В ожидании Догго - Марк Миллз

Утром состоялись представления. Сначала прошло собрание в конференц-зале, на нем присутствовали все сотрудники компании. Ральф сказал речь, а я неловко улыбался. Потом все снова занялись работой. Вторая фаза включала обход людей в сопровождении Тристана и Эдит (и, конечно, не без Догго, который шествовал так, словно всю эту канитель затеяли ради него, а он пока не решил, одобрить ли своих новых коллег или нет).

Маргарет в бухгалтерии оказала нам холодный прием.

– У нее кошка, – объяснил Тристан.

– И что из того? – не поняла Эдит.

– Теперь у нее возник вопрос: почему она тоже не может приносить ее на работу? – Его тон не оставлял сомнений, что он пока не знает, как относиться к проблеме Догго.

Кабинеты «Индологии» занимали две стороны двора. Скатная крыша имела световые люки, на полу голые доски, вся мебель в подчеркнуто минималистском стиле. Эффект получался успокаивающим, и вместе с тем создавалась атмосфера энергичной деловой активности. Оставалось много свободного места.

– Большой потенциал для роста, – заметил Тристан. – Мы ведь все стремимся к росту. – Ральф поднаторел в профессии еще в семидесятые годы двадцатого века и не слишком жаловал современную открытую офисную планировку. Все ответственные сотрудники агентства и дизайнеры имели отдельные кабинеты. Тристан одобрял это. – Когда охмуряешь клиента, лучше, чтобы никто не подслушивал, какую чушь ты несешь.

Рекламной кампанией лосьона «Со свистом!» руководил Патрик Стаббс. Он был моего возраста, может, на год-другой постарше. Патрик был худощав и отличался приятной ученой внешностью. Я заметил у него на столе фотографию блондина с впалыми щеками, который был явно моложе его.

– В «KP&G» к нам хорошо относятся, – заметил Патрик. – Если сумеем справиться с кампанией, наверное, подкинут что-нибудь еще. Но это уже, видимо, достанется вам двоим. – Он имел в виду нас с Эдит и при этом насмешливо подмигнул, что должно было означать: «без обид».

– Беремся, мы готовы, – заявила Эдит.

– Возьмутся все! – воскликнул Тристан. – Надо навалиться разом.

Его слова уязвили Эдит, это был незаслуженный упрек. Все понимали, что время поджимало, и каждый зависел от результатов.

– Поделимся со всеми, – сказал я. – Так?

– Да, конечно, – кивнула Эдит.

Творческий отдел занимал несколько комнат, которые, как часто бывает в дизайнерских бюро, выходили в большое игровое помещение. Там, разумеется, присутствовал бильярд, настольный футбол, мишень для метания дротиков и еще пара игр, то есть все, что «креативщики» требуют у «чинуш», и со временем сумели их убедить, что без игр не бывает полета фантазии. Мне лично нравится сыграть партейку в бильярд – особенно в рабочее время, когда за это еще капают деньги. Однако должен признаться, ни одна светлая мысль не пришла мне в голову, когда я выстраивал шары или прицеливался кием. Они обычно скребутся в затылок, если я стою в очереди в супермаркете, еду на велосипеде в четверг с футбола под эстакадой Уэстуэй или разгружаю посудомоечную машину. Неизвестно, где и когда посетит муза, – так уж со мной повелось.

– Играете в пул? – спросил Тристан.

Я не дурак – знал, что ответить.

– Самые блестящие идеи приходят ко мне, когда я гоняю шары.

– А Эдит не играет.

– Играет, – возразил я. – Только пока не знает об этом.

В бюро работали еще две дизайнерские команды. Я бывал на их месте и понимал, что́ они думают. Несмотря на улыбки и теплые слова, никому не нравится появление нового лица, тем более двух. Как ни крути, мы враги, потенциальные конкуренты.

– Я оценил вашу рекламу легко намазывающегося сливочного масла.

Это сказал некто Сет, и я подумал, что его комплимент неискренен. Особенно когда он процитировал мой слоган: «Хорошо идет!» Не самое удачное из моих творений, хотя лучше, чем то, что тогда предложил Толстый Трев: «Вы не ощутите на вкус те двадцать пять процентов растительного масла, от которого эта гнусная субстанция становится легконамазываемой».

Сет работал в связке с Миган, австралийской оформительницей, высокой, шумной женщиной с растрепанными волосами.

– Здорово, что вы с нами, ребята. Как зовут этого прихлебателя?

– Догго. Только это временное имя.

– Кто он?

– Не знаю.

– Разве не написано в его родословной? – спросил Коннор, небритый ирландец с прилизанными волосами. И внезапно был награжден яростным взглядом пса. – Он что, понимает по-английски?

