Легенды о Христе - Сельма Лагерлеф

Легионер едва удерживался от смеха, глядя на всю эту возню мальчугана с цветами.

«Боюсь, что цветы не очень-то будут ему благодарны, – подумал он про себя. – Теперь все стебли, конечно, поломаны. Лилии нельзя так сгибать».

Когда же буря стихла, он увидал, что ребенок снова бегает от одной лилии к другой, чтобы их выпрямить. К его безграничному удивлению, ребенок без малейшего труда выпрямил все жесткие стебли, и ни один из них не был ни сломан, ни поврежден. И вскоре все спасенные мальчиком лилии снова засияли во всем своем блеске.

При виде всего этого воина охватило непонятное смущение. «Что это за дитя? – думал он. – Трудно даже поверить, что можно делать такую бессмыслицу. Что за мужчина выйдет из ребенка, который не в состоянии перенести даже вида растоптанной лилии? Что же будет, если ему придется воевать? Что сделал бы он, если бы ему приказали поджечь дом, переполненный женщинами и детьми, или пустить ко дну корабль со всем экипажем?

И опять припомнилось ему древнее пророчество, и он начинал опасаться, что близится время, когда это пророчество начнет сбываться. Раз мог появиться такой мальчик, как этот, значит, это ужасное время недалеко. И теперь уже царит по всей вселенной мир, и, верно, войнам никогда больше не бывать. Отныне все люди будут такие же, как этот ребенок. Они не только будут бояться навредить друг другу, а даже, больше того, сердце не позволит им погубить пчелу или цветок.

Не станет больше великих героев и славных подвигов. Не будет больше блестящих побед, и доблестный триумфатор не проследует больше к Капитолию. И в мире не будет ничего, о чем бы мог мечтать храбрец. И легионер, до той поры все еще надеявшийся дождаться новых войн и благодаря геройским подвигам добиться власти и богатства, почувствовал такое раздражение против трехлетнего мальчика, что, когда тот пробежал мимо него, он пригрозил ему копьем.

В один из ближайших дней внимание его привлекла еще новая странность. То была уже не помощь пчелам и цветам; теперь ребенок делал нечто такое, что казалось солдату еще более бессмысленным и нелепым.

Стоял чрезвычайно жаркий день, и солнечные лучи, падая на каску и вооружение легионера, так накаляли их, словно на нем было огненное одеяние. Прохожим казалось, что он должен ужасно страдать от зноя. Налившиеся кровью глаза выступали из орбит, губы потрескались. Но закаленному воину, привыкшему к палящему зною африканских пустынь, это не казалось ничем особенным: ему и в голову не приходило оставить свой пост. Напротив, ему доставляло удовольствие показать прохожим, что он так силен и вынослив, что не нуждается в защите от палящего солнца.

И вот в то время, как он стоял на карауле, заживо жарясь, мальчик вдруг подошел к нему. Он знал, что легионер не относится к числу его друзей, и остерегался подходить к нему на расстояние вытянутого копья. Но тут он вплотную подошел к нему, долго и пристально глядел на него и затем бросился бегом через дорогу. Скоро он вернулся и принес в горсточке несколько капель воды.

«Неужели же мальчику пришло в голову побежать за водой для меня? – думал воин. – Это уже действительно бессмысленно. Разве римский легионер не сможет вынести легкого зноя? Зачем этому крошке бегать и помогать тем, кто не нуждается в его помощи? Мне не нужно его милосердие. Я хотел бы, чтобы он и все ему подобные совсем не существовали на свете».

Мальчик приближался очень осторожно, крепко сжимая пальчики, чтобы не расплескать и не пролить ни одной капли. Он не отводил глаз от воды и не замечал поэтому, что воин стоит, нахмурив лоб, и негодующе глядит на него.

Наконец мальчик остановился перед легионером и предложил ему воду.

Пока он шел, тяжелые светлые локоны ребенка все ниже спускались ему на лоб и наконец упали совсем на глаза. Он несколько раз встряхивал головкой, чтобы откинуть волосы и взглянуть на солдата.

Когда это наконец удалось ему и он увидел суровое выражение на лице часового, он все-таки не испугался, но остался на месте и с очаровательной улыбкой предложил воину освежиться принесенной им водой. Но тот не имел ни малейшего желания пользоваться услугами этого ребенка, на которого смотрел как на своего врага. Он не глядел на прелестное личико ребенка, а продолжал стоять неподвижно, как статуя, не показывая виду, понимает ли он, что хочет сделать для него мальчик.

