О массовых празднествах, эстраде, цирке - Анатолий Васильевич Луначарский

остроумия». Таково искусство эстрады – «одна из самых широкодействующих форм искусства», таящая, по его словам, «по своей живости, по возможности отвечать немедленно на злободневные события, по своей политической заостренности, большие преимущества перед театром, кино, серьезной литературой». Подчеркивая все права на существование «легких жанров» и «просто веселого театра», он замечал при этом, что «театр не может быть постоянно таким веселым домом» (отметим специально оговоренное постоянно). Но как ни близок и ни дорог ему был драматический, музыкальный театр большого, глубинного масштаба, театр – «великий объединитель зрелища и слова», «театр горячего чувства и тонкой, острой разящей иронии», – столь же естественным для Луначарского было утверждение: «Да здравствует у нас и кино, и мюзик-холл, и цирк, и пусть они смело вступают на путь лозунгового начала в свои пределы!»

В чем заключаются эти «свои пределы» и о каком «лозунговом начале» идет тут речь? Это, возможно, требует некоторого пояснения, и потому, группируя в настоящем сборнике высказывания А. В. Луначарского о цирке и эстраде по различным жанровым признакам, редакция сочла уместным как бы вынести за скобки две темы, общие для этих жанровых разновидностей и так или иначе с ним связанные. Названия этих «вводных» разделов говорят за себя: «Агитискусство и проблемы „легких жанров“» и «Будем смеяться».

«Еще в 18-м году Владимир Ильич позвал меня и заявил мне, что надо двинуть вперед искусство, как агитационное средство», – писал Луначарский в воспоминаниях о В. И. Ленине.

Ближайший помощник и соратник В. И. Ленина в деле строительства новой социалистической культуры, А. В. Луначарский неоднократно возвращался в воспоминаниях о Ленине к многочисленным примерам, красноречиво характеризующим руководящую роль Ленина и в определении основ художественной политики советской власти, и в решении кардинальных организационно-творческих вопросов, связанных с судьбами отдельных художественных коллективов (как это было, например, с Художественным и Большим театрами) и мастеров искусства.

Примечателен в этом отношении рассказ Луначарского о большой беседе с Владимиром Ильичем, состоявшейся в том же восемнадцатом году.

Луначарский с волнением говорил Владимиру Ильичу, не раз напоминавшему о необходимости сохранения и популяризации лучшего в наследии мировой и отечественной культуры, о яростных наскоках «леваков» на цитадели этой культуры и о том, что хотелось бы сделать для их спасения и перевода на новые рельсы.

«Владимир Ильич внимательно выслушал меня и ответил, чтобы я держался именно этой линии, только не забывал бы и поддерживать то новое, что родится под влиянием революции. Пусть это будет сначала слабо: тут нельзя применять одни эстетические суждения, иначе старое, более зрелое искусство затормозит развитие нового, а само хоть и будет изменяться, но тем более медленно, чем меньше его будет пришпоривать конкуренция молодых явлений».

В конце беседы Луначарский резюмировал совместно выработанные положения будущей театральной политики:

«…все более или менее добропорядочное в старом искусстве – охранять. Искусство не музейное, а действенное – театр, литература, музыка – должны подвергаться некоторому, не грубому воздействию в сторону скорейшей эволюции навстречу новым потребностям. К новым явлениям относиться с разбором. Захватничеством заниматься им не давать. Давать им возможность завоевывать себе все более видное место реальными художественными заслугами. В этом отношении, елико возможно, помогать им».

На что Ленин сказал:

«Я думаю, что это довольно точная формула. Постарайтесь втолковать ее нашей публике, да и вообще публике в ваших публичных выступлениях и статьях».

«Могу я при этом сослаться на вас?» – спросил Луначарский. И услыхал в ответ столь характерное для Ленина:

«Зачем же? Я себя за специалиста в вопросах искусства не выдаю. Раз вы нарком – у вас самого должно быть достаточно авторитета».

О том, как авторитетно, с какой энергией и настойчивостью осуществлялся Луначарским этот ленинский наказ – осуществлялся и в бесчисленных статьях и выступлениях, и в повседневной практике наркома по просвещению, непосредственно руководившего театральным делом – достаточно хорошо известно. И это в равной мере касалось и больших, и малых форм искусства, и пропаганды бессмертных образцов мировой и отечественной классики, «настоящего великого искусства» (как говорил Ленин). Это касалось и оперативного решения насущных задач, выдвигавшихся современной действительностью. Говоря об этом, Ленин всегда советовал возможно шире и активнее использовать агитационные возможности искусства. И это не переставал «втолковывать» в статьях и выступлениях А. В. Луначарский.

«Театр наш, наше искусство отныне может и должно стать кафедрой, трибуной, проповедью нового коммунистического строительства, потому что отныне это уже не голая схема, не голая тенденция и партийная программа, а нечто великое, пламенеющее, облеченное в великолепную художественную форму, идущее прямо к сердцу и чувству зрителя. Развитие агитационного театра ныне неминуемо»,

– говорил он в день третьей Октябрьской годовщины, предваряя премьеру мейерхольдовской постановки «Зорь» в Театре РСФСР I.

И в том же ноябре 1920 года, развивая эту же мысль, писал в «Тезисах об основах политики в области искусства»:

«Искусство есть могучее средство заражать окружающих идеями, чувствами и настроениями. Агитация и пропаганда приобретают особую остроту и действенность, когда они одеваются в привлекательные могучие формы художественности»13.

В осуществлении этих задач свою значительную роль и должна была сыграть «легкая кавалерия искусства», ведя бой на переднем фланге борьбы за новое общество, за нового человека во всем многообразии своих жанровых подразделений, во всеоружии своих выразительных средств, пополняя свой арсенал всем, что могли дать лучшие традиции революционной публицистики и что можно было почерпнуть из опыта сегодняшних театральных исканий. И тем самым, как бы перевооружаясь на ходу, отбрасывать и преодолевать все идейно чуждое, антихудожественное, пошлое, что выхолащивало ее живую суть «под пятой буржуазного мещанства».

«Театр-плакат, театр, в ярких, остроумных образах и сценических положениях пропагандирующий определенные призывы» – таким виделся Луначарскому эстрадный театр, гибкий, мобильный, молниеносно откликающийся на политическую злобу дня, живо, остроумно, броско, художественно привлекательно доводящий до сознания и чувства зрителя «лозунговые начала». То же должно быть свойственно и цирку, где «клоун смеет быть публицистом» и где, так же как на эстраде, не следует забывать, что «обходить злободневные темы – преступление».

Это – главное, первоочередное, но это отнюдь не исключало еще одной, пусть не первостепенной, но жизненно важной и нужной функции эстрадно-циркового искусства, само упоминание о которой считалось когда-то кое-кому «политически ошибочным», «антипролетарским». Речь в данном случае идет о, говоря словами Луначарского, «веренице веселых шуток, которые дают настоящий непринужденный отдых», о том художественном наслаждении, которое приносят зрителям эстрадного концерта и циркового представления «феерии человеческой изобретательности, до фокусного совершенства