Между нами, вампирами - Ирина Лем

Бейбарс хоть и мусульманин, оказался благородным человеком. Он не только снес головы попавшим в плен крестоносцам, но велел их по-христиански захоронить, чтобы не оставлять на осквернение диким животным. Вот когда Франсуа по-настоящему перепугался. Пришлось сначала откапывать тело, потом три ночи отчаянно искать голову среди кучи других, вроссыпь погребенных. Можно сказать случайно наткнулся: узнал лежавший рядом шлем с родовой геральдикой Фикелмонов – лиса, прыгающая через три сабли.

Тот случай стал предпоследней каплей, которая наполнила до краев чашу его желания вернуться во Францию – там хоть и чужие, но свои. Последней каплей оказалась старая проблема: междоусобные распри сеньоров, которые быстро перекинулись на всю разношерстную толпу. Последовали разбирательства между рыцарскими орденами. Потом начали собачиться родовитые воины, потом их слуги. Потом переругались все те, кто составлял основную походную массу: монахи, солдаты, гражданские, нищие, побирушки, проститутки, больные, раненые, собаки, куры. Оказывается – ссора заразней проказы.

На войне нет ничего страшнее потери боевого духа. Бейбарсу повезло. Не такой уж он великий полководец, что одержал впечатляющие победы. Разрозненные, не доверяющие друг другу отряды крестоносцев не составило бы труда разгромить и молодому султану, не имеющему опыта в битвах. Франсуа надоело терпеть поражения из-за чужой глупости. Он плюнул и вернулся.

Следующие несколько столетий Франсуа принимал участие во всех мелких и крупных вооруженных конфликтах, которые происходили в Европе. К его удовольствию – недостатка в них не имелось. Воевал в Бургундских войнах против Габсбургов, в Столетней войне против англичан, в Тридцатилетней – не запомнил против кого, потом против голландцев…

С ожесточенным азартом ввязывался в любую заварушку, лишь бы побрызгать ненавистью в чей-нибудь адрес, но придерживался кодекса справедливости – выступал на стороне не захватчиков, а обороняющихся.

В конце восемнадцатого века шел на Париж вместе с озверевшими от голода голоштанниками-санкюлотами, скандируя: «Хлеба! Хлеба!». Скандировал за компанию – из сочувствия к людям, угнетенным социальным неравенством. Разозлил ответ королевской жены, той самой Марии Антуанетты, пустоголовой, похотливой австриячки, бесконечно далекой от нужд французского народа. Ответ, ставший потом классическим примером тупости до идиотизма:

– Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные!

Обычно он не высовывался на предводительские позиции, благоразумно оставаясь незаметным человеком массы, но в тот единственный момент не выдержал. Франсуа возглавил лионское отделение якобинцев. Под прогрессивными лозунгами «свобода, равенство, братство» поднял людей, повел на Версаль. С благородной, патриотической целью – отрубить гильотиной головы погрязшего в роскоши короля и его высокомерной супруги.

После кровавой революционной вакханалии заметил неожиданную вещь: его ненависть стала иссякать. Душа измаялась и опустела. Запросила покоя. Передышки. Смены деятельности.

Надоело все. Разрушать, пусть и во имя великих целей. Убивать без разбора. Ночевать где попало. Носить тряпье. Надоели скоротечные половые утехи, по-животному – не спросив имени, не заглянув в глаза. Захотелось чего-то настоящего, созидательного. Не войны, а труда. Пусть тяжело, зато честно – зарабатывать на хлеб собственным потом, силой натренированных мечом мышц. Захотелось испытать простые человеческие радости, построить дом, завести семью. Понадеялся осторожно: не настало ли и для него время узнать – что же такое «любить и быть любимым»?

Сбросив монарха и установив республику, Франсуа отошел от революционной деятельности: в массовом терроре не участвовал, бывших соратников – Дантона, Марата и Робеспьера не казнил. К приходу Наполеона и его планам покорения Европы остался равнодушен.

«Я свое отвоевал», – сказал себе Франсуа и отправился отдыхать от войны на юг. В благословенный Прованс – с ласковым средиземноморским солнцем и прозрачным воздухом, дрожащим от жары. В теплых краях люди чуточку добрее характером. Может, то же относилось и к судьбе?

Нанялся сборщиком винограда в хозяйство Шато де ла Гарде, которое производило лучшее в провинции вино из Мерлот-винограда. Франсуа раньше в виноделии не разбирался. О его тонкостях просветил его сам хозяин Шато месье Дюран – довольный жизнью провансалец слегка за пятьдесят. Он был плотно сложен, имел выпуклый живот над бесформенно висевшими штанами, красные от загара щеки и шустрые пальцы, вечно грязные от въевшейся виноградной пыли.

