Инквизиция - Павел Блинников

Решару пришлось ждать недолго. Спустя пять минут дверь отворилась, и в комнату вошел сам Великий Инквизитор. В келье сразу похолодало на десять градусов — температура упала до нуля. Великому Инквизитору нравился холод, и никто на планете не мог поспорить с этой его точкой зрения. Внутренний мир Великого Инквизитора настолько силен и тверд, что ему не могло противостоять ничто. Если он думает, что холод — это хорошо, значит, тот его окружает. Если он считает, что его должны бояться — поверьте, вы испугаетесь. Великий Инквизитор еще и великий разрушитель вероятностей, и именно в этом заключалась их сила. Только с ее помощью они могут противостоять всемогущим колдунам. Отвратительным тварям, ворующим у людей удачу.

— Приветствую, брат Пьер, — сказал Великий Инквизитор. Его голос звучал приглушенно и слегка хрипло, но не сомневайтесь, вы услышите каждое слово, даже если он его прошепчет в ста метрах от вас.

— Желаю вам здравствовать, брат, — ответил Решар.

Почему-то Великий Инквизитор требовал, чтобы все его называли именно так — брат. Все инквизиторы, естественно. В келью вошел и сел за стол на первый взгляд обычный монах. Серая роба и подпоясывающая веревка, вот, собственно, все, что он носил. Ни о каком нижнем белье речи не шло, как и об обуви. Великий Инквизитор шлепал по каменному полу босыми ногами. Лицо круглой формы, на макушке блестит аккуратно выстриженная тонзура. Нос картошкой и тонкие губы говорили, что он не дворянского происхождения, а бесконечно голубые глаза делали эту физиономию более чем зловещей. Вообще, таких глаз в природе не бывает. Будто яркие васильки, и вообще, Великий Инквизитор целиком какой-то яркий. Кожа более 'человеческого' цвета, а хламида более серая, да и морщинистые руки тоже поражали четкостью. Если бы Решар плохо видел, он сильно удивился бы, что ослабевшие глаза способны разглядеть каждую черточку Великого Инквизитора.

— Вы вызывали меня по поводу вчерашних смертей? — решил сразу пойти ва-банк Решар. Если уж его посылают на смерть, надо быть к ней готовым, как можно раньше.

— Нет, — ответил Великий Инквизитор. Его веки припущены, а в черном зрачке посреди голубизны проблеснула желтая молния. — Ты не готов встретиться с Кремером. Господь простит меня, но это пока только в моих силах. Но этот пес слишком боится меня, и у него достаточно сил, чтобы ускользать. Но, Господь свидетель, когда-нибудь я лично сожгу его на костре.

Решар слушал и по спине, несмотря на холод, бежали струи горячего пота. Когда Великий Инквизитор сказал, что сожжет Кремера, Решар почувствовал, как подошвы сапог нагрелись и слегка задымились. Очевидно, Великий Инквизитор представил картину сожжения.

— Тогда в чем цель вашего вызова, брат? — спросил Решар.

— Все дело в Луне, брат Пьер.

— В Луне? — переспросил Решар. Он, как никто другой знал, что Великий Инквизитор никогда не отдает явных приказов. Только осторожные намеки, но если ты их не расшифровал — берегись.

— Да, брат Пьер. Мне показались, на Луне Парижа две маленькие капельки крови. — Великий Инквизитор полностью закрыл глаза. Он ждал, окажется ли Решар достаточно сообразительным. Тот оправдал его надежды.

— А не было ли там двух игл, брат? — спросил Решар, не думая и секунды.

— Возможно. Сначала я думал, что это всего лишь ее лучи, но теперь, когда ты указал мне на это, я положительно уверен, что это именно иглы. — Великий Инквизитор по-прежнему не открывал глаз, но на его тонких губах появилась улыбка.

— В таком случае, я отправляюсь немедленно, — ответил Решар.

— Езжай, брат Пьер. У тебя еще есть время полюбоваться на полную Луну, но вскоре она пойдет на убыль, и это будет уже не то зрелище.

Решар поднялся и, поклонившись, вышел из кельи. Великий Инквизитор открыл глаза. Голубизна ушла из них, буркала Великого Инквизитора стали красными, как две кардинальские биретты.

Глава 3

Ваня пришел из школы домой раньше положенного. На его лице красовался синяк, но бабушка, вместо того, чтобы пожалеть внука поставила в угол голыми коленями на гречку. Иван ненавидел бабушку, и у него имелись на то причины. Старая карга только и делала, что отравляла ему жизнь. Для тринадцатилетнего Ивана это неприятно вдвойне, потому что он — достаточно примерный мальчик и хорошо знал об этом. В школе он учился на удивление здорово — круглый отличник. А вернее, почти круглый. Иван никогда не отличался особым здоровьем, и поэтому по физкультуре иногда приносил четверки. И за каждую четверку получал наказания, подобные этому. Единственный раз он принес четверку по музыке, и за это перебрал и пересчитал целый мешок гороха. Бабка точно знала, сколько там горошин, и специально убирала, или наоборот, прибавляла определенное количество, чтобы мальчик не мог просто запомнить и делать вид, что считает. И это только один из тысячи способов, придуманных бабкой, чтобы досадить ему. Дело в том, что старуха сильно любила его покойную мать, а та умерла при родах. Ваня жил с отцом восемь лет, пока не умер и он. И теперь единственным родственником оказалась эта карга, ненавидящая внука за то, что тот забрал жизнь ее дочери. Впрочем, ненависть была обоюдной.

Отношение бабки проявлялось практически во всем. Мальчик не мог выходить из дома после шести вечера, и ложился спать не позже девяти. Ваня — типичная 'сова' — еще долго ворочался и не мог заснуть, после того, как бабка выключала свет в его комнате. В это время сама старуха смотрела глупые сериалы, и всегда включала телевизор на полную громкость, так как слегка страдала глухотой. Ваня слушал эти сериалы до одиннадцати, а потом из гостиной разносился громкий старческий храп. Он не засыпал до часу, и бабушка поднимала его в семь. Перед тем, как пойти в школу, он обязан приготовить им обоим завтрак, потому что старуха жаловалась на артрит, и еще обвиняла внука в неблагодарности. Якобы, она готовит обед и ужин, а он еще недоволен тем, что, видите ли, не выспался. Да она и так все свободное время отдает тому, чтобы из такого оболтуса вышел хоть какой-то толк. При этом она всегда приводила в пример его отца, и пример этот служил вовсе не для подражания.

— Ты посуду давай лучше мой! А то вырастишь таким же дурнем, как и он! — говорила бабка сегодня утром, старым скрипучим голосом. Она никогда не называла отца по имени, только 'он'. — Дочку мою в гроб загнал, а теперь сынок его меня туда же хочет! Но не получится у вас. Мы, Замашные, крепкие.

Непонятно почему, но бабка очень гордилась своей фамилией, и даже советовала дочери не менять ее, после замужества. Но та все же не послушала мать и взяла фамилию мужа — Скрябина. Ваня тоже носил эту фамилию, и теперь уже бабка не хотела, чтобы он ее сменил. Такой недоносок не может носить их прославленную фамилию.