Флэш по-королевски - Джордж Фрейзер

— А я думал, об этом стоит спрашивать у вас, — отвечает он с ехидной улыбкой. — Я не встречал эту… леди с того самого вечера.

— Неужели? Так, так… Я и сам уже давненько ее не видел, — я старался быть любезным и предать прошлое забвению, если ему будет угодно. Он стоял, улыбаясь одними губами, и изучающее смотрел на меня.

— Знаете, — говорит он наконец. — Мне кажется, я видел вас раньше, только не могу вспомнить где. Это необычно, учитывая мою великолепную память. Нет, нет, не в Англии. А вы, случайно, не бывали в Германии?

Я покачал головой.

— Ну что ж, тогда это не представляет интереса, — холодно промолвил он, давая понять, что это я не представляю интереса, и отвернулся.

До этого момента Бисмарк мне не нравился, теперь же я его просто возненавидел, и решил, что если мне представится шанс, в свою очередь, дать ему почувствовать себя ничтожеством, то я этот шанс не упущу.

Том сказал, что Отто большой задавака, и за ужином это полностью подтвердилось. Компания, как вы можете себе представить, подобралась простая и душевная, чисто мужская, поэтому мы без всякого стеснения ели, пили, перебрасывались через столь репликами; все изрядно набрались и не обращали внимания на манеры. Бисмарк жрал как конь и пил не хуже, впрочем, внешних признаков опьянения не выказывал. За едой он говорил мало, но как только пошел по кругу портвейн, вмешался в беседу и вскоре совершенно завладел ей.

Должен признать, это человек не из тех, кого легко игнорировать. Вы скажете, что иностранцу пристало помалкивать да слушать, но это не о нем. Его манера заключалась в следующем: задать вопрос, получить ответ и затем вынести свое суждение. Так, он поинтересовался у Тома, на что похожа местная охота. Тот заметил, что это отличное занятие, и Бисмарк заявил, что намерен попробовать, хотя он и не сомневается, что охота на лис даже в подметки не годится травле кабанов, каковой ему приходилось заниматься в Германии. Имея дело с гостем, никто из нас не стал противоречить, мы только обменялись многозначительными взглядами; и он погнал дальше, распространяясь о том, как великолепна охота в Германии, и как прекрасен он сам, и как много мы теряем здесь, в Англии, из-за отсутствия диких свиней.

Когда он умолк, повисла тягостная тишина, которую Спиди нарушил своим замечанием о том, что мне приходилось охотиться на кабанов в Афганистане. Парни повернулись ко мне, рассчитывая, что я перехвачу разговор у Бисмарка, но не успел я и рта раскрыть, как тот спрашивает:

— В Афганистане? И какими же судьбами вас туда занесло, капитан Флэшмен?

При этих словах все так и рухнули со смеху, а Том, стараясь не дать гостю почувствовать смущение, пояснил, что я воевал там и практически в одиночку выиграл войну. Он зря старался, поскольку Бисмарк и глазом не повел, наоборот — тотчас разродился пространной речью о прусской армии и всем таком прочем, о своей службе в чине лейтенанта, и том, как ему жаль, что в те годы было так мало возможностей, чтобы отличиться.

— Ну, — вмешиваюсь я, — в таком случае был бы рад уступить вам все опасности, что выпадают на мою долю, и милости просим.

Именно такого рода реплики народ обожает слышать из уст героев. Парни заржали, а Бисмарк нахмурился.

— Вы предпочитаете избегать опасностей службы? — удивился он.

— Ну, по крайней мере стараюсь, — говорю я, подмигивая Спиду. Если бы он только знал, как близко это к истине! — Черт побери эту рискованную, неприятную службу. Пули, клинки, ребята режут друг друга почем зря — никакого тебе покоя!

Когда стихли приступы хохота, Том пояснил, что я шучу: на самом деле Флэши — человек недюжинной отваги, не упускающий ни единого шанса сразиться и завоевать славу. Бисмарк выслушал все это, не сводя с меня ледяного взора, и тут, вы не поверите, принялся читать нам лекцию о солдатском долге, о благородной миссии службы Отечеству. Очевидно, он и сам в это верил, настолько торжественно звучали его слова, и только это помогало младшим из нас сохранять серьезное выражение на лицах. Бедолага Том очень переживал, как бы не оскорбить своего гостя, но в то же время Бисмарк его уже совсем достал.

— Господи, и почему дядя не подобрал кого-нибудь другого, чтобы нянчиться с ним? — поделился Том позже со мной и Спидикатом. — Видали вы большего зануду и осла? И как мне вести себя с ним, а?

Нам нечем было ему помочь — про себя я решил держаться подальше от Бисмарка. Он нервировал меня: столько в нем было этого чертова превосходства. В одном Том ошибся: кем-кем, но ослом Бисмарк не был. В нем было что-то общее с тем непревзойденным идиотом — Кардиганом, под началом которого мне пришлось служить в Одиннадцатом гусарском, но сходство это было поверхностным. Та же надменная убежденность в правоте всего, что он говорит и делает; такой человек взирает на мир так, будто тот создан исключительно для него одного. Он прав, и все тут. Но если под блестящим обличьем Кардигана прятался прирожденный тупица, то с Бисмарком было не так. Внутри него скрывался глубокий ум, и тот, кто слышал в его речах лишь монотонные проповеди и подмечал только отсутствие юмора — юмора в нашем понимании слова — и потому почитал его напыщенным дураком, — тот очень сильно заблуждался.

Я старался не пересекаться с ним, но за время краткого визита к Тому Бисмарк все же дважды зацепил меня, и оба раза, кстати, именно в тех вещах, в которых я знаю толк. Будучи по жизни подлецом и трусом, я тем не менее наделен двумя талантами: способностью к иностранным языкам и верховой езде. Я могу в кратчайший срок овладеть практически любым языком, и оседлать любое существо, у которого имеется хвост и грива. Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что Бисмарк почуял во мне эти таланты, и решил уязвить меня именно в них.

Уж и не припомню как, но однажды за завтраком зашел разговор об иностранных языках — обычно темой служили женщины, вино, лошади и кулачные бои, ну, иногда еще такие высокие материи, как возмутительная ставка налога в семь шиллингов с фунта. [X*] Но так случилось, что упомянули и о моей одаренности. Откинувшись в кресле, Бисмарк с ироничным смешком заявил, что этот талант очень полезен для метрдотелей. [XI*]

Я разозлился, попытался придумать какой-нибудь остроумный ответ, да так и не сумел. Потом мне пришло в голову, что можно было многозначительно на него посмотреть и заявить, что это также полезный талант для немецких сводников, но было уже поздно. Кроме того, никогда нельзя быть уверенным, стремится ли Отто поддеть тебя или просто озвучивает свои мысли, так что я просто решил не обращать на него внимания.

Второй случай произошел в день, когда после не слишком удачной охоты мы возвращались домой. Конингем притормозил на вершине небольшого холма, откуда открывался вид на пересеченную местность, на мили протянувшуюся во всех направлениях, и указал на церковь, размытые очертания которой виднелись сквозь предзакатное марево.