Просветил не сразу. Через пару лет, когда заметил усердие молодого работника и вознамерился сделать его управляющим – помощником себе. А может, и кем-то более… Имелась у месье Дюрана дочка на выданьи —семнадцатилетняя Шарлот.

Но обо всем по порядку.

Стоял липкий июньский вечер после знойного дня, когда устанешь не столько от работы, сколько от жары. Когда пот насквозь пропитает кожу и одежду, когда лень расслабляет мышцы, и не хочется не только двигаться, даже дышать. Когда одолевает одно желание – присесть где-нибудь в укромном, тенистом уголке и неподвижно ждать облегчающей прохлады ночи.

Но июньская ночь не торопится – как бы желая предоставить время вдоволь налюбоваться на природу, по-южному богатую красками. Которыми расцвечивают сады, поляны и обочины дорог буйно цветущие кусты: нежной, бело-розовой магнолии; скромного на вид, восхитительного на запах жасмина; ярко-малиновой бугенвиллии, цветы которой сплошняком облепляют растение, что из-за них листву не видно. А лиловая, одуряюще пахнущая лаванда? Кто не видел ее, не вдыхал, тот не проникся очарованием Прованса!

Терпкие, волнующие ароматы надолго зависают в удушливо-стоячем воздухе и сменяются только от случайного ветерка, который приносит из кухни еще более терпкие запахи: свежеподжаренного мяса, приправленного розмарином, кориандром, тимьяном. Но все их перекрывает щекочащий ноздри дух чеснока – короля вкусов, от которого слюна наполняет рот, требуя дегустации.

Месье Дюран был демократ. Авторитарный. Что означало: трудился наравне с работниками, но панибратства или разгильдяйства не допускал. Дисциплину держал строго. К новым людям присматривался долго, потом решал – или полюбить или относиться нейтрально. Тех, кто не нравился: ленив был или замечен в злоупотреблениях, выгонял без стесненья.

В теплые месяцы – с конца марта по начало октября жизнь обитателей хозяйства происходила на улице. Здесь работали, отдыхали, веселились, играли в карты и кости, молодежь плясала под аккордеон – только спать расходились по домам. Пищу принимали сообща, на лужайке перед хозяйским домом за грубо сбитым, длинным столом – гладко зачищенным, для крепости врытым в землю. Стол просторный, помещались и хозяева, и работники. Ели, болтали, смеялись. Еду запивали некрепким, освежающим вином, сделанным из винограда, за которым ухаживали.

Гармония и безмятежность царили в Шато де ла Гарде. Да, работали тяжело, от восхода до заката, но месье Дюран не скупился на хорошую еду и добрую чарку, от чего забывалась усталость. Жизнь не напрягала и была предсказуемой. Возможно потому, что в хозяйстве никто даже не заикался о политике.

События, сотрясавшие страну, обошли Шато стороной. Здесь слыхом не слыхали о революционных нововведениях, вроде тех жерминалей и термидоров – новых обозначениях месяцев года. Дни и недели отсчитывали по старинке – в соответствии с церковным календарем, по нему же отмечали праздники. Так же по старинке прилежно посещали храм, соблюдали традиции и обряды: когда создавать семью, когда гадать на супруга, когда поминать покойных родственников, когда петь песни, восхваляющие Всевышнего за урожай.

Прованс понравился Франсуа ощущением отсутствия времени. Непоколебимой стабильностью, сохранявшейся века. Здесь существовал быт, заведенный столетия назад, и, можно быть уверенным, будет существовать столько же. Провинция будто располагалась на отдельном куске земли – благополучном и невозмутимом острове. Он неспешно дрейфовал на покойных волнах Средиземного моря, не желая сообщаться с остальной Францией, мятежно колыхавшейся от недовольства задавленного налогами крестьянства, обнищавших от войн и грабежей горожан.

В хозяйстве месье Дюрана не интересовались глобальными вопросами – политического устройства или борьбы за равные права. Народ Шато оставили равнодушным революционные преобразования, наполеоновский захватнический пыл. Короля скинули, республику установили, Европу покорили? Ерунда! Главное, чтобы виноград зимой не вымерз, да дождей выпало достаточно. Тогда будет богатый урожай, получится знатное вино. Труд не пропадет зря. Люди будут сыты и довольны, что еще нужно для счастья?