Поводырь в опале - Андрей Дай

Оставалось подчиниться. Последствия отказа не поддавались прогнозам.

— Князя Мещерского вы уже знаете, но, однако же, выпейте вместе и помиритесь, — чуть ли не приказал наследник.

— А эта чаровница, княжна Мария Мещерская, — комплимент шел этой чучундре, как корове седло, но, похоже, никого кроме меня это не смутило. — Вово? Мари все-таки родственница тебе или нет?

— Это зависит от Саши, Государь, — притворяясь более пьяным, чем был на самом деле, выдал князь. — Коли он добьется своего, так родственница. А ежели нет, то нет.

Младший брат Никсы покраснел, чуть ли не жалобно взглянул на Мари, но промолчал.

— Отчего же нет? — продолжал веселиться Никса.

— Чтоб не лишать себя возможности приударить за признанной красавицей, конечно, — и отсалютовал бокалом с вином явно наслаждавшейся комплиментами княжне. Это что? Я один считаю, что обсуждение кого-то в его присутствии — признак неуважения?

— Вот тот господин, ковыряющий ногу малахитовой вазы… — узколицый, с огромным выпуклым лбом, усатый молодой человек действительно оказался занятым изучением каких-то вкраплений в отполированном камне. — Это Коля… Николай Максимилианович, четвертый герцог Лейхтенбергский.

— Наш Коля по-русски нибельмеса, — прокомментировал Вово. — Немец, одно слово!

— Willkommen, — поздоровался я, протягивая бокал.

— Wieder trinken? — простонал он, но на приветствие ответил.

— А эта очаровательная скромница — Сашенька Жуковская, — ничего скромного я разглядеть не смог. Сашенька, кстати потрясающей миловидности девушка, развалилась на другом диванчике, забросив ноги на подлокотник. Бокал в ее руках был пуст.

— Налейте мне, Герман, — велела она. — Мы с Воронцовым пили на брудершафт, и все кончилось.

— Воронцов, это вот этот бравый гвардейский кавалерист и ротмистр, — тут же пояснил цесаревич. — И ему вина больше не давать. Он становится скучным и принимается грустить. Выпейте теперь с Володей. Это князь Барятинский, мой адъютант. Ему пьяным быть хорошо. Я его никуда не отправлю пьяным. Он пьяный такой простой…

Барятинский мне понравился. Глаза умные. И на мундире орденСвятого Владимира4-й степени с мечами и бантом. Такие придворным подлизам не дают.

— А там мой Саша, — махнул себе за спину хозяин дворца. — Любимый брат. Говорите с ним по-русски. Он страшно смущается, когда приходится говорить как-то иначе.

Я обошел диван, перешагнув ноги Вово, и поприветствовал большого и грузного второго царского сына.

— Это ведь вы спасли моего брата? — порозовев, обратился Великий Князь ко мне. — Спасибо!

— Я не мог поступить иначе, Ваше Высочество, — вежливо ответил я. — У России должна оставаться надежда.

— Утром я получил от Мезенцева рапорт на нашего Германа Густавовича, — Николай даже не потрудился обернуться в мою сторону. А, быть может, ему было просто больно это делать. Пришлось мне снова перешагивать ноги Мещерского, и устраиваться на стуле за круглым столом. — И знаете, друзья, что пишет наш фрондер? Он утверждает, что в этом диком Томске, господина Лерхе словно бы даже подменили!

У меня все сжалось внутри. А предатель Герочка радостно завопил: «Я здесь! Вытащите из меня этого олуха»! Аж в ушах звон пошел!

— Потому как, пока наш спаситель к новому месту службы не отправился, был он ничем не примечательным чиновником средней руки. Училище Правоведения окончил. В Канцелярии княгини Елены Павловны служил и в Морском министерстве. А после и у господина Татаринова. Ни особенной отвагой, ни стремлением к воинской службе не отличался…

Володя Барятинский выдохнул, громко, словно бы саблей с плеча — ха! И подкрутил лихо загнутый ус. Бравому кавалеристу пренебрежение армией было непонятно.

— Ты, князь, дальше слушай, — попенял невольно перебившему цесаревича адъютанту Мещерский. Не удивлюсь, если узнаю, что Вово уже по недовольному сопению мог определить настроение своего венценосного покровителя.

Я, усилием воли, заставил себя широко и открыто расставить колени, придвинуть к себе корзину с фруктами, и взять виноградную гроздь. И даже не пытаться высчитать — к каким выводам может придти залитый алкоголем по глаза наследник престола.

Не думай о лохматых мартышках! Или как там, у Ходжи Насреддина, было?

— А вот по дороге пустынным трактом случилось нашему Герману Густавовичу повстречаться с лихими разбойниками. Сколько их было? Господин Лерхе?! Трое? Четверо?