– Тоже мне, загнул, – усмехнулся его партнер-оформитель Клайв. – Хотя если видит перед собой ирландского пустобреха, то сразу понимает, что это пустобрех.

По первому впечатлению я расставил своих новых коллег так: во главе, на самом верху стоял Клайв, за ним Миган, дальше Сет, и последнее место занимал Коннор. Но Миган почти сразу опустилась на две ступеньки вниз, поинтересовавшись:

– А с какой стати у нас на работе должна присутствовать собака?

– Это было условие, на котором Дэниел согласился подписать с нами контракт. – Тристан послал мне взгляд: «Объясняйся сам». – Его требование было вполне законным. Он же не знал. И никто не знал.

– Это был пес моей девушки.

Прошедшее время плюс намек, что моя девушка больше не в состоянии ухаживать за собакой, повергли коллег в задумчивость – все начали гадать, уж не случилось ли с ней чего-нибудь трагического: тяжелая болезнь, например, или автомобильная авария. Однако спросить никто не решился.

Догго остался доволен своим новым кабинетом. Кто-то установил здесь длинный кожаный диван – мебель как раз для него. Пес опробовал его и одобрил. Комната выходила окнами во двор и была вполне просторной для двух столов и разделяющего их дивана Догго. Прекрасное место. Я уже предвкушал, как с удовольствием и плодотворно стану трудиться здесь. Эдит не слишком уверенно устраивала себе рабочий уголок в дальнем конце. Я напомнил себе, какой для нее большой шаг переместиться из-за стола в приемной за стол на самых задворках заведения. Эдит пока не ощущала, что имеет на это право, и до сих пор молчала – сомневалась, признают ли дизайнеры своей бывшую секретаршу. Ответ простой: не признают, пока она не завоюет репутацию какой-нибудь качественной работой, которая из-за их бездействия будет представлять для них опасность.

– Не берите их в голову, – сказал я, когда мы остались одни.

– Я и не беру. – Эдит пренебрежительно пожала плечами.

– Неужели? Не существует понятия «счастливая семья», особенно в маленьких компаниях вроде вашей.

Плечи Эдит опустились, и вся ее бравада улетучилась.

– Господи! – выдохнула она. – Это же должен быть самый счастливый день в моей профессиональной карьере. Мама позвонила утром вся в слезах – слезах радости. Она даже нашла вас в «Гугле».

– Меня-то за какие грехи?

– Не представляю, как мы будем сотрудничать. Как вы работаете? Что делали с Толстым Тревом?

– Главным образом перебрасывались клочками бумаги. Но наши столы стояли гораздо ближе друг к другу. Можно сходить раздобыть резинки и сделать рогатки.

– Согласна, вы действительно очень далеко.

– Это легко поправимо.

Через час мы преобразили кабинет. Теперь столы стояли почти бок о бок, оба напротив выходящих во двор окон. Диван вместе с Догго переехал на освобожденное столом место. Казалось бы, незначительные преобразования, но их совершили мы и теперь владели этим местом. Я запечатлел момент для потомства камерой телефона.

– Что теперь? – спросила Эдит.

– Разумеется, ленч. Плачу я.

Ресторан на Лексингтон-стрит я знал – мрачноватый, если не удастся занять один из четырех столиков на заднем дворе размером с почтовую марку, что нам и посчастливилось сделать.

Эдит попросила называть ее Эди и хотела поговорить о работе. Я тоже, но в другом аспекте – выведать подноготную «Индологии», узнать ее подводные камни, кто с кем дружит, кто с кем конкурирует, слухи, правду, полуправду. И с моей стороны это была не просто жажда сенсаций. Трудно давшийся опыт подсказывал, что подобные знания очень полезны, когда в новой организации приходится ступать на тропу последнего оплота обороны.

Проработав почти год в приемной, Эди превратилась в кладезь того, о чем шептались в коридоре. Я выяснил много интересного (и не в последнюю очередь, что Эди предпочитает шардоне белому совиньону и после пары бокалов ее длинная белая шея покрывается легким румянцем). Важным открытием стало вот что: за право заниматься рекламной кампанией полоскания для рта сначала боролись Миган и Сет. Но затем Эди предложила Патрику черно-белые поцелуи, тот донес ее идею до Тристана, который поделился ею с Ральфом, и шеф, решив, что это блестящая мысль, предложил секретарше заняться. Ральф считал Патрика славным малым, смышленым, представительным, но со слабостями, не вполне отвечающими стандартам идеального исполнителя. Что же до бывшего журналиста Тристана, он продвинулся на место исполнительного директора, обеспечив агентству важную финансовую поддержку (но не из своих средств). Его жена работала адвокатом, и у них был маленький сын.