Северо-Запад - Зэди Смит

большие друзья, но, пожалуйста, посмотри, чего она добилась: вытащила тебя из того кошмара, который там творится, в хорошее место, в хорошее жилье, ипотека… Конечно, у тебя белая кожа, у тебя все по-другому, тебе легче, у тебя есть возможности, которых не было у меня. Те, кто подкопченные, у них вкус похуже будет. Мы все пытаемся подняться на следующую, следующую, следующую ступеньку. Подняться по этой лестнице. «Жилищное партнерство Брента». Не хочу, чтобы эти слова были написаны на фасаде того места, где я живу. Я прохожу мимо и чувствую типа фу-у – это для меня унизительно. Если у нас когда-нибудь появится маленький мальчик, я хочу, чтобы он жил – жил с высоко поднятой головой – где-нибудь, где мы будем настоящими собственниками. Так вот! Эта трава – не моя трава. Это дерево – не мое дерево! Мы развеяли прах твоего отца вокруг дерева, которое нам даже не принадлежит. Бедный мистер Ханвелл. У меня сердце кровью обливается. Это был твой отец! Вот почему я каждый вечер сижу за ноутбуком, я пытаюсь сделать это – потому что там чистый рынок, никому нет дела до твоей кожи, до твоего неидеального английского, до того, какой университет ты окончил, и всякой такой херни. Я могу торговать, как любой другой. Там можно денег заработать – ты знаешь? Рынок теперь такой сумасшедший. Вот этого тебе никто не скажет. Я все думаю о том, что Фрэнк сказал за обедом: «Умные ребята всё быстренько отыгрывают». Глупо не попытаться получить хоть немного. Я ведь не похож на этих с Ямайки – эта новенькая девица, Глория, или как там ее, у нее до сих пор занавесок нет. Двое детей, безмужняя, получает пособие. Я вот женат – и где мое пособие? Я знал, когда у меня будут дети, я себе вот что сказал: «Я останусь с этой женщиной, которую так сильно люблю, я всегда буду с ней». Иди сюда. Вот что у нас в сухом остатке: меня никогда не устраивало сидеть на луврах и получать пособие, никогда меня это не интересовало. Я африканец. У меня своя судьба. Я тебя люблю, и мне нравится, куда мы идем вместе! Я всегда иду к моей судьбе, думаю о следующем достижении, о том, что там следующее, поднимаюсь все выше, чтобы мы, чтобы ты и я, могли подняться на эту следующую…

– Лаврах.

– Что?

– Лавры. И на них почивают, а не сидят. Сидишь ты на заднице.

– Ты даже не слушаешь.

Это верно: она думает о яблоках.

8

Повсюду в Лондоне офисы без всяких перегородок / стекло от пола до потолка / места для совместной работы / все беспроводное / все сверкает. Превалирует убеждение о важности столов для настольного тенниса. Но здесь – не там. Здесь офис – тесные викторианские коробки, тоска зеленая. В них сидят пять человек, ковер протерт до дыр, дырокола не найдешь.

– о поступающих деньгах. Вопрос: как они сумели пройти так далеко без всякого постороннего вмешательства? Вот что бы мне хотелось знать. Проверки и балансы, люди! Потому что, когда вы делаете это вот так, вы метафорически подносите им наши головы на блюде, имею в виду и мою голову. А следующее, что вы слышите: повышение эффективности дает экономию. Нет, речь не идет о многократном использовании пакетика чая. Имеется в виду твоя работа и моя работа. Да, именно так.

Здесь пари, проигранное нацией, превращается в подобие общественного блага: занятия в группах продленного дня, услуги по переводу, уборку сада для пожилых, лоскутного шитья для заключенных. Здесь работают пять женщин, сидят спинами друг к другу. Дальше по коридору – человек-призрак, Ли никогда его не видела. Эта работа требует сочувствия, а потому привлекает женщин, потому что женщины – пол, способный сочувствовать. Это мнение Адины Джордж, начальника группы, Адины, которая говорит, которая никогда не прекратит говорить. Рот Адины открывается и закрывается.

Бывший тюремный охранник, социальный работник, член муниципалитета. Как она вообще может работать с такими когтями? Длинные, искривленные и украшенные миниатюрными изображениями ямайского флага. Процарапала себе путь наверх по системе. Коренная до мозга костей. Настороженно относится к таким, как Ли, кто достиг всего своими дипломами. Для Адины университетская степень, как трос тарзанки – летишь то вниз, то вверх со страшной скоростью. Конечно, долго вы здесь не просидите. Слушайте, я не хочу давать вам проекты, которые вы не успеете закончить…

Шесть лет уже прошло – больше таких разговоров не слышно. Сегодня, когда Адина упомянула ее как «остепененную», Ли пришло в голову, что никто – ни заведение, выпустившее ее, ни ее ровесники, ни сам рынок труда – не ценит ее степень так высоко, как Адина.

– а это вещь первостепенная для того, чтобы здесь успевать. Принятие решений – это такая вещь, она про надежность и да, сопереживание, личную вовлеченность, но еще и ничего не бросать посередине, не забывать про ценность денег, когда выполняешь рутинную бумажную работу. Бумажнаяработабумажнаяработабумажнаяработа. В нынешней атмосфере над каждым i должна стоять точка, при каждом t иметься перекладинка, а потому, когда люди, сидящие наверху, ставят меня на позицию начальника группы, я могу сказать: да, полная прозрачность. Здесь полная прозрачность от начала и до последней буковки. Чтобы ни одного атома не пропало, дамы, я на вас надеюсь.

Вопрос: что случилось с ее однокашниками, этими энергичными юными выпускниками, большинство из которых – мужчины. Банкиры, юристы. А тем временем Ли, непредсказуемая девица из государственной школы без латыни, без греческого, без математики, без иностранного языка, полный провал – по современным стандартам – теперь сидит на временном стуле, позаимствованном шесть лет назад в комнате отдыха, и ее переполняет сочувствие. Правая нога затекла. Компьютер завис. Айтишника днем с огнем не найдешь. Кондиционера нет. Адина все не замолкает, выкручивает язык так, как она умеет.

– Это был вопрос коммуникации? Блокировка между партиями. Кому следует иметь более ясное понимание того, как их поведение влияет на других?

И это тоже пройдет. Четыре сорок пять. Зиг-заг. Тик-так. Иногда злость охватывает Ли. Хватает, удерживает. Какой во всем этом был смысл? Три года бесполезной учебы. На мели и не на своем месте. В первую очередь виновата философия, потому что Ли боялась умереть и думала, философия ей поможет, а еще потому, что она не умела ни складывать, ни вычитать, ни запоминать факты или говорить на каком-нибудь языке, кроме собственного. В