Между нами, вампирами - Ирина Лем

– Хотела бы так жить?

– А ты бы не хотел?

Франсуа не ответил, Шарлот продолжила:

– Это же мечта любой девушки, жить как принцесса. А потом как королева, если замуж удачно выйдешь. Только представь. Все тебя ублажают, стараются угодить…

– Короли часто любовниц имеют. Та же Помпадур. Влияния имела больше, чем королева.

– Если бы я была замужем за королем, было бы наплевать, с кем он время проводит. Я бы тоже любовника завела. Богатого и знатного вельможу. Почему нет? Особенно если супруг часто в отъезде. Вот свежий пример. Я от подружки узнала. Кристел живет недалеко от Фонтенбло. Замужем за фермером, который поставляет ко двору поросят. Недавно от нее письмо получила. Пишет: при дворе удивляются наглости новой императрицы. Наполеон сейчас на полях сражений – жизнью рискует, новые земли для Франции завоевывает. А Жозефина ведет себя совсем непатриотично, интрижками с молодыми офицерами занимается.

– Осуждаешь?

– Нет. Это же нормально при дворе – любовницы, любовники. Весело. Во Франции всегда так было. И не нам менять, – без всякого осуждения сказала девушка.

– Собираешься изменять мужу? – осторожно поинтересовался Франсуа.

Шарлот спохватилась.

– Нет, конечно.

При всей деревенской простоте догадалась не раскрывать греховные помыслы перед потенциальным женихом. Он, правда, о женитьбе еще не заговаривал, но на всякий случай следует показать себя добропорядочной, чтобы не спугнуть. Игриво скосив глазки, сказала:

– Изменять – грех. Занятие для тех, кто скучает и бездельничает – там, во дворцах. Я девушка порядочная. Сохраню супругу верность до гроба. Особенно, если он будет похож на тебя…

– Шарлот, ты боишься смерти? – Франсуа надоело разговаривать обиняками и он спросил в лоб.

– Нет, а чего ее бояться? – тоже спросила девушка, не задумываясь, с легкостью, простительной в юном возрасте. – Смерть – обычное дело. Настигнет каждого. В прошлом году умерла наша кухарка мадам Лепен, она, правда, старая была, пятьдесят один год. Я ее с детства знала, привыкла каждый день видеть. Потом на кухне другая повариха появилась, мадам Вегарнэ. Я до сих пор ее недолюбливаю. Не потому, что она плохой человек или что-то в таком духе. А просто…

Страшно, когда молодые умирают, от болезней или про рождении. Только они самые счастливые, сразу попадают на небо и становятся ангелами. Вот у моей подружки Амели двое братишек в младенчестве скончались. Она плачет каждый раз, убивается, а что сделаешь? Ничего. Детям хорошо. Они умирают безгрешными. А мы, если умрем, попадем в чистилище, будем жариться на сковородках и вариться в котлах. Затем призовут нас на Страшный суд, где окончательно судьба решится…

– Шарлот, представь фантастическую ситуацию, – перебил Франсуа, чтобы не слушать религиозный мусор и приблизиться к главной теме. – Если бы тебе предложили вечную жизнь, согласилась бы?

– Э-э-э… – Девушка задумалась. Крепко. До рассеянности. Поднесла сиреневый цветок не к носу, а ко рту, откусила, стала медленно жевать. Горечи не заметила.

Вечная жизнь? Никогда не представляла себя бессмертной. Полнейшая ерунда. Что есть в том практически полезного? Вечно надрываться на плантациях? Не-е-ет, спасибо. Если уж мечтать, то о приятном. Например – о богатстве. О шикарных платьях и сверкающих драгоценностях. О каретах и балах. Это, конечно, тоже маловероятно случиться, но более радостно представить.

Шарлот проговорила нараспев:

– Не-зна-ю.

Франсуа решил помочь, соблазнить преимуществами и по возможности утаить недостатки. Потому что они тоже имеются.

– Когда тебе в детстве читали сказки, неужели не приходила мысль – как здорово быть бессмертной? Года идут, а ты не стареешь. Можешь путешествовать где хочешь, жить где нравится. О деньгах не беспокоишься. Тяжело работать не нужно. Только если сама захочешь…

– Подожди, подожди, не так быстро. Я не совсем понимаю, что ты имеешь ввиду. Хочешь представить, что мы стали бессмертными?

– Да. Ты хотела бы?

– А ты?

– Ну… Я первый спросил.

– Знаешь, из всего перечисленного мне только один пункт понравился – что не надо стареть. Остальное… Нет, не могу себе представить, что значит жить вечно. Сколько это?

– У вечности нет определения.

– Странно это. А как же друзья, родные, братья-сестры, которые моложе? Они умрут, а я с кем останусь? Подружки тоже. Мы с Амели можно сказать с младенческого возраста вместе. Что я без нее буду делать? Ни поболтать, ни посоветоваться. Модную шляпку не с кем обсудить. Новых подружек трудно заводить…

– Ты же не одна будешь вечно жить, с мужем.

