Повествование о китобойце «Эссекс» - Оуэн Чейз

22-го ноября. Ветер оставался таким же, и погода продолжала быть замечательно хорошей. На восходе мы снова привели лодки к ветру и продолжили поиски могших всплыть предметов. Около 7 часов палуба начала сдавать, и все признаки указывали на скорое ее разрушение; жир потек из трюма и полностью покрыл поверхность моря вокруг; все переборки сломались, и когда корабль окатывал неистовый и бесперерывный прибой, он гулял всеми своими стыками и швами. Видя, наконец, что с остовом нельзя больше сделать ничего или почти ничего, и осознавая важность того, чтобы, обладая покамест запасами, использовать время с наибольшей пользой, я поплыл к боту капитана и спросил его, что он намерен делать. Я сообщил ему, что палубы корабля разрушены, и что, по всей вероятности, скоро он развалится на куски; что, оставаясь здесь, больше никаких целей достичь нельзя, поскольку ничего больше достать оттуда невозможно; и что мое мнение таково, что не следует терять времени, и нужно сделать все возможное, чтобы достичь ближайшей земли. Капитан ответил, что еще раз подойдет к кораблю и осмотрит его, и, дождавшись 12 часов, чтобы произвести наблюдения, сразу же примет решение. Тем временем к полудню все наши паруса были закончены, а лодки приготовлены к отбытию. Наблюдения теперь показывали, что мы находимся на широте 0˚13’ N и 120˚00’ W, насколько мы могли определить, перейдя ночью экватор и продрейфовав девятнадцать миль. За последние сутки ветер значительно изменился и стал дуть к востоку. Навигационные вычисления наши были завершены, и капитан, посетив остов, созвал совет, состоящий из него, первого и второго помощников, которые направились в его бот, чтобы обменяться мнениями и выработать наилучшие способы к безопасности и спасению нашим. Всего нас было двадцать человек, шестеро из которых были черные, и у нас было три бота. Мы сверились с атласами нашими, чтоб найти ближайшую землю, и обнаружили, что это Маркизские острова. Рядом были Острова Сообщества; об этих островах мы ничего не знали; мы предполагали, что даже если они и обитаемы, то дикарями, к которым у нас было столько же страха, как к стихии или даже к самой смерти. У нас не было карт, которые поддерживали бы вычисления наши, и поэтому мы должны были определяться только по атласам; также капитан полагал, что в окрестностях Сандвичевых островов сейчас сезон ураганов, и что держать курс туда поэтому небезопасно. Таким образом, принимая все это в рассмотрение, для нашего освобождения наиболее целесообразно было проложить курс по ветру, на юг, до широты 25˚ или 26˚ S, достичь переменных ветров и затем предпринять попытку пройти на восток до берегов Чили или Перу. В соответствии с тем были сделаны приготовления для немедленного отбытия; бот, в котором я имел счастие, или, скорее, несчастие, пребывать, был худшим из трех; будучи много раз пробитым во время рейса, он был стар и залатан. Даже лучшие вельботы крайне хрупки; это самая хрупкая из лодок; они, что называется, обшиты внакрой, и сделаны из материала самого легкого, чтоб грести с наибольшей возможной скоростью согласно нуждам того дела, которому предназначены. Изо всех видов судов они слабейшие и наиболее хрупкие, и владеют перед прочими единственным достоинством — легкостью и плавучестью, что позволяет им податливее тяжелых держаться над морским волнением. Качество сие, однако, предпочтительнее любого другого, и в нашем положении я не обменял бы его, старый и шаткий, даже и на корабельный баркас. Я совершенно уверен, что таковому свойству наших ботов мы более всего обязаны сохранением нашим в продолжение многих дней и ночей штормов, в какие мы впоследствии попадали. Принимая во внимание, что моя лодка была слабейшей, в ней разместили шестерых; в то время, как боты капитана и второго помощника приняли обе по семеро; и в половину первого мы оставили корабль, направив курс, почти на всех парусах, на зюйд-зюйд-ост. В четыре часа пополудни мы полностью потеряли его из виду. Много томительных и печальных взглядов бросали мы назад.

