Плицейская история - Роже Борниш

Следствие затягивается, и следователь постоянно натыкается на упрямое отрицание Бюиссоном своей вины.

— Советую вам признаться, — говорит следователь. — Мне все известно.

— Не думаю, — говорит Бюиссон. — Все известно только одному Господу Богу, но он никогда никого не выдает.

6

Когда я закрываю последнее досье, на улице уже стемнело. В течение четырех часов я изучал прошлое Мсье Эмиля и теперь знаю, с кем имею дело. Я встаю из-за стола и направляюсь с папками к двери, мимоходом замечая, что цвета ржавчины костюм Идуана уже висит на вешалке. Погруженный в чтение, я даже не слышал, когда он вернулся из «Санта-Марии» и переоделся. Я представляю его в вагоне метро: широко расставившего ноги в ботфортах, предназначенных для соблазнения случайных попутчиц, вялых и усталых после рабочего дня, с несвежим цветом лица и расплывшимся макияжем. Я стучу в кабинет Толстого, но он тоже оставил стены Национальной безопасности и, вероятно, сидит сейчас где-нибудь в баре на улице Жи-ле-Кер.

Наконец я тоже выхожу на улицу и некоторое время стою в нерешительности на тротуаре, не зная, идти ли мне домой или зайти в бар «Бухта» на улице Кентен-Бошар. Наконец я склоняюсь в пользу бара, так как считаю, что аперитив мне не повредит. Это роскошное заведение, где каждый вечер собираются кинозвезды, журналисты, публицисты, промышленники и высокопоставленные чиновники. Одним словом, цвет нации.

Бар этот, конечно, мне не по карману, но время от времени очень приятно потереться возле сильных или знаменитых мира сего, вдыхая аромат дорогих духов и сигарет и любуясь нарядными и красивыми женщинами. Богатство и безмятежность других вселяют в меня надежду.

Кроме того, хозяин всегда выказывает мне радушие. Он безусловно догадывается, что я — полицейский, но тем не менее принимает меня в качестве своего клиента. Впрочем, я веду себя всегда скромно и с достоинством, ему не в чем меня упрекнуть.

Бар содержат двое корсиканцев, совершенно непохожих друг на друга. Одного из них все зовут Тото, но на самом деле он Антуан Росси, брат Тино, популярного и очень обаятельного певца. Тото невысокого роста, кругленький, с мягкими манерами и вечной улыбкой на лице.

Второй корсиканец высокий, худой и мускулистый. Ему всего двадцать восемь лет, у него красивые волнистые волосы каштанового цвета и голубые глаза. Улыбается он очень редко. Женщины, завсегдатаи бара, Вивиан Романс и Жанетта Леклерк, пожирают его глазами. Я порылся в архиве и навел о нем справки: после войны он был осужден за угон автомобилей, в остальном он чист. Этого добропорядочного гражданина зовут Франсуа Маркантони.

Сегодня вечером, когда я вхожу в бар, он приветствует меня, протягивая сильную и нервную руку, и тотчас же предлагает мне шампанское. Он наполняет мой фужер, затем, после некоторого колебания, наполняет бокал для себя, поднимает его и говорит:

— Чин-чин.

Пристально взглянув на меня голубыми глазами, он спрашивает:

— Все идет хорошо, господин инспектор?

— Да, — отвечаю я. — Но все было бы еще лучше, если бы я напал на след Бюиссона.

Я не могу сегодня не говорить о Мсье Эмиле. Мне кажется, он скрывается где-то в Париже, но где? Я хотел поговорить о нем с Идуаном или с Толстым, но, к сожалению, они уже ушли. Я понимаю, что молодому Маркантони хватает своих забот, но сегодня я не могу выкинуть Бюиссона из головы.

— Бюиссона? — спрашивает он, поднимая брови. — А кто это?

— Преступник, старина, и, кроме того, убийца. Сегодня утром он сбежал из тюрьмы.

— А! — вежливо сочувствует мне Маркантони. — Значит, на воле.

— Да, и скоро ему понадобятся деньги.

Маркантони снова наполняет мой фужер.

— Я думаю, вы сносите не одну пару сапог, прежде чем найдете его, — смеется он. — К счастью для вас, вы не один.

Нет, не к счастью, а к моему сожалению, у меня слишком много конкурентов.

— Не горюйте, господин инспектор, рано или поздно вы найдете его, — успокаивает меня Маркантони, — а пока наслаждайтесь жизнью. Посмотрите, сколько вокруг прекрасных женщин, они так же хороши, как и деньги.

Я поворачиваю голову к залу, но даже женщины не могут отвлечь меня сегодня от мыслей о Бюиссоне. Я расплачиваюсь, пожимаю сильную руку Франсуа и выхожу на улицу. Где-то сейчас отмечает свой побег и первый вечер на воле маленький человек с черными глазами. Но я знаю, что полицейские из уголовной и летучей бригад прочесали сегодня в поисках его весь Париж.

