Привет из Хальмер-Ю - Дмитрий Островский

«старший».

Воркутинцы выпили, похлопали нас по плечу.

Мы еще пообщались про жизнь и хотели уже уходить.

– Дай шапку! – вдруг говорит мне старший из этой компании.

– Зачем? – спрашиваю я.

– Сейчас увидишь. Давай, сейчас верну! – грозно так повторяет «старший».

И на кой ему сдалась моя шапка?!

Ну вот, думаю, вроде нормально общались.

Как же я без шапки, в Воркуте, в марте?

Да и имущество казенное.

– Да давай уже! Верну я твою шапку! Не нужна мне она! Хочешь мою норковую забери! – говорит мне этот товарищ.

Ладно, думаю. Дам ему шапку.

А дальше происходит следующее. «Старший» берет мою шапку и достает из карманов мятые купюры. За ним начинают делать то же самое его товарищи. Все это происходит молча. Потом они идут с моей шапкой по всем столикам и говорят посетителям:

– Давайте, у кого сколько есть! Пацаны в армии служат!

Посетители достают из карманов и кошельков деньги, кладут в шапку. Кто сколько может.

Затем «старший» подходит ко мне.

Сует мне шапку-«ушанку», полную денег.

– Вот, пацаны! Это вам. Вернетесь в часть– купите еды, водки. Пацанов своих накормите, напоите! Как люди поживете! – и отдает мне шапку.

Я стою и не знаю, что сказать.

– Спасибо, – это единственное, что я смог тогда тихо произнести вслух.

– Хорошей службы, пацаны! – говорит нам вся компания и провожает до дверей кафетерия.

Вечером мы приехали в часть.

Рассказали сослуживцам эту невероятную историю.

А на следующий день поехали в поселок с водителем Лехой. Накупили продуктов, водки, хороших сигарет.

И вся наша доблестная команда в количестве восьми матросов целую неделю «гудела». И еще месяц на эти деньги мы отоваривались в магазине продуктами.

Такими я запомнил воркутинцев.

На всю оставшуюся жизнь.

Уже прошло 25 лет. А я каждый раз вспоминаю эту историю и рассказываю своим друзьям, знакомым.

Вот такие они… Воркутинцы!

Проверка чистоты трусов

В Хальмер-Ю был у нас старшина команды старший мичман Иван Федорович Молотьба.

Фамилия у него такая – Молотьба.

Мы же про себя называли его Дядя Ваня.

– Островский! Видишь у меня на погоне три звезды? – говорит мне Дядя Ваня.

– Ну, вижу! Вы же старший мичман. Вот и три звезды! – отвечаю.

– Как у адмирала! У адмирала тоже три звезды! А знаешь почему? Потому что старший мичман на флоте почти как адмирал! Все его ценят и уважают! – не унимается Иван Федорович – До старшего мичмана еще дослужиться надо! Понял, моряк?!

Дядя Ваня сам отслужил три года срочной службы на флоте. Потом окончил Школу Мичманов и остался служить дальше.

Мичман Молотьба очень любил вспоминать годы свой срочной службы:

– Вот был я такой же как вы «карась». Привезли нас, значит, после «учебки» на корабль. Ну а тут «борзые караси» с «годками» начали нас доставать. Я терпеть долго не стал! Сначала всех «борзых карасей» «построил». А потом и до «годков» добрался! – рассказывал нам про свою матросскую юность Дядя Ваня.

– В своем кубрике со всеми разобрался, а потом пошел на верхнюю палубу. Там тоже всех «борзых» и «годков» на место поставил. Так и отменил всю дедовщину на корабле! – с горящими глазами и размахивая руками продолжал Молотьба.

Мы слушали его рассказы и представляли себе картину как Дядя Ваня – молодой моряк Северного Флота идет по кораблю и раскидывает в разные стороны «борзых карасей», а потом принимается за «годков».

Конечно, Иван Федорович сочинял немного.

Думаю, таким образом, пытался поддержать боевой дух «молодых» моряков. Но против «дедовщины» он действительно боролся. И нашим «годкам» всегда доставалось, если Дядя Ваня замечал попытки «припахать» кого-то из «молодых».

Обязанности старшины мичман Молотьба выполнял справно. Следил за нашим внешним видом, контролировал смену белья, руководил «большой уборкой» по субботам в кубрике. Мы намывали с мылом полы и стены аж до потолка.

Иногда старшина любил провести внезапную проверку личного состава.

– Так! Это самое-это самое! Построились-построились! – командовал мичман Молотьба.

Мы строились на центральном проходе.

Дядя Ваня со всей строгостью осматривал наш внешний вид. Ворочал наши головы на предмет аккуратности стрижки волос. Потом смотрел на обувь.

Все было в порядке.

– Кру-у-гом! – командовал старшина.

Осматривал нас сзади.

Тут тоже обычно претензий не было.

– Кру-у-гом! – опять командовал Дядя Ваня.

– Чистоту гюйсов к смотру! – звучала команда старшины.

Гюйс – это форменный воротник моряка.

Мы снимали гюйсы. Дядя Ваня подходил к каждому, смотрел на гюйс, потом говорил «перевернуть» и повторял процедуру осмотра чистоты гюйса с обратной стороны. Ну и обычно на этом осмотр заканчивался.

Но однажды после очередного ритуала осмотра мичман скомандовал:

– Проверка чистоты трусов! Трусы-ы-ы снять!

– Как это?! В смысле снять трусы?! – спросили моряки в легком недоумении.

– Мы что голыми будем стоять на ЦП?! – продолжали мы.

– Разговорчики в строю! Трусы к осмотру! – не унимался старшина, даже начал дергать за ремень одного из матросов.

Ну нет! Что-то тут не то….

Первым «сиганул» из строя кто-то из «годков».

Затем стали разбегаться остальные и спасаться от мичмана.

– А ну обратно в строй! Трусы к осмотру! – кричал старшина. При этом хмурил брови и делал строгое лицо. А мы убегали от него в разные стороны.

– Чего это с Дядей Ваней?! Совсем «кукушка» съехала?! – дергает меня за рукав запыхавшийся Серега с Плесецка.

– Не знаю-ю-юю! Бежим! – отвечаю впопыхах Сереге.

В это время Иван Федорович, словно молодой гепард на добычу делает прыжок в нашу сторону. Мы с Серегой уворачиваемся и разбегаемся в разные стороны.

А потом на ЦП раздался «гомерический» хохот.

– С 1 апреля, товарищи матросы! – надрываясь от смеха, проорал старшина.

У-уфф… Мы-то совсем и забыли!

– Идите, занимайтесь своими делами по распорядку дня! – смеясь сквозь слезы, произнес Иван Федорович.

– Осмотр закончен! – подытожил старшина.

Это был 1 апреля 1995 года….

Знакомство с шахтерами

В субботу в армии по распорядку ПХД (парково-хозяйственный день). С утра происходит генеральная уборка помещений. А после обеда – помывка личного состава.

Своей бани у нас в части не было.

Мыться мы ездили по субботам на шахту.

Была договоренность нашего