Дочь палача и ведьмак - Оливер Пётч

— Нечасто такое встретишь. Тогда вам наверняка известен и «Macer floridus»[4] с описанием восьмидесяти пяти важнейших лечебных трав?

— Разумеется.

Симон кивнул и сложил высушенные травы в кожаный мешок.

— Я обучался медицине в Ингольштадте. К сожалению, мне не удалось получить место лекаря. Так уж… сложились обстоятельства.

Он замялся. Монаху незачем было знать, что деньги, выделенные на учебу, Симон истратил на карточные долги и дорогую одежду.

Лекарь не без одобрения огляделся в затемненной комнате. Обставлена она была в точности как он представлял себе собственный свой кабинет. Большой аптечный шкаф, возле него кафедра для записей, и по стенам — крепкие дубовые полки с горшками и настоями. Низкий проход вел в соседнюю комнату, служившую, видимо, лабораторией. Симон разглядел в полумраке камин, в котором тлели несколько поленьев, на подоконнике стояли несколько закоптелых колб. Перед окном стоял громадный мраморный стол, и на нем лежало нечто длинное и бесформенное, лишь наскоро прикрытое полотном.

Из-под покрывала торчала чья-то бледная нога.

— Господи! — прошептал Симон. — Это же…

— Мой подручный Келестин, — вздохнул монах и вытер пот со лба. — Крестьяне принесли мне его перед восходом. Несчастный должен был прошлым вечером выловить мне карпа из пруда возле леса. И что делает этот болван? Падает с мостика и тонет, как котенок. А потом еще приходит шарлатан Виргилиус и предлагает…

Он замолчал на полуслове и помотал головой, словно желая разогнать дурные мысли.

Симон осторожно шагнул к лаборатории и принюхался. Теперь он понял, что за сладковатый запах учуял до этого.

Так начинает разлагаться труп.

— Можно? — неуверенно спросил молодой Фронвизер и показал на тело под покрывалом.

Покойники всегда странным образом привлекали внимание лекаря. Безжизненные и отекшие, они были словно анатомические манекены, дарованные миру Господом, чтобы продемонстрировать на них чудеса человеческого тела.

— Конечно-конечно, — ответил брат Йоханнес, снял окуляр и спрятал его за пазухой. — Раз уж мы с вами в некотором роде коллеги, то взгляд со стороны ни в коем случае не будет лишним. Но там действительно нет ничего необычного. Уж и не знаю, сколько утопленников я в своей жизни повидал…

Он вздохнул и перекрестился.

— Человек все-таки не рыба. Иначе Господь снабдил бы его для дыхания жабрами и плавниками, чтобы не тонуть.

Симон с любопытством откинул мокрое покрывало и взглянул на бледное, чуть синеватое тело юного Келестина. Кто-то из добросердечных крестьян прикрыл его глаза и положил на них две старые монетки, но рот остался открытым, как у задыхающегося карпа. В жидких волосах вокруг тонзуры застряли листья и водоросли, и зеленые мухи с гулом кружили над разлагающимся трупом. Рясу с мертвого послушника никто не снял, и она висела на нем, словно мокрый мешок.

— Я хотел побыть с ним немного наедине, — пояснил монах севшим голосом. — Он ведь два года был мне верным помощником. Мы много пережили вместе, и доброго, и плохого… — Он вздохнул. — Но теперь мне, наверное, пора к настоятелю. Так что забирайте ваши травы и…

— Тут синяки.

— Чего?

Брат Йоханнес растерянно взглянул на лекаря, а тот показал на ключицу покойника.

— Тут синяки. Как на левом, так и на правом плече. — Симон с треском разорвал мокрую рясу. — Вот, и на грудине тоже.

— Ударился, наверное, о воду, когда упал, — предположил монах. — Что же тут такого?

— До синяков ушибиться о мягкую воду? — нахмурился Симон. — Вот уж не знаю.

Он принялся скрупулезно осматривать тело и на затылке нашел наконец что искал.

— Так я и думал, — пробормотал он. — Большая шишка. Вероятно, кто-то хорошенько ударил вашего подручного. А потом, наверное, держал под водой, пока тот не захлебнулся.

— Убийство? — прошептал брат Йоханнес. — Вы действительно так думаете?

Симон пожал плечами.

— Убийство или несчастный случай, этого я сказать не могу. Но без участия кого-то постороннего в любом случае не обошлось. Быть может, он подрался с кем? Или его ограбили?

— Чепуха! Монах не станет драться. Да и с какой стати… — Йоханнес запнулся и упрямо помотал мясистой головой. — Конечно, у нас тут всякий сброд ошивается, но славный Келестин всего-навсего послушник в тонкой рясе! У него не было с собой ни денег, ни ценностей.