— Я плохо помню, Ваше Императорское Высочество, — труднее всего молча слушать. И заставлять челюсти перемалывать полные сока экзотичные для середины зимы ягоды. А вот настала пора говорить, и как-то сразу отпустило. Подумалось, что было бы у жандармов что-то на меня, что-то реальное, а не перечень странных с их точки зрения фактов, так эти вопросы мне совершенно в другом месте бы задавали. Не здесь. Не в личной библиотеке Николая. — Кажется — трое.

— Ах, как романтично! — пискнула Маша Мещерская. — Отчего у даже Германа, в его тьмутаракани есть эти замечательные разбойники, а у нас в столице только скууука? Саша? Почему вы не найдете мне разбойников?

Александр снова порозовел, наморщил лоб, но не нашелся, как ответить. За него это сделал Николай.

— Теперь там тоже их нет, Мари. Губернатор их убил. Перестрелял из револьвера.

— Однако! — потрясенно воскликнул Воронцов.

— Генерал Дюгамель кажется, за это дело наградил вас знаком кордену Святой Анны4-й степени? И оставьте уже эти высочества. Мы здесь по-простому.

— Да, Николай Александрович, — признался я. — За это. Хотя я не вижу в этом ничего героического. Я спасал жизнь. Себе и своим спутникам.

— Как мило, быть таким скромным, — саркастично протянула Жуковская. — Чего не сделаешь с перепугу…

— Что за револьвер у вас был, Герман? — заинтересовался, не обратив внимания на Сашеньку, Барятинский. — Обожаю хорошее оружие!

— Бюмон-Адамс, Ваша Светлость.

— Ай, да бросьте вы это, — поморщился поручик. — Какая я вам светлость. Давайте уж, как все тут, зовите Володей.

Я кинул и поднял бокал с вином в салюте.

— А револьвер — замечательный. Прекрасная механика. Жаль, вы не захватили его в Петербург.

— Отчего же не захватил? — удивился я. — Я с тех пор всюду таскаю его с собой. Он и сейчас… У ваших конвойных казаков, Николай Александрович.

— Вы что же? И к цесаревичу с оружием? — вскинулся Вово.

— На меня было два покушения, князь, — хмыкнул я. — И оба раза пистоль спас мне жизнь. Почему бы не оказать господину Адамсу честь, и не взять его творение с собой?

Никса засмеялся, и остальные охотно подхватили с разной степенью энтузиазма. Но уж прорезающийся бас Великого Князя Александра Александровича различался очень хорошо.

— Уж не это ли небольшое приключение, Герман Густавович, так на вас подействовало, что явившись в Томск, принялись реформировать все вокруг? — продолжил допрос цесаревич, расплескав остатки вина из своего бокала. — Тут перечень ваших дел всего за несколько месяцев на трех листах. Перемены решительно во всем. А в рапорте еще указывается, что вы и изобретатель. Откуда в вас это взялось?

Именно для таких моментов нужно обязательно научиться курить. Просто чтоб иметь возможность выиграть время на раздумье. Но, подсознание часто оказывается мудрее разума. Не зря, ох не зря я взял эту спасительную виноградную гроздь.

— Сибирь — это огромная страна, Николай Александрович. Что только не приходит в голову, пока едешь.

— Ну что вы, право, Николя, — на французском неожиданно пришла мне на помощь Жуковская. — Решительно ничего не вижу удивительного в том, что чиновник занимается своим делом. По мне так это все так скучно…

— А и верно, — поддержал красавицу Барятинский. — Что это вы, Государь? Мне так тоже «клюкву» повешали, а я и не убил, кажется, никого.

— А много ли ты, Володя, крепостей построил? Торговых трактов проложил и новых ярманок основал? Деревень сколько и сел? С туземными кочевниками воевал? Земли за государством Российским закреплял? — вспыхнул глазами Никса, и повысил голос. — А вот наш спаситель всего за полгода все это успел. И крепость на границе с Циньской державой построил, и с туземцами сражался, и казаков там расселял. Теперь еще тракт туда строит, посольства посылает и торговлю с Китаем начинает. На него доносы в жандармерии уже мешками считают! А он теперь знаете чего хочет? Он теперь в своей глуши железо делать хочет и рельсы тянуть. И железную дорогу! Иной за всю жизнь столько дел не сотворит, а этот… спаситель — за полгода! А через два? Через пять лет? Он что? Царем Сибирским себя объявит?

Мещерский, быстрым хорьком, метнулся к журнальному столику, и торопясь и проливая, набулькал наследнику в пустой бокал вина. Никса, только почувствовав изменение веса, потянул напиток к губам. По подбородку стекла тонюсенькая струйка похожей на кровь жидкости и добавила к пятнам на рубашке еще несколько.