Портрет - Денис Алексеевич Смолов

— Но не только праздник побудил меня организовать этот вечер, гости мои!

По гостям пошли удивленные шепоты.

— Именно так, гости мои! Сегодня у меня для вас всех есть две новости!

Джорокко жестом подозвал к себе Джованни. Когда он подошел, сеньор по-отечески хлопнул его по плечу.

— Вот этот молодой человек, дорогие гости, от прошлого месяца стал мне зятем!

Все гости охнули.

— Попридержите ваши охи, гости мои, ведь есть еще одна новость! Моя дорогая дочка, моя красавица Лукреция носит от этого юноши ребенка под сердцем!

Гости охнули во второй раз еще сильнее первого. Несколько сеньоров и сеньорит даже выкрикнули поздравления и захлопали, а за ними стали вторить и остальные.

— А как зовут вашего зятя, сеньор Джорокко-Спросила одна полная сеньора. — Уж очень он похож на местного художника Джованни. Мессини.

— Вы угадали, милая сеньора! Это и есть Джованни Мессини. Вы бы видели, какой портрет он написал с моей дочери.

— Кстати, сеньор Джорокко, а где ваша прекрасная Лукреция? — Добавил вопрос один адвокат

— Моя дочь почивает в своей спальне, но уже скоро она выйдет к вам. А пока продолжайте наслаждаться вечером, господа!

Марио ушел в дальний коридор вместе с Джованни.

— Надеюсь я не сильно смутил тебя, мой мальчик? Ты ведь все таки не привык к такому вниманию.

— Нет, сеньор Марио. Мне очень приятно, что вы меня так представили.

— Бене, Джованни. Ведь тебе придется сопровождать меня весь вечер. Все равно меня сегодня только одними вопросами будут тревожить.

— Что ж, сеньор, коль мне придется, то я смело пройду через это. Идемте к гостям!

— Мальчик мой, в твоем голосе слышится истинный Джорокко! Пошли.

Они ходили меж гостей, долго ходили, разговаривали то с тем, то с этим, то с одним, то с другим и так с час точно.

Когда они уже хотели подняться на второй этаж и скрыться от гостей, как вдруг подошел один полный и высокий мужчина с слегка крючковатым носом.

— Марио Джорокко! Сколько лет, сколько зим! Прости, я опоздал на праздник, ты уже уходишь? — Мужчина говорил крайне дружески.

— Дио мио, скажите, что я не сплю и ты действительно пришел! Родриго Борджиа ли это сейчас стоит передо мной?!

— Он самый, Марио!

Они крепко пожали друг другу руки.

— Родриго, а где Чезаре? Он не с тобой?

— О, нет, сегодня он не приехал. Остался с Лукрецией. Кстати, а как там твоя Лукреция?

— Видно, что ты всё пропустил, Родриго. Она беременна, и сейчас отдыхает под присмотром Маргаритты.

— Скуза ме, скажи, что я не ослышался, Марио! Неужели правда беременна? От кого? Кто отец будущего Джорокко?

— Вот он. — Сеньор указал на Джованни с гордостью.

— Интересный парень, Марио.

— Бона сера, сеньор Борджиа. Меня зовут Джованни Мессини. Я художник, и зять сеньора Джорокко.

— Художник? — Удивился сеньор Борджиа. — Удивлен, весьма удивлен, Джованни. Хотя, с другой стороны, это неудивительно, ведь Марио всегда интересовали люди искусства.

— Что точно-то точно, — Сказал сеньор Джорокко. — Ну, а ты, Родриго? Какие у тебя дела? Говорят, что ты хотел заняться политикой.

— Именно поэтому я и пришел сегодня к тебе, Марио.

— Не понял. Объясни, Родриго.

— Дело в том, что я собираюсь уезжать в Рим, и заняться своей карьерой там. Кто знает, может быть когда-то дослужусь до Папы Римского.

— Ты? Папой Римским? Умеешь ты насмешить, Родриго, однако я уважаю твой выбор и даже поддерживаю его.

— Марио, я думаю, что больше я назад во Флоренцию не вернусь, поэтому пришел попрощаться. А в знак этого, я хочу подарить тебе одну картину.

— Какую же?

— Думаю, что твоему зятю будет очень интересна эта картина. Её мне прислал один мой знакомый, который давным давно уехал путешествовать, и осел в одной далекой, дивной стране. Люди там бледнее, чем мы, а еще у них странные глаза. Они все время прищюренны, словно они пытаются разглядеть кого-то, кто стоит очень далеко. Именно из этой страны нам везут шелк и порох.

Сеньор Джорокко слушал это с большим интересом. Видно, что ему было правда интересно узнать как можно больше о том, чего он не знал и не слышал до сель.

— А что изображает эта картина? — Спросил сеньор Марио. — Пейзажи тамошней природы? Или натюрморты с изображением дивной нам кухни?

— Не угадал, мой друг Марио. Это портрет женщины того народа.

— Очень интересно, Родриго! С большим удовольствием приму от тебя этот подарок! А где он?

— Ох, я специально приказал своему помощнику не вносить его сразу, дабы не портить сюрприз. Сейчас я за ним схожу.

— Я могу приказать страже за ним сходить.

— Нет, Марио, не нужно. Я хочу лично вручить тебе этот подарок, ведь все таки это последнее, что я тебе дарю перед отъездом.

Родриго Борджиа скрылся в толпе гостей. Через минут пять, он появился вновь, но теперь у него в руках было завернутое полотно.

— Вот. — Сказал Родриго.

— Хмм… А давай пойдем наверх, где нет лишних глаз, и там мы его развернем? Джованни тоже пойдет.

— Должен расстроить тебя, но мне уже пора. Я приходил лишь подарить картину, и попрощаться.

Марио был немного разочарован, однако он не мог держать гостя, а тем более своего друга, насильно у себя на празднике, поэтому они пожали друг другу руки, крепко обнялись, попрощались, и сеньор Борджиа ушел восвояси.

Далее вечер никаких потрясений не имел. После ухода Родриго, к гостям вышла Лукреция. Сеньор Джорокко и его дочь теперь были заняты разговорами с гостями, а Джованни был отдан подарок от Борджиа.

Он пошел в свою комнату. Поставив полотно на натюрморт, Джованни стал медленно раскрывать упаковку. С каждым новым лоскутом, постепенно прояснялся портрет прекрасной незнакомки. Когда последний лоскут был сброшен, Джованни увидел женщину в шелковом платье, красивыми цветами в волосах, сияющих украшениях на шее и в ушах.

Ее лицо было бледным, а губы ярко-алыми. Глаза, которые действительно были прищуренными, подведены черным, а брови были тонкими и выражали сдержанность.

Но больше всего Джованни удивило как был прорисован её взгляд, строгий, острый, как шпага, холодный, но в то же время крайне завораживащий и гипнотический.

Джованни долго смотрел и изучал эту женщину, ему она казалась очень реалистичной, словно вот вот её губы зашевелятся, и она начнет говорить с ним на незнакомом ему языке, таком же чужеземном и необычным, как и его носительница.

Сама картина была помещена в раму из вишневого дерева, Джованни это подметил не сразу, однако когда заметил был приятно удивлен.

Снизу рамы была позолоченная