдно… И так далее, и тому подобное.

Реми помотала головой.

Нет, папа́! Крутить-вертеть собой она не позволит. Да здравствует гитара, рифмы и хоббиты с эльфами! Нечего тянуть человека с чистой душой в клоаку бизнеса и политики.

— Ну… как знаешь… — папа явно разочаровался. — Буду поздно. Пока!

— Пока!

Она поцеловала отца. Забрала гитару и поднялась в апартаменты.

Греза возлежала на диване с бокалом мартини. В ведерке со льдом стояла початая бутылка, на серебряном подносе имелись легкие закуски. Когда папа́ уходил надолго, Греза всегда напивалась, а потом смотрела мутными глазами на себя: у Грезы была большая коллекция записей с собственных концертов. Пела она в юности отменно, выглядела — еще лучше; и Реми тихо ненавидела ее за это.

— Мы с Эдмондом поспорили… — Греза захихикала; ей хватало одного бокала, чтоб изрядно захмелеть. — Он все-таки совсем тебя не знает, крыска. Он был уверен, что ты поедешь с ним в горсовет. Бедный наивный папаша! Теперь он должен подарить мне медиахолдинг, бедолага!

Реми снова спустилась в холл. Побродила по безлюдному залу, полюбовалась картинами — незатейливыми натюрмортами (она бы написала маслом лучше) в позолоченных рамах. Постояла перед бездарной стереофреской, аллегорически повествующей о колонизации Сирены. Вышла на улицу.

Оранжевое солнце еще не доползло до зенита, но воздух заметно прогрелся. Полдень обещал стать знойным. Никого перед парадным не обнаружилось: ни Бруно, ни сестренок Христофоровых. Дендрополиповый парк был пуст. У Реми появилось желание вынести мольберт и написать пейзаж, но тут сердце ее замерло: в конце аллеи показалась долговязая фигура Кристо. Присмотревшись, она поняла, что ошиблась. Это один из грузовых киберов, спешит, наверное, по вызову завхоза на пищеблок.

Кристо, Кристо… Почему же вы не выходите у меня из головы?

Пробковый шлем, глаза с крапинками, благородная скромность одежд. Во главе горстки самоотверженных волонтеров — против дикого мира и во благо несчастных аборигенов. Настоящий рыцарь… Магистр!

К парадному подкатил джип. Из салона выпрыгнул О’Ливи. Увидел Реми и помахал ей рукой.

— Греза у себя?

— А зачем она вам?

О’Ливи кивнул и побежал к дверям.

— Да она уже напилась! — крикнула Реми вдогонку.

Что происходит? Она всплеснула руками. Их как будто всех подменили на Сирене: и Грезу, и О’Ливи, и даже папа́. Сама того не желая, Реми поплелась следом за писателем.

Дверь в апартаменты Марвелла была приоткрыта. Греза, пьяно похихикивая, прижимала к груди голову О’Ливи, а тот тискал ее бедра и нес какую-то околесицу.

— Вы бы хоть дверь закрыли. Совсем, бомжи, страх потеряли? — пробормотала ошеломленная Реми. Камер наблюдения-то в отеле нет! В отличие от дворца папа́. Вот у них и помутился рассудок от мнимого приволья.

— Чего тебе надо? — промычала Греза.

— Я за гитарой пришла.

— Бери и проваливай. У нас мало времени.