Тридцать минут спустя я вхожу в свою скромную квартирку на Монмартре. Не успел я войти, как слышу голос Марлизы:

— Это ты?

— Да, я.

Марлиза выходит из кухни, целует меня в щеку и сообщает:

— Посмотри, что натворила плита.

Я вздыхаю. Эта плита постоянно действует мне на нервы: то не работает печь, то горелка, то она дает течь, но новая плита стоит семь тысяч франков, а я получаю в месяц только тринадцать тысяч. Пока нам это не по средствам.

— Как же мне готовить ужин? — спрашивает Марлиза агрессивным тоном.

В течение часа я чувствую себя хирургом, пытающимся спасти безнадежного пациента, впавшего в коматозное состояние. Несмотря на все мои старания, плита не подает признаков жизни. В конце концов, измученные и побежденные, мы съедаем консервированного тунца, салат, сыр, после чего я принимаюсь за мытье посуды. Эта работа почему-то нравится мне. Марлиза тем временем наводит порядок в квартире. Утром у нее нет на это времени, так как в восемь часов она уже убегает на работу. Пока я мою посуду, я думаю о том, что, если мне удастся арестовать Бюиссона, меня назначат старшим инспектором, а это решит многие наши проблемы, и я смогу наконец купить Марлизе новую кухонную печь. До сих пор, когда я арестовывал мошенников, выгоду из этого извлекал только Толстый. Когда я арестовал бандитов, ограбивших друга датского консула, когда я обезвредил гангстерскую банду Чокнутого Пьерро, когда я обнаружил похитителей драгоценностей мадам Муано, кто продвинулся по службе и получил премии? Патрон.

Заканчивая мытье посуды, я твердо решаю, что на этот раз Толстый меня не проведет. Общественный враг номер один — Эмиль Бюиссон будет моей добычей и моей гарантией перемены к лучшему.

Марлиза входит в кухню и, зевая, начинает вытирать посуду. В промежутке между зевками она говорит мне:

— Ты знаешь, Роже, я больше не хочу прикасаться к этой плите. Я все время боюсь, что она взорвется. Ты представляешь, что будет, если я останусь обезображенной?

Меня начинает все это страшно раздражать, но все-таки я пытаюсь успокоить ее.

— Не расстраивайся, — говорю я, — я постараюсь починить ее.

— Да, конечно, — скептически соглашается Марлиза.

Я нежно обнимаю ее за плечи и увлекаю в нашу спальню. Лежа в темноте на кровати, я рассказываю ей о Бюиссоне и о тех надеждах, которые возлагаю на его арест. Я с увлечением описываю ей плиту, которую мы купим, самую современную, сверкающую хромом… Я обещаю ей путешествие в Туке, на берег моря с белым песчаным пляжем, где мы досыта наедимся омаров и устриц, запивая их белым вином. Чем больше я говорю, тем больше увлекаюсь. Ничего не поделаешь, я — романтический полицейский.

— Что ты об этом думаешь? — спрашиваю я Марлизу.

Она ничего не отвечает. Моя муза спит.

На следующее утро в мясной лавке на улице Лепик, прислонившись к прилавку и читая газету, я узнаю о подробностях побега Бюиссона и Жирье.

7

Бюиссон быстро понял, что единственная возможность для побега может представиться ему, только пока он находится в парижской тюрьме Санте. Он должен попытать счастья по дороге во Дворец правосудия, куда его возят на допросы. Здесь, в Париже, у него есть семья и друзья, которые помогут ему укрыться. Чтобы избежать перевода в центральную тюрьму, где он должен был отбывать наказание, он решил, в случае если его виновность в убийстве на улице Виктуар не будет доказана, взять на себя другие преступления, которые он не совершал, и тем самым затянуть следствие.

Эмилю достаточно было нескольких часов сна, чтобы восстановить силы. Ночью он ходил по камере из угла в угол, обдумывая свой дерзкий план.

Стук его каблуков о цементный пол мешал уснуть заключенным в соседних камерах. Неожиданно в ночной тишине раздался яростный крик: «Да он просто спятил, надо отправить его в психушку!» Эмиль криво усмехнулся и подумал, что он действительно идиот, если такая простая мысль не пришла ему в голову раньше. Решение было найдено. Он будет симулировать сумасшествие, чтобы его перевели в психиатрическую лечебницу, а оттуда он легко сможет бежать.

Бюиссон с каждым днем становился все более странным. Он умывался баландой, дико смеялся во время прогулки, разговаривал сам с собою и с жадностью лизал стены и пол в камере. На смену этому веселому периоду пришел период мрачный, когда у него начались галлюцинации: ему виделись страшные чудища, от которых он защищался либо прятался. Он поочередно кричал, плакал, стонал, бился в конвульсиях, отбивался от злодеев, пытавшихся его душить, укусить или убить.