Королевская кровь. Связанные судьбы - Ирина Котова

Байдек хмуро глянул на него и пошел к казармам – надо было привести себя в порядок и возвращаться к жене.

– Идиот, – сказал Тандаджи Люку, когда тот, переодетый в одолженный сострадательными гвардейцами комплект формы, с разбитым лицом и мутными от боли и вмешательства виталиста глазами, зашел к нему в кабинет и упал в кресло.

– Знаю, – сухо ответил виконт. – Дай сигарету, Майло. Моя пачка в кашу.

– Что натворил? – поинтересовался начальник разведуправления, доставая «Вулканик» из ящика стола и кидая побитому Кембритчу. Тот аккуратно, стараясь не задевать разбитые губы, зажал сигарету зубами, закурил и застонал от удовольствия.

– Может, у тебя и выпить есть? – спросил Люк, игнорируя заданный вопрос. – Раз все равно свалюсь в сон, так хоть напьюсь заранее.

– Может, тебя еще и в постель уложить? – ледяным тоном поинтересовался Тандаджи. Люк мотнул головой.

– Нет. Я тут у тебя нелегально. Видишь ли, ее величество запретила мне появляться в Рудлоге. Я уже час как нарушаю ее прямой приказ. Так что, – он затянулся, выпустил дым в потолок, – ты укрываешь государственного преступника, начальник.

– Идиот, – повторил тидусс. – В чем причина?

– Женщины, – протянул Люк мечтательно, – такие непредсказуемые, Майло.

– Выметайся, Кембритч, – Тандаджи глянул на него с отвращением и кинул ему на колени папку с документами, – пока я не скормил тебя рыбам.

Люк покосился на аквариум – бедные рыбки снова разевали рты. Выглядели они действительно угрожающе.

– И не жаль тебе питомцев, – сказал он укоризненно. Но, увидев сузившиеся глаза начальника разведуправления, поднял руки со сбитыми костяшками. – Ты страшен в гневе. Уже ушел.

– В кабинет к магам иди, – ровно бросил ему в спину тидусс, когда Люк, так и не выпустив из пальцев сигарету, доковылял до двери. – Я распоряжусь, чтобы тебя напрямую в посольство отправили.

– Все-таки я у тебя любимчик, – ухмыльнулся Кембритч и быстро ретировался – от греха подальше.

Этот ноябрьский вечер был очень разным в разных уголках континента. Морозным и блестящим огнями фонарей – в столице Бермонта Ренсинфорсе, где король Демьян в собственном замке придирчиво осматривал обручальные пары для завтрашней помолвки с Полиной Рудлог.

В Блакории вечер был сух и холоден, стуча порывами ветра в окна покоев придворного мага, устало откинувшего голову на спинку кресла и наблюдающего за пляшущим огнем в камине.

Туманными и зябкими были сумерки в столице Инляндии Лаунвайте, где крепким исцеляющим сном, свободно раскинувшись на кровати, спал Люк Кембритч, доставленный домой охранниками посольства, где его и накрыл сон. Леди Шарлотта читала рядом при тусклом свете ночника и с грустью смотрела на своего неприкаянного избитого мальчика. Сколько у него было этих синяков и переломов! Как исполнилось пять лет, так и началось…

В Иоаннесбурге во второй половине дня посыпал сильный снег с дождем, и город встал в вязкой каше. Раздраженные водители уныло тащились домой в пробках – видимость была почти нулевая. Непогода накрыла полотно реки Адигель серой хмарью, залепила окна домов и сделала великолепную столицу неряшливой и неуютной.

Семья Рудлог собралась за ужином. Пол сияла, и разговоры вертелись только вокруг завтрашней помолвки и вчерашнего происшествия.

И никто не замечал, как периодически касалась лежащего в кармане телефона принцесса Марина, проверяя, не вибрирует ли он.

Глава 2

Начало ноября, Пески

Ангелина

Ангелина проснулась оттого, что по ее шее скользнул кто-то прохладный, испугалась – неужели змея? – приоткрыла веки.

В предутренней темноте на нее смотрели два красных круглых глаза, и было это так жутко, что она даже вскрикнуть не смогла – только беззвучно вздохнула, пытаясь унять зашедшееся сердце, зашарила рукой по песку в поисках камня – об огненных плетях даже не вспомнилось сейчас.

Существо, сидящее у нее на груди, приблизилось к лицу, лизнуло в щеку, закрыло глаза и засопело. И первая Рудлог едва удержалась, чтобы не выругаться. От облегчения.

– Ты-то тут откуда? – почему-то шепотом спросила она у спящего щенка тер-сели. – Ты что, бежал за мной? Или в одежде спрятался?