Толстый монах поднял палец и добавил немного нараспев:

— Что завещал нам святой Бенедикт? Чтобы никто не смел иметь что-либо в виде собственности, никакой вообще вещи, ни книги, ни дощечки для письма, ни грифеля, ни вообще чего-либо. И кто же мог пожелать плохого Келестину?

— А может, у него были враги, в деревне или в монастыре? — поинтересовался Симон.

Брат Йоханнес рассмеялся так громко, что округлый живот его заколыхался из стороны в сторону.

— Враги? Господи, мы же монахи! Мы не распускаем язык, не воруем и, так уж было угодно небесам, не гоняемся за женщинами. И к чему весь этот допрос? — Он вдруг прищурил глаза. — Но вот что я скажу вам, господин цирюльник. Если вы настолько уверены в своих словах, то пойдемте со мной к настоятелю и все ему объясните. Брат Маурус человек умный и начитанный; ему решать, отчего умер юный Келестин. — Монах угрюмо направился к выходу, проворчав: — Если вы, по мнению настоятеля, окажетесь правы, то можете распоряжаться в моей аптеке, как в своей собственной. Слово даю. А теперь идемте уже, пока чертовы мухи моего послушника не сожрали.

Выругавшись вполголоса, Симон поспешил следом. Черт дернул его язык распускать! Ведь он как можно скорее хотел вернуться к Магдалене.

Когда лекарь оглянулся в последний раз, одна из мух залетела Келестину прямо в рот и начала там жужжать. Звук был такой, будто мертвый послушник что-то бормотал себе под нос.

Магдалена сидела на скамейке перед домом живодера и с возрастающей злостью дожидалась возвращения Симона. Он ушел больше часа назад! Что он делает там так долго? Скорее всего, болтает с этим святошей о каком-нибудь альрауне или волчнике, а про нее совершенно забыл.

Она нетерпеливо взглянула на Михаэля Греца; тот как раз сгружал с повозки труп лошади и, несмотря на тяжелую работу, напевал пехотную песенку. Живодер, казалось, пребывал в полном согласии с собой и миром. Рядом с ним стоял коренастый молодой человек и с помощью троса подтягивал лошадь к деревянной площадке. От Греца она узнала, что это его помощник Маттиас.

Магдалена невольно вспомнила про своего отца — он тоже убирал в Шонгау трупы животных с улиц. При виде одетого в лохмотья родственника она в который раз уже поклялась себе, что ее детям выпадет лучшая судьба. Они не будут бесчестными палачами или живодерами, а станут лекарями и цирюльниками, каков есть их отец.

Сухой конский навоз защекотал ноздри, и Магдалена вдруг чихнула. Михаэль Грец беспокойно на нее покосился.

— Святой Власий да убережет тебя от лихорадки, — пробормотал он.

— Брехня! — прошипела Магдалена и хорошенько высморкалась в кусок материи. — Я просто чихнула, вот и всё. Прекратите уже вести себя, будто у меня чума.

Крепкий помощник ухмыльнулся и издал невнятный звук, который Магдалена расценила как смех.

— Что такое? — рыкнула она. — Что во мне такого смешного? Сопля из носа торчит? Ну, выкладывай, весельчак!

— Маттиас не может тебе ответить, — сказал живодер вместо помощника. — У него языка нет.

— Чего у него нет?

Грец развел руками и с сочувствием посмотрел на крепкого мужчину, который снова с головой ушел в работу.

— Хорватские солдаты отрезали ему язык, когда он был еще мальчишкой, — пояснил живодер вполголоса. — Они хотели выпытать у его отца, трактирщика Фридинга, где он спрятал свои сбережения. — Он вздохнул. — А у бедняги при этом ничего не было! В конце концов его повесили на здешнем висельном холме, а мальчика заставили смотреть.

Магдалена с ужасом уставилась на рослого помощника.

— Господи! Мне так жаль, я не знала…

— Будет тебе. Он тебя уже простил. Маттиас славный парень. Нелюдимый немного, но мы и так по большей части с мертвой скотиной время проводим…

Грец засмеялся, а помощник поддержал его сиплым клекотом и лукаво подмигнул Магдалене. У него было красиво очерченное лицо, густые золотистые волосы, и под рубахой бугрились мускулы, как у кузнеца.

«Не отрезали бы тебе язык, ты был бы настоящим щеголем, — подумала вдруг Магдалена. — Хоть некоторым из мужчин я бы и посоветовала молчать почаще».

— Тогда прошу простить меня, — сказала она и поднялась. — Думаю, ноги разомну немного. Симона все равно не дождешься.

Магдалена кивнула напоследок безмолвному Маттиасу и зашагала по тропинке в сторону деревни. В ту же секунду послышался колокольный звон.