Кратчайшая история Советского Союза - Шейла Фицпатрик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Победу, одержанную к зиме 1920–1921 гг., часто приписывают выбору крестьян, которые в конечном итоге предпочли красных белым, потому что боялись, что с белыми вернутся помещики. Вероятно, то же самое можно сказать и про нерусских подданных империи, которых не вдохновляла преданность белых идее «России единой и неделимой». Белые армии, плохо скоординированные и часто страдавшие от слабого командования, оказались в невыгодном положении, будучи рассеянными по окраинам огромной страны, чья транспортная система была завязана на единый центр. Окончание Гражданской войны привело к исходу белых через южные границы, после которого многие из них обустроились в Югославии, Чехословакии и Болгарии, и через восточные границы, в Китай, где многие оседали в Харбине, фактически русском городе в Маньчжурии. Эмиграция, численность которой составила от 1 до 2 млн человек, включая многих представителей элит, с одной стороны, лишила новый режим значительного числа одаренных людей, но с другой – навсегда избавила его от исходящей от них политической угрозы.
Троцкий в образе красного дьявола на пропагандистском плакате белых[8]
К началу 1921 г. большевикам оставалось вымести остатки белых из Средней Азии, с Кавказа и Дальнего Востока, но исход Гражданской войны был предрешен: красные победили, и территория, которой они правили, не особенно сократилась по сравнению с территорией прежней Российской империи. Прибалтийским странам и Финляндии позволили отделиться. Польские губернии – самые урбанизированные и промышленно развитые – были утрачены в результате военного столкновения Красной армии с вооруженными силами нового Польского государства, которые разгромили силы Советов и преподали большевикам важный урок: когда в 1921 г. красные подошли к Варшаве, польские рабочие встретили их как русских захватчиков, а не как пролетариев-освободителей.
На 1922 г. коммунистическая партия на 72 % состояла из русских, на 6 % – из украинцев, на 5 % – из евреев, на 3 % – из латышей и на 2 % – из грузин. Это значит, что, притом что в партии состояло 0,3 % граждан всех национальностей, евреи, грузины и русские были представлены там в некотором избытке, а украинцы – недостаточно относительно их доли в составе населения. Своим значительным перевесом среди партийцев русские были обязаны методам вербовки в годы Гражданской войны: в 1917 г. в партии состояло 24 000 человек, а в марте 1921 г. – уже более 700 000; теперь, впервые в истории, коммунистическая партия действительно стала массовой. Причем, в отличие от дореволюционных времен, это была уже по большому счету партия мужчин, связанных памятью о битвах Гражданской войны. К началу 1922 г. женщин в партии насчитывалось менее 8 %.
Лидеры большевиков испытывали беспокойство по поводу территориального сходства Союза с прежней империей и волновались, как бы ее бывшие подданные не заподозрили новую власть в русском империализме. Ленин постоянно призывал к деликатному обращению с нерусским населением, требовал избегать в его отношении «малейшей хотя бы грубости или несправедливости», которую можно было бы трактовать как притеснение по национальному признаку. Он конфликтовал со Сталиным по вопросу, как следует обращаться с грузинами, которые после отделения поляков остались самой строптивой этнической группой, проживающей на собственной территории. Сталин, сам грузин, был менее терпим к тем грузинским коммунистам, чья чувствительная национальная гордость была задета включением Грузии в ЗСФСР. С его точки зрения, все было просто: если окраины старой Российской империи не достанутся новому революционному государству, это лишь повредит международному революционному движению, поскольку в таком случае эти регионы «неминуемо попали бы в кабалу международного империализма». Так что выбор был прост:
Либо вместе с Россией, и тогда – освобождение трудовых масс окраин от империалистического гнета; либо вместе с Антантой, и тогда – неминуемое империалистическое ярмо. Третьего выхода нет.
Союз на территории прежней Российской империи должен был стать первым шагом на пути к «Мировой Советской Социалистической Республике».