Ребенок продолжал доверчиво улыбаться, приподнялся на цыпочки и вытянул ручонки так высоко, как только мог, чтобы огромному воину легче было достать воду. Настойчивое желание ребенка помочь ему так оскорбило легионера, что он замахнулся на крошку копьем. Но в эту минуту перед глазами у него замелькали красные круги, и он почувствовал, что в голове его все пылает. Он ужаснулся при мысли, что умрет от солнечного удара, если тотчас же не найдет себе облегчения. Близость смерти заставила его забыть о всем остальном; он швырнул на землю копье, схватил обеими руками ребенка, приподнял его и высосал из его ручек всю влагу.

Конечно, ему удалось только смочить язык несколькими каплями, но больше ему и не было нужно. Как только он отведал воды, блаженная прохлада разлилась по его телу, и он не чувствовал больше, как шлем и щит тяготят и жгут его. Лучи солнца утратили свою смертоносную силу. Пересохшие губы часового снова увлажнились, и красные круги перестали мелькать перед его глазами.

Едва успев опомниться, он спустил с рук мальчика, и тот снова побежал играть на лугу.

Теперь только воин пришел в себя и подумал: «Что это за вода, которую принес мне мальчуган? Это был такой чудесный напиток, за который следовало бы хорошенько поблагодарить крошку».

Но так как он ненавидел мальчика, то тотчас отогнал от себя эту мысль.

«Ведь он еще ребенок, – подумал он, – и не знает, почему поступает так или иначе; он просто играет всем, что его развлекает; разве он получает благодарность от пчел или лилий? Не стоит думать об этом малыше; он даже не сознает, что помог мне».

Еще больше вознегодовал на ребенка легионер, когда спустя несколько минут он увидел выходящего из городских ворот начальника римских войск, расположенных в Вифлееме.

«Какой опасности я подвергался, – подумал легионер, – из-за затеи мальчугана. Приди Вольтигий немного раньше, он застал бы меня на посту с ребенком на руках».

А начальник подошел прямо к нему и спросил, могут ли они поговорить, будучи уверены, что их никто не подслушает. Он хотел бы сообщить солдату одну тайну.

– Если мы отойдем шагов на десять от ворот, – ответил воин, – нас никто не услышит.

– Ты знаешь, – сказал начальник, – что царь Ирод несколько раз пытался овладеть одним ребенком, который живет здесь, в Вифлееме. Пророки и первосвященники сказали ему, что этот мальчик унаследует его престол и положит основание тысячелетнему царству мира и святости. Ты, конечно, понимаешь, что Ирод хочет избавиться от этого ребенка.

– Конечно, понимаю, – с жаром сказал легионер, – но ведь нет ничего легче этого.

– Разумеется, это было бы легко, – возразил военачальник, – если бы царь знал, к которому из вифлеемских младенцев относится это предсказание.

Глубокие морщины легли на челе воина.

– Жаль, что прорицатели не могут дать ему никакого указания относительно этого.

– Но теперь Ирод придумал такую хитрость, посредством которой он надеется обезопасить себя от малолетнего царя мира, – продолжал начальник, – и обещает щедрую награду всякому, кто захочет помочь ему в этом деле.

– Что Вольтигию угодно будет приказать, будет всегда исполнено без какой-либо платы и награды.

– Спасибо, – ответил начальник. – Теперь выслушай план царя. Он хочет отпраздновать день рождения своего младшего сына, устроив праздник, на который будут приглашены, вместе со своими матерями, все вифлеемские мальчики в возрасте от двух до трех лет. И на этом празднике…

Он вдруг замолк и засмеялся, заметив выражение отвращения, появившееся на лице воина.

– Друг мой, не бойся, – продолжал он, – что Ирод захочет возложить на нас обязанности нянек. Нагнись поближе, и я на ухо доверю тебе его замысел.

Начальник долго шепотом рассказывал что-то легионеру и, кончив, прибавил:

– Мне, конечно, не надо тебе объяснять, что необходимо хранить все это в тайне, иначе все предприятие может разрушиться.

– Ты знаешь, Вольтигий, что на меня ты можешь положиться, – ответил тот.

Когда начальник удалился и воин снова стал на свой пост, он стал искать глазами мальчика.

Тот все еще играл среди цветов, и воин поймал себя на мысли, что ребенок, словно бабочка, легко и мило движется среди цветов.

Но вдруг воин засмеялся.

«Ну, этот ребенок недолго будет мозолить мне глаза. Он, конечно, тоже будет приглашен на праздник к Ироду».

Весь день он простоял на своем посту, пока не настал вечер, когда нужно было запирать городские ворота. Тогда он направился узкими темными улочками к роскошному дворцу, принадлежавшему Ироду в Вифлееме.