С маленьким водяным духом, пригревшимся на ее груди, стало чуточку легче. Ангелина заснула совсем недавно – полночи после побега тело ломало так, что она каталась по песку и рыдала в голос. Но после нескольких изнурительных часов ее немного отпустило, и принцесса сразу провалилась в сон.

Вчера, после того как Ани оставила Нории на берегу моря, она упорно бежала, пока были силы, уходя в сторону от сужающейся лазурной полосы, пока не начинало мутиться сознание и не приходилось перекидываться, чтобы вернуть уходящий в животное сознание разум. Было жарко, воду она берегла, жевала попадающиеся в прибрежных песках солоноватые колючки и очень жалела, что так и не уговорила Владыку потренировать ее на оборот во что-нибудь летающее. Сейчас старшая Рудлог была даже готова рискнуть возможным падением с высоты – но только бы иметь возможность подняться вверх, туда, где не так душно и нет раскаленного песка и где наверняка видны Милокардеры.

Принцесса до последнего не верила, что ей удастся уйти, что ее не догонят сразу же, бежала и все время оглядывалась – но темнеющий горизонт был чист. И становилось тревожно: а вдруг дракон еще не проснулся? Вдруг с ним что-то случилось из-за нее? Те же песчаники… хотя Нории говорил, что они не подходят к морю, потому что им нужны глубокие и сухие пески, но вдруг в здешних местах водятся другие опасные твари?

Ангелина приняла решение бежать в тот самый момент, когда поняла, что дракон не отпустит, что ее слабость и просьбы не тронули его – а значит, бесполезны. И полагаться на добрую волю кого-то другого тоже бесполезно. Только на себя. Как и всегда.

Но как же тяжело это далось.

Тяжело, но она приняла решение, и не изменит его, и обязательно справится. А обо всем, произошедшем с нею, подумает потом. После того как достигнет цели.

Ани полежала еще немного с закрытыми глазами – замерзла за ночь жутко, горло саднило, но спать в облике верблюдицы было бы самоубийственно. Хоть и тепло. Встала, попила воды, сняла одежду, обернулась и побежала дальше, на северо-запад, все больше удаляясь от моря.

Полупрозрачный щенок тер-сели бежал рядом, время от времени уходя в почву – то ли искал подземные воды, то ли под песком было прохладнее.

Милокардеры принцесса увидела на третий день, когда не хотелось уже ничего. И они были еще очень, очень далеко. К вечеру горы выросли совсем немного, а ведь Ангелина шла почти весь световой день, один лишь раз остановившись для передышки. Солнце садилось рано, но Ани упорно брела по остывающей пустыне под огромным месяцем, пока были хоть какие-то силы. Потом лежала, борясь с выкручивающей суставы болью, раскинув руки и глядя в сверкающий купол неба.

Только поначалу кажется, будто небо – это много-много чернильной синевы и небрежная россыпь звезд на нем. Когда присматриваешься, становится понятно, что небо – это только звезды. Огромные, яркие и крошечные, чуть мерцающие пылинки, утопающие в бесконечной глубине космоса. И вся чаша неба состоит из этих драгоценных пылинок, мириадов и мириадов миров.

И, возможно, где-то там, на земле другого мира на дальнем конце Вселенной тоже лежит кто-то уставший и смотрит в непостижимую чашу неба. Прямо на нее, Ангелину, сбежавшую принцессу, нарушившую главный принцип своей жизни – никогда не действовать под влиянием эмоций.

«Принятые на эмоциях решения чаще всего оборачиваются неприятными последствиями», – часто говорила ей мать. Что ж, она нарушила это правило, и последствия, определенно неприятные, были налицо.

Во-первых, заканчивалась вода, и если верблюдица могла терпеть, то Ангелине приходилось растягивать оставшийся запас по глотку, и иногда казалось, что она готова уже даже замуж выйти, если ей позволят напиться вдоволь и искупаться. Карта оазисов, нарисованная Нории, осталась в Истаиле, да и не помогла бы она – нынешний путь пролегал по совершенно иному маршруту.

Во-вторых, Ани совершенно упустила из виду, что по срокам на днях должен был начаться цикл, а это грозило определенными неудобствами.

В-третьих, ей постоянно хотелось есть, и пусть колючки не позволяли упасть в голодный обморок, этого явно было недостаточно.

А в-четвертых, Ангелина просто безумно устала. От бесконечного однообразного пейзажа, из-за которого казалось, что шагаешь на месте – настолько уныло и одинаково все было вокруг, – от жары, от ночного холода и простуженного горла, от опасной пустынной живности – хорошо хоть, чудовищные песчаники не попадались на пути, – от боли, которая стала почти привычной, от того, что она одна в этом мире песка, и упади она здесь – никто ее не найдет.