Дамский негодник - Людмила Ивановна Милевская

что сосед младше ее и стильный мужчина) вдруг решил осчастливить красивую даму — свежую! чистую! — каким-то своим дурацким и пошлым вниманием.

«Это что же он себе позволяет?! — пропечаталось в мыслях обиженной Куськиной. — Знал бы этот козел, сколько я заплатила за последний свой лифтинг!»

Как автор могу с ней согласиться: да, косметические операции нынче стоят так дорого, что не каждая Куськина может на них пойти.

Вспомнив про последний свой лифтинг, Генриетта Карловна возлютовала: «Как посмел какой-то старик делать мне комплименты?! Как посмел…»

В двадцать лет подобное происшествие вызвало бы у Куськиной лишь усмешку, не более, но в пятьдесят восе… (ой, простите) в сорок лет это казалось ей ужасающе оскорбительным.

— Как посмел ко мне клеиться старый пердун? — трагически вопрошала она Далилу в этот же день. — До чего же я докатилась! Я что, так плохо выгляжу?

— Ни в коем случае! — возразила Далила. — Выглядите вы ослепительно!

— Тогда почему пенсионер пригласил меня в ресторан? Меня!

Самсонова вставила:

— Юную, свежую.

— Да! Что он себе позволяет, этот разнузданный педофил? — горестным вопросом согласилась с ней Куськина. — Ха! Ничего! Я ему так…

— Врезали?! — ужаснулась Далила.

— Нет, отказала!

— И что?

— С горя ушел!

— Куда?

— Да к себе! В свой трехэтажный сарай!

Самсонова поняла, что у Генриетты Карловны вместо однообразного климакса назревает интересная, подростковая «морковь» и «тусовка», полная отроческих радостей и печалей. С соседом ей подфартило. Такой колоритный сосед украсит любую жизнь, а жизнь увядающей женщины прямо-таки возродит. Разумеется, при условии, что та одинока.

Самсонова так подумала и, как всегда, не ошиблась. Вскоре выяснилось, что сосед утешился юной девой. Да не одной.

— Он их пачками, Изверг, в сарай свой трехэтажный таскает, — возмущенно бухтела Куськина, терзая сонную собачонку.

Самсонова, прекрасно зная, о ком идет речь, для поддержания диспута осведомлялась:

— Кого?

— Да проституток этих, шалав, — гневно просвещала Самсонову Куськина и горестным стоном немедленно вопрошала: — Разве приличная женщина к нему в дом пойдет, к педофилу и негодяю?

С той поры Он и сосед превратился в Изверга и Педофила. Давая ему так много имен, Куськина не подозревала, что подсознательно признается, как много места отводит ему она в своей климактерической жизни. В доклимактерический период она развлекалась боями с невестками, теперь же, когда появился сосед, Генриетта Карловна излечилась.

Вскоре она восхищенно призналась Далиле:

— У меня нет больше приливов!

И Самсонова мысленно констатировала: «Начался постклимактерический период: пора зрелой и самой пылкой любви!»

Оскорбленная изменой соседа, Генриетта Карловна забросила личную жизнь сыночка и завела свою. Он, сосед, Изверг и Педофил не сходил с ее языка. Куськина ненавидела этого «хама», о чем без устали сообщала Далиле.

Самсонова понимала, что под маской ненависти скрываются сильные неудовлетворенные чувства, причем (и слава богу!) с обеих сторон. Сосед учуял в своей симпатичной соседке вулкан нерастраченных сил. Теперь он жаждет погибнуть в этом вулкане, но не знает, как в него угодить. Генриетта Карловна так увлеклась в своем обольщении (полном садизма), что потеряла контроль. Подсознательно призывая Изверга и соседа к соитию, она не позволяла ему к себе подступиться.

Далила не сомневалась, что бедняга не хуже Генриетты страдал, таская в свой «трехэтажный сарай» юных и милых крошек. Это хлопотно в его возрасте. Разумеется, таким способом он дразнил Генриетту, а годы уже не те.