Глава 2
Ленинские годы и борьба за роль преемника
В своем изложении истории большевики всегда утверждали, что пришли к власти, будучи партией промышленного пролетариата. Чистой фантазией это не назовешь: толпы, вышедшие в июле 1917 г. на улицы Москвы и Петрограда, выступали на стороне большевиков, и в партию хлынул поток новых членов. В октябре делегаты от большевиков составляли большинство на Всероссийском съезде Советов. На выборах в Учредительное собрание, состоявшихся в ноябре, большевики набрали 25 % голосов и оказались вторыми, уступив лишь опиравшейся на крестьянство партии социалистов-революционеров (эсеров), но к декабрю партия эсеров раскололась, и несколько левых эсеров вошли в ленинское правительство.
Однако большевистское понимание представительства было очевидно непарламентским. Большевики считали, что только их партия имеет право представлять рабочий класс; по их мнению, это был нерушимый союз и единственно верный исторический выбор. Вероятность, что рабочие, разочаровавшись в новом режиме, могут выбрать себе других политических представителей, просто не умещалась у большевиков в голове. Однако в сложившейся тяжелейшей экономической и военной ситуации рабочим было от чего разочароваться. На самом деле к весне 1918 г. это разочарование – как и усилившийся интерес рабочих к другим (социалистическим) политическим партиям – было уже очевидным. В конце 1920 г. моряки Кронштадта – твердые сторонники большевиков, первыми присоединившиеся к ним в 1917 г., – взбунтовались, требуя созыва «советов без коммунистов»: в 1918 г. большевики переименовались в Российскую коммунистическую партию (большевиков), которая с 1925 г. станет называться Всесоюзной коммунистической партией (большевиков). Кронштадтское восстание стало для большевиков пугающим символом отвержения, но не заставило их свернуть с избранного пути. Власть, позволяющая провести Россию от отсталости к социализму посредством «пролетарской диктатуры», сама упала им в руки, и они не собирались ее выпускать.
Недовольство рабочих было не единственной проблемой, омрачавшей отношения большевиков с рабочим классом. Гораздо больше их тревожила вероятность, что самому этому классу грозит фрагментация. Солдаты и моряки царской армии, временно ставшие пролетариатом в революционный год, демобилизовались. Часть промышленных рабочих оказались по ту сторону западной границы, а многие из оставшихся в России и на Украине утекали из городов и возвращались в родные деревни, чтобы трудиться на семейных земельных наделах. Пролетариат, согласно Марксу, должен был вести себя совсем не так, и из-за этого большевики забыли, что первое поколение российских промышленных рабочих было теснейшим образом связано с крестьянством и поэтому, когда фабрики закрылись, а голод начал опустошать города, эти люди могли просто вернуться домой и снова стать крестьянами. Многие из «сознательных» рабочих, активно поддерживавших большевиков, записывались добровольцами в Красную армию или переходили на партийную работу. Когда Гражданская война окончилась, победители принялись оглядываться по сторонам в поисках класса, который должен был стать их социальной базой, и обнаружили, что он испарился. «Разрешите поздравить вас с тем, что вы являетесь авангардом несуществующего класса», – потешался над ними политический оппонент.
Их отношения с крестьянством были непростыми, но это, по крайней мере, было предсказуемой проблемой. Большевики задним числом одобрили стихийный захват земли крестьянами, что укрепило их позиции на селе, но реквизиции зерна в пользу городов и армии, осуществляемые вооруженными солдатскими и рабочими бригадами, которые приносили в деревни (если вообще приносили) недостаточно промышленных товаров на обмен, вызывали массовое недовольство, как и излюбленная тактика большевиков, пытавшихся разделить крестьянство на враждующие лагеря. Большевики исходили из того, что на селе, как и в городе, существует классовая эксплуатация: эксплуататорами назначили кулаков, а жертвами – крестьянскую бедноту. Однако крестьянские массы отвергали эту классовую модель. В их понимании деревня представляла собой тесно спаянное традиционное сообщество – «мир», которое противостоит миру внешнему. На Украине крестьянская армия «зеленых», которой командовал Нестор Махно, сражалась как с большевиками, так и с белыми. В Тамбове, городе
