Большой вопрос - Иван Неручев

Факт третий. Как известно, в каждой приличной семье муж и жена ведут себя разумно, согласовывают основное в своей совместной жизни. А как у нас? Я в семье совершеннейший нуль.

Лидия Владимировна и детей настроила против меня. Подражая маме, они не ставят меня ни во что, косятся на меня, как на чужого.

Это, граждане судьи, наиболее существенные факты. Их не много, но они, прошу поверить мне, весьма и весьма тяжелы, невыносимо тяжелы. Я с каждым днем всё сильней и сильней сгибаюсь под их тяжестью. Они разъедают мою душу, мое сердце. Так у нас не живут, так жить нельзя. Я честный советский человек, и я так жить больше не желаю ни одного дня.

На вопрос председательствующего народного судьи Курского —

— Да, я многократно пытался убедить Лидию Владимировну. Ничего из этого не вышло. Могу заверить вас, гражданин судья, что я первоначально терпеливо и даже снисходительно выслушивал нападки Лидии Владимировны, иногда они смешили меня. Но в конце концов передо мной возник вопрос: да что же я, человек или не человек? К дьяволу сентиментальность! Пусть получает заслуженное! Признаюсь, я тоже стал груб с нею, тоже оскорблял ее, иначе говоря, в долгу не оставался.

На вопрос председательствующего —

— Я уже не мог справиться с собой, с обидой, которая разрасталась в моем сердце. Я-то ведь знаю: ничего плохого в моем поведении нет, только служение своему долгу, и никто не дал права Лидии Владимировне оскорблять меня.

На вопрос народного заседателя Болотова —

— Да, я не вижу иного выхода, — только развод…

На вопрос народного заседателя Цветаева —

— И теперь, еще совсем недавно, я пытался призвать Лидию Владимировну к порядку, просил ее взять себя в руки, одуматься. Но она якобы не может вести себя иначе, расшатана у нее, видите ли, нервная система, в чем, конечно, повинен только мой эгоизм.

Поверьте мне, как врачу, нервы тут ни при чем, хотя оговариваюсь: эта сфера не в моей компетенции. В связи с этим прошу суд обратить внимание на некоторые любопытные обстоятельства: наш ад до сих пор мы с Лидией Владимировной оберегали от чужих взглядов и ушей. О нем знает лишь одна моя сослуживица, подруга Лидии Владимировны, которую мы, по обоюдному согласию, вызвали сюда свидетелем. Вне дома я и Лидия Владимировна ведем себя безупречно. Было несколько случаев — три или четыре, не помню, — когда к нам являлись из школы, где учатся наши мальчики, выяснить причины, почему дети стали плохо учиться. Лидия Владимировна ахала, охала, а правды так и не сказала. Мальчики же отставали, безусловно, из-за наших распрей.

Итак, Лидия Владимировна умеет держать себя на людях и не умеет до́ма, с мужем. Что сие означает? А прежде всего то, что уважаемая Лидия Владимировна безответственно относится к своей семье. Видите ли, со мной она не может вести себя хорошо, а вот, скажем, с милиционером может. Почему? Да потому, что за оскорбление представителя милицейской власти ее могут наказать, а за оскорбление мужа… даже у нас нет еще такой статьи, которая оберегала бы… Словом, это ясно.

Какие же тут нервы! Это самая настоящая бытовая распущенность!

Ввиду вышеизложенного прошу вас, граждане судьи, уважить мою просьбу о расторжении брака с моей супругой Лидией Владимировной.

Ответчица Бочкарева Лидия Владимировна, 1912 года рождения, из рабочих, беспартийная, с незаконченным высшим медицинским образованием, занята домашним хозяйством, имеет детей: Олега 14 лет, Игоря 12 лет и Виктора 9 лет.

Ее объяснения:

Что я могу сказать? После таких несправедливых слов мужа говорить нелегко. Не готовилась я, как мой муж, ночами напролет, не распределяла факты по полочкам, как кухонную посуду, не записывала их, эти факты, в голубой блокнот, тисненный золотом. Ну что же, скажу, как сумею. Поймете меня — хорошо, не поймете — буду искать правды выше. Так вот: я согласна на развод и тоже прошу суд прекратить нашу никчемную, никому не нужную семейную жизнь. Только прошу вас, товарищи судьи, не винить в этом меня. Виноват мой муж.

