НА КАКОМ-ТО ДАЛЁКОМ ПЛЯЖЕ (Жизнь и эпоха Брайана Ино) - Дэвид Шеппард

Брайан Питер Джордж Ино — под таким именем он был окрещён в римско-католической церкви Св. Фомы в Вудбридже (остальные его причудливые имена появятся только через несколько лет) — был здоровым ребёнком из рабочей семьи, ещё по сути дела оправляющейся после военных переворотов и, подобно многим британским семьям, изо всех сил старающейся свести концы с концами. Боевые действия уже три года как закончились, но так как американская военная помощь уже давно прекратилась, Англия 1948 года была экономически обессилена. Это был кое-как заштопанный мир бакелита и бронхиальных туманов, в котором банка консервированных ананасов воспринималась как немыслимая роскошь. Однако то тут, то там всё же пробивались зелёные ростки возрождения. В июле лейбористское правительство развернуло Программу Национального Здоровья, и в том же месяце волна оптимизма сопровождала вторые лондонские Олимпийские Игры. Что касается большого мира, 1948-й год был годом берлинского воздушного моста, маоистской революции в Китае и коммунистических запретов в Чехословакии; это был год убийства Махатмы Ганди и выхода в свет антиутопии Джорджа Оруэлла 1984. Кроме того, это был «год чудес», в котором на свет появились разные изобретения, которым была суждена долгая жизнь: в тот год родились голограмма, долгоиграющая виниловая пластинка и система чудесной адгезии Velcro. В то же самое время начиналось производство недавно запатентованного транзистора — крошечного металло-полупроводника, способного усиливать электрические сигналы.

Последняя новость вполне могла заинтересовать молодого инженера на парижской радиостанции по имени Пьер Шефер, который в год рождения Ино передал в эфир революционную звуковую радиопьесу Etude Aux Chemins De Fer («Железнодорожный Этюд»). Целиком составленный из звуков, записанных в парижском железнодорожном депо, этот звуковой монтаж включал в себя шесть свистящих паровозов, ускоряющиеся двигатели и вагоны, подпрыгивающие на стрелках. Пьеса, считающаяся точкой зарождения конкретной музыки, стала предзнаменованием карьеры, в которой было и прото-сэмплирование, и манипуляции с магнитной лентой, и элементарные эксперименты с эхо и реверберацией. «этот момент», — писал один критик о прорывной композиции Шеффера, — ««поезд» современной музыкальной эстетики ушёл со станции, и никогда не вернётся на знакомые старые рельсы.» Вскоре Брайан Ино вскочит на этот поезд и поведёт его по живописным веткам на магистральную линию общественного музыкального вкуса.[6]

Молодость Ино — продукт как возраста, так и непосредственного окружения — могла бы, как и у многих отпрысков поколения «бэби-бума», быть определена по «точкам перегиба», равноудалённым от древнего квазифеодального порядка и наступающей эпохи технологических новшеств, находящимся между старой твердолобой Англией и послевоенным ощущением мира, стремящимся к общественным переменам и культурной модернизации. Даже его детское положение было как бы промежуточным — его сестра по матери Рита в момент его рождения уже пошла в школу, а его младшая сестра Арлетт и брат Роджер появились на свет только в следующем десятилетии. Хотя Брайан с удовольствием играл с гораздо более взрослой сестрой, на протяжении многих лет он оставался фактически «единственным ребёнком», и с ранних лет научился полагаться только на себя. Он как-то сказал, что самый большой подарок, который ему сделали его родители — это возможность надолго оставаться в одиночестве.

Главной заботой Марии и Уильяма Ино были серьёзные экономические трудности. Недельная зарплата почтальона в 1948 г. составляла жалкие 7 фунтов 10 шиллингов (Брайан живо вспоминает «день красного письма» в 1960-м, когда недельная зарплата его отца достигла двадцатифунтовой отметки, причём полтора фунта уходили на квартплату и столько же на уголь), и пока семья не получила жилплощади от городского совета, им приходилось жить «щека-к-щеке» в доме отца Уильяма в Краун-Плейс, Мелтон. Дом представлял собой осквернённую католическую часовню, в которой совершил самоубийство служивший там священник — что, по законам Ватикана, уничтожило её священный статус.

