Сталин в Царицыне - Борис Васильевич Легран

Сталин вместе с Ворошиловым и другими товарищами принимал участие в обороне Царицына, но вряд ли кто-то, кроме очевидцев тех событий, может в полной мере оценить сделанное им. Сталин не любит рассказывать о своих достижениях, а если и рассказывает, то говорит не «я», а «мы». Его скромность заслуживает восхищения. Таким и только таким должен быть настоящий коммунист. Сталин не станет унижаться до полемики с нынешним Троцким – эмигрантом, клевещущим на Революцию и своих бывших товарищей. Все, что Сталин считал нужным сказать Троцкому, он давно уже сказал. Но мы, соратники Сталина, просто обязаны дать отпор той клевете, которой пропитана «автобиография» Троцкого. И мы это сделаем! Уверен, что не одного меня «Жизнь» Троцкого побудила взяться за перо.

Впервые я увидел Сталина в 1901 году. Я вырос в Тифлисе, куда мои родители переехали вскоре после моего рождения, там познакомился с социалистами и вступил в партию. Первым моим партийным поручением было распространение газеты «Брдзола», в которой печатались статьи Иосифа Джугашвили. На одном из собраний мы познакомились. Сталин если видел среди товарищей нового человека, то непременно спрашивал кто он, знакомился, разговаривал. В 1904 году я помогал Сталину в Баку, когда он организовывал там стачку. Я был связным, доставлял письма, нелегальную литературу, листовки. Я хорошо знаю Сталина и знаю его не только как вождя, но и как революционера, старшего товарища, на которого всегда можно положиться. На Троцкого нельзя было полагаться. Сегодня он скажет одно, завтра – другое, все заслуги припишет себе, а свои ошибки переложит на других. Доказательством служит его «автобиография». Но это мы, очевидцы и участники событий, знаем, как что было. А кому-то из наших потомков может показаться, что Троцкий прав. Этого нельзя допустить. Я уверен, что те, кто занимается историей Революции, расставят все по своим местам и дадут каждому факту правильную оценку. Но считаю своим долгом помочь историкам, подкрепить их точку зрения своим свидетельством.

От принятия решения до начала работы прошло больше года. Дело в том, что как человеку, весьма далекому от искусства, мне пришлось много учиться для того, чтобы работать директором Эрмитажа. Это назначение стало для меня неожиданным, так как после Гражданской войны я в основном трудился на дипломатическом поприще. Но приказы Партии не обсуждаются. Если меня сочли подходящим для должности директора Эрмитажа, то я обязан оправдать доверие и работать как следует. Работа и учеба занимали все мое время. Сейчас я уже освоился и могу выкроить немного времени для записи воспоминаний, которые будут называться «Сталин в Царицыне». Название мне придумывать не пришлось, оно появилось само собой. Мне вообще ничего не надо придумывать. Надо только записать на бумаге все, что я видел и помню. Сейчас я жалею о том, что никогда не вел дневника. Дневник оказался бы большим подспорьем. Но в 1918 году я и представить не мог, что когда-нибудь начну писать мемуары. Так что придется полагаться только на память, которая меня пока еще не подводит.

Май 1918 года

В начале мая 1918 года завершился Ледовый поход Балтийского флота.[24] Советской Республике удалось сохранить военный флот на Балтике. В том, что поход прошел без потерь велика была заслуга руководившего им капитана первого ранга Щастного. Щастный не был революционером и не сочувствовал нашему делу. Он был русским патриотом, который не мог допустить того, чтобы русские суда были захвачены немцами. Это понимали все, кроме Троцкого. Троцкий же считал Щастного сторонником Революции и при каждом удобном случае ставил его в пример – вот же, полковник (морских званий Троцкий не признавал), генеральский сын, а добровольно перешел на нашу сторону. За Щастным, конечно же, присматривали, но к концу похода этот присмотр стал сугубо формальным. «Был бы он нам враг, так нашел бы возможность сдать корабли немцам или финнам», думали все. В начале похода Щастный был начальником военного отдела Центробалта,[25] а закончил его уже начальником Морских сил Балтийского моря. Троцкий называл его «наш красный адмирал». И вдруг – как обухом по голове. Оказалось, что «красный адмирал» возглавлял заговор морских офицеров. Они собирались свергнуть Советскую власть в Петрограде, а затем и в других городах, и установить военную диктатуру с целью «спасения Отечества». Щастному отводилась роль диктатора. На самом деле он не спасал флот от немцев, а просто использовал возможность стянуть все силы заговорщиков к Петрограду. В планы заговорщиков входил обстрел города из корабельных орудий. Они думали, что обстрел вызовет панику, которая даст им возможность захватить власть. Щастного расстреляли. Предательство Щастного сильно потрясло Троцкого, но не изменило его отношения к военспецам. Троцкий считал заговор Щастного «частным случаем». Так ему было удобнее. По поводу заговора Щастного у Троцкого состоялась неприятная беседа с Свердловым. Я знаю о ней от присутствовавшего при том товарища Позерна.[26] Свердлов обвинил Троцкого в политической близорукости, тот начал оправдываться тем, что на флоте волей-неволей приходится доверять «белой кости», поскольку управлять кораблем – сложная наука, а своих, красных, специалистов у нас пока нет. Затем они перешли на еврейский. Позерн, как немец, немного понимает еврейский,[27] но Троцкий со Свердловым говорили так быстро, что он ничего не понял. Только было ясно, что они ругаются.

Обжегшись с Щастным, Троцкий не сделал выводов, продолжал стоять на своем. По его настоянию Щастного на посту командующего Морскими силами Балтийского флота сменил контр-адмирал Зарубаев.[28] Но Зарубаев командовал недолго. Флотские товарищи сразу заметили, что новый командующий ведет себя не так, как следует, и добились его отстранения. В 1921 году Зарубаева расстреляли за контрреволюционную деятельность.[29]

Меня и многих других сотрудников наркомата удивляла такая позиция Троцкого. Но тогда, весной 1918 года, мы еще не понимали всего и не разобрались до конца в характере Троцкого. Не стану скрывать, что на нас (как и на многих других) оказывал воздействие тот революционный ореол, который окружал Троцкого. Ореол, который он сам для себя создал. Нас завораживали его грандиозные планы. Он говорил о Мировой революции так, будто она была уже состоявшимся делом. Советская Республика находилась во вражеском окружении, а Троцкий, вместо того, чтобы заняться насущными делами, вынашивал планы отправки Балтийского флота в Индийский океан. У него, видите ли, была мечта устроить революцию в Индии, ударить по англичанам[30] с двух сторон – с севера по суше придет кавалерия, а с юга корабли высадят десант. Троцкий считался гениальным организатором, но