Вторая попытка - Меган Маккаферти

В Эшли уникальным образом проявлялась та самая девичья надоедливость и занудство, которые отличали ее от Бестолковой Парочки. Мэнда и Сара раздражали меня потому, что их система мировоззрения шла вразрез с моей собственной. Они жили, руководствуясь моралью, где царили ложь, предательство, случайные связи и мелкое воровство. Мэнда имела непреодолимое желание спать с парнями своих подруг, оправдывая свою деятельность псевдофеминистскими намерениями бороться против патриархата, а не просто проявлением своей сволочной гулящей натуры. Сара находила особое удовольствие в том, чтобы трепаться об этом на каждом углу, однако не считала зазорным, если слухи касались ее собственных темных делишек.

В любом случае занудство Эшли проявляло себя в несколько иной форме. Часто она говорит то, с чем я могла бы согласиться, но проблема в том, что самые банальные истины, изреченные Эшли, раздражают именно по причине ее крайней настырности. Она считает своим долгом не только все время быть правой, но еще и навязывает свою философию тем, кто считает иначе. Она будет спорить с пеной у рта, пока вы не поддадитесь и не станете смотреть на вещи ее глазами.

Например, когда я познакомилась с ней, Бриджит попыталась ускорить процесс налаживания наших отношений. Заявила, что мы обе — большие поклонницы ранних работ Джона Хьюза.

— Мне всегда нравились фильмы с Молли Рингволд, — сказала Эшли. — И не потому, что восьмидесятые снова в моде.

Комментарий как комментарий, ничего особенного вроде бы. Но моя увлеченность восьмидесятыми простиралась дальше фильмов с Джоном Хьюзом и долгое время занимала то место, которое было отведено под интересы моего поколения (за исключением шоу «Реальный мир», который я любила, невзирая на его предсказуемость и слащавость. Геи, переписка с подругой, живущей за сотни миль, платоническая любовь — фу, какой бред. Однако нравится мне даже больше, чем мой собственный реальный мир). Эшли ясно намекнула, что ей нравится все это только потому, что «Севентин» и YM пропагандировали ретро-китч. Но мы только что познакомились, поэтому я решила быть лояльной.

— Мне тоже, — ответила я сдержанно. — Я смотрела их, когда была маленькой, потому что моя сестра любила их и…

— Избавь меня от подробностей.

— Эээ… о’кей.

— И меня страшно бесит, когда девочки внезапно решают, что «Клуб Завтрак» — их любимый фильм, хотя даже не видели телеверсию этого блокбастера…

— Забавно, что они там говорят «Исчезни» вместо «Иди ты», — попыталась я разрядить обстановку. Она задрала нос еще выше.

— Я не бегу за модой. Я сама до этого дошла.

Эшли произнесла это так, словно она была Колумбом и Магелланом вместе взятыми, запихнутыми в уродливую маленькую фигурку. Таким неприятным способом она доказывала всем и каждому, что она красивая. Она так свято верила в свою неотразимость, что другие невольно тоже начинали верить, несмотря на очевидные доказательства обратного: тусклые блондинистые волосы, глаза навыкате, нос, напоминающий брокколи. Мне настолько неприятно упорное стремление Эшли быть главной в любом разговоре, что я специально начинаю спорить с ней, даже если полностью согласна с тем, что она говорит. Чрезвычайно несерьезно, я знаю. И именно сегодня вечером мой боевой настрой вышел мне боком. Едва я успела намотать итальянские спагетти на китайские палочки, как Эшли выдала свое Последнее Слово о самой недостойной девственнице-самозванке в мире поп-музыки.

— Бритни? Ничего подобного, — сказала Эшли. — Она же живет с Джастином. Дело закрыто.

Во всем западном мире было бы трудно найти хоть одного человека, который бы не согласился с такой постановкой вопроса. Я имею в виду, что единственные девственницы, которые еще остались на свете, это, кхе-кхе, я, Хоуп и религиозные фанатички из «Истинная Любовь Ждет», которые облачаются в футболки с надписью «Мама Иисуса была девственницей, и я тоже непорочна». Но я просто не могла позволить Эшли дальше идти по жизни, думая, что она права по поводу всего сразу.

— А ты уверена, это Бритни не руководствуется девизом: «Как насчет мануального стимулирования»? — парировала я.

— Это и твой девиз? — спросила Эшли в той заносчивой манере, в которой разговаривают только неклевые-девицы-которые-думают-что-они-очень-клевые.

По шее и лицу Бриджит пошли пятна, похожие на помидоры сорта «черри». Прямо урожай помидоров вперемешку с комплексом вины.

