Русская эмиграция в Париже. От династии Романовых до Второй мировой войны - Хелен Раппапорт

на драгоценности принцессы Матильды[7], а потом «ходила к Картье полюбоваться украшениями и кое-что купить». После ланча она заказала шляпу у Мейера, а дальше отправилась к австрийскому кондитеру Антону Румпельмейеру на рю-де-Риволи выпить чаю с пирожным, после чего вернулась к «Картье». Такие вылазки, писала она, были «ужасно утомительны», равно как и растущие стопки приглашений, требовавших ее с Павлом присутствия на благотворительных праздниках, крестинах, свадьбах, садовых вечеринках, балах и визитах в оперу и театры. Устав от веселья, они с детьми уезжали в Биарриц, на юг Франции, в Италию или Германию, чтобы «поправить здоровье»48.

Находясь же в Париже, Павел и Ольга направляли бо́льшую часть своего времени и денег на поддержку искусства. Павел был самой выдающейся фигурой русской колонии в Париже и «торжествовал, видя, как его жена занимает достойное ее место в этом… блистательном обществе». Их частый гость, дипломат Шарль де Шамбрюн, туманно вспоминает о дивных вечерах у Павла и Ольги: «Все эти воспоминания с тех пор растаяли в дымке над Сеной. О! Вот бы вернуть те времена в Булони назад!»49 К середине 1900-х дом в Булони прославился изысканными ужинами и утонченной кухней; он как магнитом притягивал к себе писателей, политиков, дипломатов, художников и музыкантов, равно как и высокопоставленных русских, приезжавших в Париж с визитами50.

Благодаря страстной любви к музыке Ольга познакомилась и сдружилась с одной из главных покровительниц музыки в Париже американкой Виннареттой Зингер, давно живущей во французской столице, где ее знали по мужу как принцессу де Полиньяк. Виннаретта, богатая наследница, получила в 1875 году львиную долю состояния отца, Айзека Зингера, заработавшего 13 миллионов долларов на производстве швейных машин[8], и щедро покровительствовала искусствам, особенно музыке. После короткого неудачного брака в 1893 году она вышла замуж за принца Эдмона де Полиньяка, гораздо старше ее, обаятельного, но незадачливого, чьим «единственным достоинством [был] титул»: классическая история о том, как американские деньги пришли на выручку отмирающей обедневшей аристократии51. Супруги, талантливые музыканты, поддерживали дружеские отношения – оба были нетрадиционной сексуальной ориентации, – основанные на общих культурных интересах, вплоть до смерти Полиньяка в 1901 году. К этому времени связи во французских аристократических кругах обеспечили Виннаретте (которую друзья ласково называли «тетушкой Винни») желанное положение среди верхушки парижской знати, описанной Прустом. Литературный и музыкальный салон, который она основала в своем впечатляющем неоклассическом особняке на пересечении улиц Кортамбер и Анри-Мартен, стал тем местом, куда стекались все новые композиторы, мечтающие о славе, в поисках покровительства. Главный зал там вмещал в полном составе камерный оркестр, и великий князь Павел с графиней фон Гогенфельзен, постоянные гости, наслаждались у Виннаретты музыкой Форе, Равеля, Дебюсси, Пуленка и Сати – среди прочих.

Великий князь Павел с женой отвечали ей таким же гостеприимством; на приеме у себя дома, в Булонь-сюр-Сен, в декабре 1906 года они познакомили Виннаретту с «высоким, энергичным молодым человеком с белой прядью в густых черных волосах», недавно приехавшим из России52. На тот момент он был одним из самых активных и влиятельных представителей русских художественных кругов в Санкт-Петербурге. Музыкальный и балетный импресарио с огромными амбициями, он очень скоро взял Париж штурмом со своей труппой из певцов, танцовщиков, хореографов и художников-оформителей. Виннаретта Зингер в числе многих подпала под его неотразимое обаяние. Звали молодого человека Сергей Дягилев.

Глава 2. «Мы потрясли весь мир»

Имя Сергея Дягилева является синонимом Парижа 1900-х годов и покорения этой цитадели культуры его необыкновенной, выдающейся балетной труппой под названием «Русские сезоны». В России, в возрасте каких-то двадцати трех лет, он уже предвидел свою будущую роль, состоящую в сотрясении основ европейской культуры. «Я, во-первых, большой шарлатан, хотя и с блеском, во-вторых, большой шармер, в-третьих, большой нахал, в-четвертых, человек с большим количеством логики и малым количеством принципов и, в-пятых, кажется, бездарность». Бездарность или нет, он был уверен, что нашел свое «настоящее назначение» в меценатстве. «Все данные, кроме денег – mais ça viendra[9]», – предсказывал он1. Успех действительно придет, но денежная сторона его амбициозных предприятий так и останется вечной проблемой.

Учившийся на юриста, Дягилев в действительности мечтал стать музыкантом и брал уроки у композитора Римского-Корсакова. Вторым его серьезным увлечением была живопись, и в 1898 году в Санкт-Петербурге он стал одним из основателей художественного объединения «Мир искусства», ставившего своей целью бросить вызов устаревшей и, по мнению членов объединения, вышедшей из моды русской живописи, дав ход молодому модернизму. С 1899 года членами этой группы являлись основные будущие сподвижники Дягилева: художники Александр Бенуа и Леон Бакст. Под редакцией Дягилева они начали выпускать собственный, роскошно иллюстрированный эклектичный художественный журнал «Мир искусства»; но хотя частично издание финансировалось Николаем II, тиражи оставались небольшими – менее тысячи пятисот экземпляров каждого выпуска. С 1898 по 1904 год группа провела в России шесть художественных выставок, продвигая новый для России модернизм – собственную версию австрийского югендстиля и французского ар-нуво, – с упором на русский фольклор и традиционные славянские мотивы. Однако удерживать журнал на плаву оказалось нелегкой задачей из-за разницы в интересах и амбициозности его молодых корреспондентов, поэтому вскоре он лишился финансовой поддержки и был закрыт.

Дягилев едва не стал директором шести русских императорских театров, включая Мариинский, славившийся своими оперой и балетом, однако этому помешали его цветистая личная жизнь (он был открытым гомосексуалом) и отсутствие влияния при дворе2. Поражение, однако, его не подкосило; прирожденный ниспровергатель основ, мечтавший продемонстрировать все лучшее в русской музыке и живописи широкой аудитории, он решил устроить «витрину» русского искусства за рубежом. Пора было показать миру, чего он до сего времени был лишен. И где еще, как не в Париже, художественной столице, в которой уже имеется процветающая русская колония? Дягилев отлично знал город и регулярно бывал там с 1890-х; как он писал своему другу и коллеге Бенуа, «французы будут дураками, если не согласятся. Я покажу им настоящую Россию»3.

В декабре 1906 года, когда Дягилев ужинал с Виннареттой Зингер у великого князя Павла и его жены, он приехал в Париж для устройства Выставки русского искусства в рамках ежегодного осеннего салона. Финансовую поддержку этому мероприятию, проходившему с 6 октября по 15 ноября, оказал великий князь Владимир, а позднее к нему присоединилась влиятельная парижская светская львица, графиня де Греффюль.

До сих пор за пределами России более-менее знали только русскую иконопись. С помощью Бенуа Дягилев отобрал показательный срез русской живописи, лучшие ее образцы начиная