Вот такая вам (вкратце!) картина страстной души мадам Куськиной.

Самсоновой приходилось эту душу лечить.

Она честно старалась, но, узнав о гибели Анфисы Пекаловой, вдруг поняла: «Нет, не сегодня! Сегодня я не могу!»

Куськина, тиская собачонку, с жаром трещала (все про соседа!), но кто ее слушал!

На самом деле Самсонова добросовестно слушать пыталась, но в голове вертелось: «А теперь он хочет меня убить! Раз травил! Два травил! Травит и травит, то мороженым, то грибами! Еле выжила!.. И сегодня он должен приехать! Он даже на ночь останется! Я боюсь!»

Перед глазами стояло заплаканное лицо Анфисы. Сердце Самсоновой сжалось: «Бедная девочка».

В горестную мысль ворвался капризный и злой голос Куськиной:

— Он утром целует мне руки, обкладывает комплиментами, а вечером водит девиц…

Устыдившись, Далила ее прервала:

— Генриетта Карловна, простите, но сегодня я что-то не в форме. Давайте прервемся до завтра.

Чувствовалось: Куськиной есть что сказать. Было видно: в ее жизни произошло кое-что «сверхопупенное», нечто, похожее на стихию, на смерч. Этот смерч поднял ее и понес в кабинет Далилы. Высказаться! Немедленно высказаться! Донести! Выплеснуть! Окатить! Обличить! Уличить! О-оооооооо!!!

И вот этот смерч Самсонова остановила. Остановила на всем лету.

Однако Генриетта Карловна не рассердилась. Она поняла.

— Да, милочка, я завтра лучше приду, сегодня вы плохо выглядите, — сказала она.

Несмотря на вздорный характер, Куськина была известной добрячкой.

Глава 5

Вопрос, который не устаю задавать: куда едет женщина, когда ей ужасно плохо?

Кое-кто скажет: к мужчине.

Ни в коем случае: мужчинам мы нужны легкие и веселые, а горестная женщина едет только к подруге: там ее с горем ждут, с горем ей всегда рады.

Далила, отменив остальные сеансы, помчалась к Галине Семеновой. Запыхавшись, прямо с порога пересказала свой сон, и Галина незамедлительно сон расшифровала. Весьма затейливо, стоит заметить.

— Покойник к дождю, черви к покойнику, раз битва, значит, кто-то прибьется, — сообщила она и подытожила: — Короче, жди сегодня дождя и крушения всех надежд.

— Здрасте! Успокоила, называется! — сбрасывая туфли, рассердилась Далила.

— До свидания! Я здесь при чем? — поразилась Галина. — Это все сонник.

Удобно устраиваясь на диване в гостиной, Далила скептически осведомилась:

— Если черви к покойнику, не логичней разве признать, что умрет кто-то из моих пациентов? При чем тут мои надежды?

(Расставаться с надеждами ей категорически не хотелось — с пациентами, видимо, легче.)

Семенова, раздраженно дернув плечом, возвестила:

— Ну не знаю! Тебе, подруга, не угодишь! Перевожу, как умею!

— Я тоже перевожу, как умею, а умею я по науке, и по науке все по-другому.

— И как же?

— Это сон нездоровой совести, — пожаловалась Далила. — Совесть-сатрап терзает меня кошмарами.

— Чем же на этот раз ты ей не угодила? — изумилась Галина.

На снисходительный взгляд Галины, подруга жила стерильной жизнью монахини.

— О-хо-хо, — вздохнула Далила, — недавно девушка рвалась ко мне на прием, Анфиса Пекалова. Ей было плохо, бедняжка нуждалась в помощи, а я не нашла свободного времени.

Семенова грозно подперла кулаками бока и обиженно рявкнула:

— Только не говори, что ты распереживалась из-за какой-то девицы!

— Здрасте! Именно это сказать и хочу!

— До свидания! Не смей беспардонно себя раздавать! — приказала Галина и выдала афоризм: — Здоровье надо