— Ну, типа, Эшли поинтересовалась, девственница ли ты, поэтому, типа…

Я не дала ей возможности закончить предложение. Я подхватила свою сумку и ушла.

Еще одно оскорбление мне с моей сексуальной неудовлетворенностью было нанесено, когда я вернулась в свою комнату и обнаружила, что Называй-Меня-Шанталь снова приляпала наклейку со своим именем на дверную ручку. Так она дает мне понять, что в данный момент она совокупляется. «Блаженство» № 3.

Ее стоны были отлично слышны сквозь стены, поэтому данное предупреждение было совершенно лишним. Звуки, которые издавала Называй-Меня-Шанталь, были настолько определенными, что можно было сказать точно, что ее партнер в данный момент доставлял ей удовольствие орально. Где же, где же был ответственный за общежитие, когда он был мне так нужен?

Моя сегодняшняя ссылка разрушает последнюю надежду на то, что моя соседка и я не проведем остаток вечера смертельными врагами. Да, я видела ее с самой дурацкой стороны, это так. И если подумать, то мое первое впечатление о Называй-Меня-Шанталь, на которое я старалась ориентироваться, оказалось слишком хорошим по сравнению с реальностью. Называй-Меня-Шанталь оказалась более сложным человеком, чем я думала. Чопорная, анорексичная безумица, болезненно зацикленная на личной гигиене, что совершенно не вязалось с ее омерзительно отталкивающей внешностью.

Я обдумывала, что мне делать дальше, когда увидела, что неподалеку с искренне извиняющимся видом стоит Бриджит и жует свои волосы, собранные в конский хвост.

— Мне, типа, очень жаль, — сказала она. — Не надо было мне говорить Эшли, что ты, ну это, типа девственница.

Последнее слово она прошептала с таким видом, будто речь шла о «некрофилке» или «наркоманке». Если подумать, то на летней программе эти два понятия показались бы гораздо более приемлемыми в социальном плане.

— Эш ушла. Кстати, если хочешь, пошли в мою комнату.

Это было лучше, чем слушать, как Называй-Меня-Шанталь кончает с Джо, «мультимедийным душкой».

— Кстати, ты, типа, забыла, — сказала она, протягивая мне печенье с секретом.

Уходя из ресторана, я действительно забыла про дурацкое печенье. Развернув бумажку, я прочла: «Дорога, по которой мало ходят, не может быть гладкой».

Как будто я не знала. Надо рассказать Маку, пусть включит в свой репертуар.

Тридцатое июля

С того времени, когда была сделана последняя запись, произошло много нового:

1. Называй-Меня-Шанталь переспала со всей «Великолепной семеркой», а также с двумя другими парнями, которые были недостаточно круты, чтобы войти в этот список. Я надеюсь, что в следующем году высшие силы, распределяющие жилье, избавят меня от моей адской соседки.

2. В своей комнате я провожу мало времени, потому что там какой-то рассадник любовников Называй-Меня-Шанталь. Поэтому я завязала квазидружбу с девушками на этаже, это дает мне надежду, что в следующем году мне удастся подавить в себе врожденные антисоциальные склонности и наконец начать общаться с людьми, пусть это и не Хоуп.

3. Меня удивило то, как мастерски Бриджит сыграла Елену в спектакле «Сон в летнюю ночь». Похоже, что ее успех в прошлогодней весенней пьесе все-таки не был случайностью. Она уверяет всех, что в колледж она не пойдет, а отправится прямиком в славный Голливуд. Это стало одной из тем для наших споров, во время которых она все время жевала свой конский хвост.

4. Мне пришлось услышать слишком много стихов о тщетности человеческого существования.

5. Все сошлось один к одному: меня непреодолимо тянет к красавчикам гомосексуалистам.

Вам, возможно, интересно, по какой причине я об этом не написала. Потому что у меня не было дневника, чтобы это сделать. А не было его у меня по причине настолько идиотской, что такое могло случиться только со мной.

Как вам известно, все мы обязаны вести дневник, в котором каждый день в течение получаса должны писать на свободную тему, делать домашнее задание и так далее. И, естественно, я очень быстро вернулась к привычке записывать в свой дневник самые отвратительные вещи, поскольку в глубине души я верю в то, что никого, даже Хоуп, нельзя мучить этим бредом. Поскольку я знала, что в конце концов Мак попросит нас сдать эти тетради ему на проверку, я для учебы завела другой дневник, содержание которого подвергалось строгой цензуре, в отличие от моего личного дневника. Обе тетради у меня совершенно обычные, обложки — в черно-белую крапинку.