С появлением на свет Брайана Питера Джорджа семья переехала в муниципальный дом по адресу 21, Куинс-авеню, Вудбридж. Уильям Ино совмещал свои обязанности почтальона с кустарным бизнесом — он ремонтировал ручные и настенные часы («правда, делал это только для друзей и обычно не брал за работу больше шести пенсов») — эта склонность к работе с механизмами, похоже, запечатлелась у Ино в ДНК. Каковы бы ни были житейские лишения, они, похоже, не оказали на юного Брайана ослабляющего воздействия — вскоре, как только он достаточно вырос для того, чтобы играть без присмотра, его стали увлекать уединённые игры, развивающие воображение. У него было не так уж много игрушек, однако он был счастливым обладателем конструктора Bako, а также главной забавы всех малышей той эпохи — игрушечной железной дороги, которую ему особенно нравилось приспосабливать к своим собственным надобностям. Он с математической точностью подкладывал под рельсы книги, создавая небольшой постоянный уклон, а затем пускал поезд по самому плавному пути к земле. Это была первая из многих «систем» Брайана Ино.

Ему также нравилось играть в грязи, но и это заходило дальше обычной лепки «пирожков», которой любят заниматься большинство малышей. Одна из игр указывала на врождённую склонность к инженерному искусству. «этой игре я выкапывал ямку, а потом собирал палочки, недостаточно длинные для того, чтобы перекрыть её, и плёл из них крышу, которую затем покрывал грязью. Потом плёл вторую крышу и тоже покрывал её грязью. Потом просил отца попрыгать на ней, и если крыша его выдерживала, я считал, что добился успеха.»

С ранних лет он любил рисовать — так сильно, что матери иной раз приходилось выпроваживать его из дома погулять. В шесть лет он начал рисовать серию тщательно разработанных домов. Замысловатым образом выполненные, эти выдуманные жилища были органичными футуристическими архитектурными пространствами — и он воображал, как будет в них жить. Они могли балансировать на ненадёжных горных породах, висеть на деревьях в джунглях; через них могла протекать река. Мария Ино впоследствии вспоминала, что даже в детстве «Брайан всегда искал чего-то не такого, как у всех.»

Все эти провидческие оригинальные выходки происходили задолго до того, как внимание юного Ино захватила музыка. Однако она уже жила в его генах. Брайан Ино не только происходил из древнего рода почтальонов — в его родословной было не меньше эксцентричных музыкантов-дилетантов и исполнителей-любителей. Его дед был саксофонистом и фаготистом (как он утверждал, единственным в довоенном Саффолке) и даже одно время профессионально играл в Германии с парадными оркестрами. Кроме того, он строил и ремонтировал церковные органы, механические пианино, музыкальные шкатулки и колёсные лиры (hurdy-gurdy). Он был настолько предан своим органам («тогдашним синтезаторам», как называет их Брайан), что не мог выбросить даже самый незначительный сломанный компонент. В результате у него скопилась целая коллекция клапанов, клавиш, вентилей, труб и разнообразных механических частей, которыми были заполнены все углы в доме на Краун-Плейс. К концу своей жизни он захотел тщательно преобразить этот хлам в один огромный, «целостный» орган более чем с шестью сотнями труб, который бы протянулся, как некая обширная фантазия Х. Р. Гигера, по всем стенам и углам дома. «Когда он умер, всё это сломали», — впоследствии жалел его старший внук. «Какая жалость. Но он всё же сделал орган, в котором действительно можно было сидеть внутри — вот что это было такое. Орган окружал его со всех сторон.»