Начну и я издалека. Да, мы действительно любили друг друга. Да, мы связали свою судьбу добровольно, по любви. Да, нас в свое время постигло горе, и это выбило меня из колеи. Всё это так, верно. Верно и то, что мы до 1945 года, до самого окончания войны были счастливы, а последние пять лет ссоримся. Но муж не сказал всей правды, — она горька для него. А правда эта вот в чем: когда у нас родились сыновья, я бросила институт и отдала себя целиком мужу, детям, заботам о них. Я дышала ими, молилась на них, как может молиться преданная жена и любящая мать. Что же дал взамен мне он, мой муж, умный, знающий, всеми любимый доктор?

Буду справедливой: первоначально я имела всё — искреннюю любовь, искреннее внимание. Но с окончанием войны он в сущности исчез из семьи: день занят, вечер занят, ночью занят…

На вопрос председательствующего —

— Нет, до войны этого не было. До войны мы жили хорошо… А теперь… Подумайте только, что получается: у мужа большой общественный труд, слава, почет, добрые знакомые, знатные друзья, его, видите ли, все любят. А у меня: неуловимый, усталый муж, забота о нем, отбивающиеся от рук мальчики, тревога за них, магазины, кухня и многие другие обязанности домашней хозяйки да еще, как презрительно выразился муж, «так называемой».

Муж говорил еще о долге советского врача, об обедах с добрыми пациентами. Не за это я упрекаю его. Много занят — пусть: большому кораблю — большое плавание. Чуткий он врач — хорошо, похвально, сама гордилась этим. Но он считает за труд позвонить домой, чтобы предупредить о позднем возвращении. А я целый вечер подогреваю обед и жду его.

На вопрос народного заседателя Болотова —

— Жду потому, что муж каждое утро, уходя из дому, обещает вернуться во́-время, к обеду. Не было ни одного случая, чтобы он сдержал свое слово. Является поздно вечером, а то и ночью, от обеда отворачивается, правда, извиняясь (спасибо ему хоть за это проявление чуткости), быстро раздевается и еще быстрее засыпает крепким, сладким сном.

На вопрос народного заседателя Цветаева —

— Нет, к детям он тоже охладел. Примерно за последние три года он совершенно отошел от детей, не интересуется их успехами в школе, ничем не интересуется, что касается мальчиков.

Далее, муж перед вами сегодня сетовал на то, что я чуть ли не глушу его таланты, отравляю жизнь, мешаю работать и, кажется, хочу даже поссорить его с нашей эпохой.

Да, граждане судьи, сознаюсь в своих грехах: я стала невыносимой. Да, у нас до́ма ад, и мы скрываем его от посторонних. Всё это верно. Верно и то, что на милиционеров я не набрасываюсь. Но ведь и работники милиции на меня тоже не набрасываются, не обижают меня, почтительны со мной.

На вопрос председательствующего —

— Я не хуже других женщин, наших советских тружениц. Почему же они живут хорошо, по-человечески, а я страдаю? Тружусь я много, и совесть моя чиста и перед ним, моим мужем, и перед моими детьми.

На вопрос председательствующего —

— Верно, по-настоящему разобраться в наших взаимоотношениях нелегко. Я теперь и сама не всегда знаю, где я права, где неправа, где он говорит мне правду, где лжет. А что он стал лгать — это факт. Одна моя приятельница сказала мне: «Мужчинам доверять нельзя, особенно в нашем возрасте». (Ей тоже около сорока лет.) Она точно не утверждала, но как будто именно моего мужа видела в театре со смазливой девчонкой. Муж это категорически отрицает, но я верю приятельнице, а не ему: приятельнице врать нет смысла, мужу выгодно отпираться. Только этим его увлечением и можно объяснить, что он забыл меня. Тяжко мне в этом сознаться, но ничего не поделаешь. Народный суд должен знать всё, раз мы пришли сюда за помощью и правдой.

На вопрос председательствующего —

— Не пропаду… Голова есть, руки есть. Поступлю медицинской сестрой, а дальше как быть, увижу…

На вопрос народного заседателя Болотова —

— Надеюсь, что он будет платить мне на детей, что положено по закону, а больше от него мне ничего не нужно. Впрочем, он как-то предлагал мне поделить детей, грозил добиться своего через суд.

Вот, кажется, всё, что я хотела сказать. Развести нас, повторяю, надо, и чем скорей, тем лучше, особенно для него, любимого всеми доктора, — надо же развязать ему крылья.

После перерыва допрашивали свидетелей.

Свидетель Никонов Валериан Павлович, 1902 года рождения, член ВКП(б), профессор, доктор медицинских наук, главный врач городской больницы, по существу дела показал:

— Я хорошо знаю супругов Бочкаревых, особенно Семена Михайловича, моего заместителя по городской больнице. Что я могу сказать о нем? Прекрасный врач, великолепный общественник, настоящий патриот нашей Родины…