С тех пор мне часто вчуже казалось, что крайней слабостью и глупостью с стороны нашей было смотреть на разбитое и затонувшее судно с такой неумеренной нежностью и жалостью; но, казалось, покинув его, мы расстались со всякими надеждами, и отклонили от него курс наш скорее от отчаяния. Мы решили в своих ботах держаться вместе, как можно ближе друг к другу, чтобы оказывать в случае происшествий помощь и присутствием друзей уменьшать уныние мыслей наших. Случай наш уверил меня, что несчастие и в самом деле любит компанию; лишенные помощи и поддержки друг друга, были среди нас многие, чей слабый дух, я уверен, пал бы перед мрачными воспоминаниями о прошедшем бедствии, и кто не обладал рассудком или твердостью, достаточными для созерцания приближающейся судьбы нашей без ободрения от вида более твердых товарищей их. Ветер был сильным весь день; и море очень волновалось, наша лодка постоянно набирала через щели воду, так, что мы вынуждены были все время держать одного вычерпывающего. В течение ночи погода стала крайне бурной, и волны то и дело обрушивались на нас. По договоренности мы разделились на две вахты; одна из которых должна была постоянно бодрствовать и работать по лодке, как-то: вычерпывать; устанавливать, натягивать и выравнивать паруса. Этой ночью мы шли курсом нашим все вместе весьма хорошо и много имели возможностей беседовать с людьми из других ботов, при чем рассматривались с разных сторон способы и возможности спасения нашего; по общему мнению, более всего можно надеяться на встречу с каким-нибудь судном, и, вероятнее всего, китобойным, огромное количество которых мы полагали крейсирующими на той широте и в тех морях, куда мы держали тогда курс; но это была лишь надежда, исполнение которой ни в коей мере не зависело от наших усилий, но единственно от случайности. Поэтому было сочтено неблагоразумным в предвкушении встречи с ними сбиваться с курса, чтоб хоть на мгновение потерять из виду добрую вероятность, которая, Провидением Господним, имелась для нашего достижения суши предписанным себе маршрутом; поскольку это наиболее всего зависело от разумных вычислений и от наших трудов, мы приняли, что провизии и еды при малом довольствии хватит нам на шестьдесят дней; что с пассатом, которым мы тогда шли, мы сможем покрывать в среднем расстояние один градус в день, что позволит нам в 26 дней достичь области переменных ветров, а потом, еще в тридцать, самое большее, при хоть какой-нибудь благосклонности стихий, достигнуть берега. С этими соображениями начали мы путешествие наше; общая ошибочность которых и последующие уныние и страдания, которые мы претерпели, будут в дальнейшем показаны. Довольствие наше состояло поначалу из хлеба: одна лепешка весом примерно в фунт и три унции, и полпинты воды в день на каждого. Само по себе скудное количество это (менее трети того, что требуется обычному человеку) мы, однако, приняли без роптаний, и часто потом славили Бога даже за такую малость, данную нам в нищете нашей. Темнота еще одной ночи овладела нами, и, в первый раз разделив свой паек хлеба и воды, мы уложили в лодке утомленные тела наши и попытались немного передохнуть. Естество, наконец, утомилось от внимания и тревог предыдущих двух ночей, и сон нечувствительно пришел к нам. Сновидения не могли взломать крепкое оцепенение забытья, сковавшее тогда ум; а что до меня, то мысли мои так меня преследовали, что роскошь сия все еще была незнакома глазам моим; каждое воспоминание было свежо еще передо мной, и я лишь несколько раз задремал в промежутках между моими надеждами и страхами, коротко и недостаточно. Темный океан и зыбкие воды было ничто; едва ли, кажется, в ту минуту испытывал я страхи быть поглощенным ужасной бурей или разбиться о подводные скалы вместе со всеми другими обычными предметами боязливых размышлений; мои мысли до появления нового дня полностью поглощены были мрачным видом обломков, и ужасным обликом кита, и его местью.