– С мужем? Да он не то что за бесконечную жизнь, за десяток лет до чертиков надоест! Даже такой красавчик как ты. Ой, – запоздало спохватилась Шарлот. – Прости, Франсуа, я не то имела ввиду. Хорошо, что ты не вечный, а то бы обиделся. Ха-ха-ха!

– Ничего, я не обиделся. Продолжай.

– Ну… Если взвесить «за» и «против», то скажу следующее. Не привлекает меня. Путешествовать не люблю. Даже в Париже ни разу не была. Честно сказать – боюсь новых мест. И людей тоже. Не знаешь, что у них на уме, наверняка ничего доброго. Ты когда-нибудь путешествовал по нашим дорогам? Небезопасно, особенно по ночам, особенно нам, девушкам. Ограбят да изнасилуют – вот что ожидает. Повезет, если в живых останешься. Такие вот у меня мысли. Конечно, хорошо не работать, а как деньги добывать?

«Очень просто: кусаешь человека, выпиваешь кровь, забираешь деньги», – мог бы ответить Франсуа, но уже понял, что не стоит. Он быстро представил возможное продолжение диалога.

«Чтобы не стареть, придется время от времени убивать», – сказал бы он.

«Нет. Мне не подходит. Я не способна так жизнь любить, чтобы убить».

«Даже ради себя?»

«Ради никого».

– Я пошутил, – сказал он вслух, едва сдерживая обиду в голосе. Обиду на недалекость Шарлот: он предложил бессмертную жизнь, а она выбрала болтовню о шляпках. Ясно почему – не любила его. Или любила, но не так как Франсуа хотелось, поверхностно, с расчетом. Слишком многого от нее ожидал? Значит, сам виноват. В следующий раз будет умнее… В следующий раз? Да. Потому что ясно: с Шарлот у него не получится.

Очарование душистого, майского вечера вмиг пропало. Франсуа овладела печаль, которая усугубилась ощущением несправедливости: хотел от всей души сделать подарок, а ему плюнули в лицо. Поднялось раздражение – на все, что окружало: на пыльную дорогу в камнях, на заросшую сорняками обочину, на требовавший постоянного ухода виноградник, на его простоватого хозяина… Разочаровался во всем Шале де ла Гранде. Здесь не поняли Франсуа, не желали принимать его любви, не собирались отправляться вместе в вечность.

Шарлот уловила холод в его голосе. Причины не поняла, выяснять не стала. Ссориться по пустякам не в ее легком характере, тем более с возможным будущим мужем. Остановилась, внимательно поглядела на спутника. Хотела что-то кокетливо-незначащее сказать, а вырвалось другое:

– Слушай, Франсуа, почему у тебя глаза такие странные? Разного цвета. Ты не колдун?

– Колдунов истребили в средние века. На кострах инквизиции, – не слишком дружелюбно ответил он. – Пойдем обратно. Холодно становится. Еще простудишься, месье Дюран меня ругать будет. – И первым развернулся к дому.

С того вечера едва начавшиеся отношения с Шарлот сами собой заглохли.

Потому Франсуа, выпивая за столом с месье Дюраном, проводил девушек равнодушным взглядом и не подумал присоединиться.

Вскоре он с виноградников ушел. В Бризон – высокогорный городок подальше от Шато, чтобы ни Шарлот, ни других знакомых ненароком не встретить. Купил уединенный домик на окраине, стал заниматься ремеслом. Гончарным. Пригодился художественный талант. Лепил из глины кувшины, тарелки, игрушки, раскрашивал, продавал по воскресеньям на рынке.

Жил отшельником. С соседями знакомств не заводил – не желал расспросов. С женщинами не встречался: для серьезного был не готов, развлечения ради – неинтересно.

Долго пытался заглушить обиду. На Шарлот или на себя? А, неважно. Обида всегда гложет, когда отношения рвутся. Если переложить вину на другого, обидно за себя как жертву. Если принять вину на свой счет, обидно за того, кто был дорог. Вот такая дилемма – как обоюдоострый меч.

Жизнь в заботах о хлебе насущном Франсуа удовлетворяла. Не то, чтобы очень нравилось, но – сойдет, другое искать неохота. Лет через десять отпустил бородку, чтобы постоянные покупатели не задавались вопросом – почему возраст на них оставляет отпечаток, а на нем нет. Еще через десять лет волосы подлиннее отпустил, шапку надел – чем не старик!

А обида точила. Еще самоедство. Задавался вопросами: что сделал не так? Любил ли он Шарлот на самом деле? Не поставил ли эгоизм выше взаимности? Женщины ведь особые существа, внутренностями фальшь чуют. Не потому ли она не согласилась… Ну да поздно.