Перезагрузка - Миика Ноусиайнен

Осторожно выглядываю в окно. Я был прав. У ворот уже толчется парочка байкеров в кожаных жилетах.

Сбегаю по лестнице, не зажигая света. Через черный ход выхожу в задний двор и перепрыгиваю через забор на участок соседнего дома. Выскальзываю на улицу с другой стороны двора и останавливаю проезжающее такси. Этот водитель тоже готов принять оплату со смартфона.

– На Мусеокату, пожалуйста.

Телефон в кармане дрожит от бесконечных звонков и входящих сообщений. Об их содержании я догадываюсь, но одно сообщение все-таки открываю. «У тебя остается крохотный шанс выжить, если ответишь по телефону и придешь поговорить».

Я помню, что Матти Нюкянен [7] говорил о шансах, но в данном случае это не подходит. Звоню Маркусу в домофон и направляюсь от ворот к его двери. Стараюсь не показывать, что огорчен и взволнован. Лучше Маркусу ничего не знать. Последствия моей глупости никаким боком не должны его касаться.

Песонен

Отцу следовало бы пойти на похороны Мартина. Они были хорошими друзьями. Однако утром отец был так слаб, что вопрос о похоронах отпал сам собой. Думаю, это он мне просто так сказал. Не хотел показываться на людях в виде скелета, отощавшим и изможденным. У людей его поколения никогда не бывает физических или психических проблем. Мама тоже не пошла. Утром пожаловалась на мигрень. Ну не знаю…

Состояние отца очень переменчивое. Иногда он хорошо сам справляется с домашними делами, даже готовит мясной рулет и ползает в ближайший магазин. А временами полностью беспомощен, и без меня ему не обойтись. Но при этом отказывается ехать в больницу.

– Больница – для больных, а я здоровый мужик.

Ну разумеется. Он здоров ровно настолько, насколько может быть здоровым смертельно больной человек. И думаю, по этой же причине не захотел идти на похороны.

– И как, похороны удались?

– Да, вполне.

– Амортизаторы у катафалка не стучали?

– Наверное, нет. Я не обратил внимания, когда он отъезжал.

– Ну, ты никогда ничего не замечаешь. Мамаша твоя такая же.

– Ясно.

– Позорище вышло бы.

– Ты о чем?

– Если бы покойника растрясло. Уж хотя бы последний путь должен быть гладким, раз про жизнь такого не скажешь.

– Ему уже все равно.

– Не умничай. У тебя-то есть идеи?

– Относительно чего?

– Относительно моих похорон.

– Ну, когда время придет, тогда и будем о них думать.

– Да уже пора. И никаких торжеств не устраивай. Все равно одному помирать. Сейя, вон, оставалась с Мартином до самого конца.

На это нет сил отвечать. Когда я был ребенком, мама мне говорила, что у меня впадина между ягодицами в точности как у отца. Мне не хочется сравнивать, когда я стягиваю с него кальсоны, чтобы втереть мазь в поясницу. Медсестра сказала делать такие растирания два раза в день. Почему-то онкологические больные страдают от зуда.

По завершении процедуры иду отмывать руки от липкой массы. Накрываю отца одеялом.

Мой телефон в кармане начинает вибрировать. Вижу, что звонит мама.

– Это мать?

– Да.

– Скажи ей, что она погубила мне жизнь.

– Не буду. Ничего она тебе не погубила.

Мама и вправду ушла от отца, но сделала это слишком поздно. Отвечаю на звонок.

– Привет, мама.

– Мои ключи у тебя?

– Откуда у меня могут быть твои ключи?

– Я не могу их нигде найти.

– Ты где?

– Перед дверью в подъезд.

– Сейчас приеду. Подожди в кафе. Пока.

Отец желает знать, что у мамы стряслось.

– Ну и что эта ведьма глупая опять натворила?

– Ничего. Есть хочешь?

– Разумеется, поел бы. У меня нет прислуги, которая еду готовит.

– В твоем возрасте пора уже научиться стряпать самому.

Открываю отцовский холодильник и извлекаю испорченные продукты.

– Где у тебя ведро для пищевых отходов?

– А его не надо было выбрасывать, что ли? Сам же сказал выбросить биоотходы.

– Ты вместе с ведром выбросил? Ладно, ерунда.

Глупо агитировать умирающего сохранять окружающую среду. В раю отходы сортировать не надо, а в аду их все одно сжигают. К счастью, у отца в холодильнике есть и нормальная еда. Разогреваю вчерашний соус и картошку в микроволновке. Для красоты кладу на тарелку два кружочка свежего огурца, хоть он их и не ест. Соленый огурец отца бы порадовал, но в банке остался только рассол.

– Обед на столе. Мне надо к маме сходить. Она ключи потеряла.

– Она всегда была растяпой. Рассеянной и ленивой. И…

– Ясно-понятно. Я уже много раз все это слышал.

– У меня рак из-за матери твоей.

– Она тебя заразила?

– Из-за того, что бросила меня.

– Ты же слышал, что врач сказал. Не бывает никакого сезонного рака, которым заражаются через прикосновение или из-за переживаний. Но недоброжелательность может отрицательно сказываться на течении болезни. Постарайся просто привыкнуть к мысли, что вы расстались. Представь, что ты холостой мужик. Ну ладно, холостой настолько, насколько может быть холостым изможденный болезнью лежачий онкобольной.

Я всегда стараюсь разговаривать с отцом грубо, чтобы он направлял свою злость на меня, а не на маму. Ничего не получается. Отец видит во мне продолжателя его фирмы. Я унаследую дело его жизни – «Авторемонтную мастерскую Песонена».

Меня совершенно не интересуют автомобили, их ремонт или работа в автосервисе. Но и думать, что делать дальше, у меня нет желания. Считается, что каждый должен найти свое собственное дело и превзойти самого себя. Но мне тоскливо видеть, когда кто-то превосходит самого себя. Я даже не рассматривал других вариантов, кроме как продолжать дело отца и заниматься автомастерской. В этом случае не нужно превосходить себя, но сама эта мысль угнетает. Конечно, классно что-то унаследовать. Не так важно, что именно – компанию «Хьюлетт-Паккард», «Эппл» или «Авторемонтную мастерскую Песонена». Разница невелика. Разве что в амбициях. И это все. Чтобы скрыть раздражение, я прощаюсь с отцом подчеркнуто бодро.

– Пока, папа. Увидимся завтра!

Отец продолжает громко поносить мать, называя ее дурным бессердечным человеком. Закрываю за собой дверь и спешу к маме. От нее я унаследовал не форму попы, а предубеждение против всего нового. Мама похожа на отца, каким он был, пока не заболел раком. Это сходство, вероятно, и удерживало их вместе, покуда они не расстались. Наверное, ради меня они пытались создавать видимость крепкой семьи.

На самом деле меня больше беспокоит то, что она стала все забывать. Вернее, она не забывает, а просто не может ни на чем сосредоточиться, не понимает речь или, возможно, просто не слушает, что ей говорят.

Мама всегда была художественной натурой, хоть и не обладает художественным талантом и чуткостью. В последнее время она изменилась. Вообще-то, я уже пару лет замечаю за ней странности, но объяснял их особенностями характера. Надо бы ее обследовать. Нельзя списывать все на характер.

Иду к маме, стараюсь не думать о потоках дерьма, которые вылил на нее отец. Надо бы поспешить, но как-то не могу себя заставить. Взгляд падает на рекламный щит «Рак кишечника – победа за тобой!». Да, папа уже в курсе, за кем победа…

Забираю маму из кафе,