Стеклянный ангел - Зухра Сидикова

Вот и сейчас, неужели не мог подержать девочку у себя? Знает ведь, что у Веры комиссия — столько хлопот! А тут новый ребенок, да еще из неблагополучной семьи, после такой трагедии! Думала, после праздников и заберет. Так нет же, обвинил ее в бессердечии, кричал, что у нее совести нет — ребенка в Новый год в больничных стенах оставляет! Праздник она, видите ли, ребенку хочет испортить. И как, мол, она не понимает, что праздник в кругу детей — самое подходящее время для адаптации. Девочка такое пережила: мать в огне погибла, нужно сделать так, чтобы она хоть немного отвлеклась.

Ему хорошо рассуждать, они там всем отделением с ней одной возились. А у нее этих гавриков здесь триста душ, и к каждому подход нужен.

— Ладно, приведи ее ко мне, — устало сказало Вера Алексеевна. Рудакова скрылась за дверью.

Вошла, встала на пороге. Худенькая, непричесанная, одета в старое застиранное платьице на два размера больше.

— Проходи, — сказала Вера Алексеевна, — не бойся. Как тебя зовут?

— Надя, — прошептала еле слышно.

— Говори, пожалуйста, громче. Как ты себя чувствуешь, Надя?

— Хорошо, — сказала девочка и опустила голову.

— Пойдем со мной, — сказала Вера Алексеевна, взяла девочку за руку и удивилась: какая хрупкая у нее ладошка, почти невесомая. Нужно будет усиленное питание ей выписать. И приодеть, конечно. Ничего, недели через две будет такой же бойкой и веселой, как все ребятишки в этом доме.

Она привела девочку в актовый зал. Дети как раз включили гирлянду, и Надя застыла на пороге и даже рот открыла, уставившись на яркие переливающиеся огоньки.

— Яся! — позвала Вера Алексеевна одну из девочек, стоявших возле елки. — Подойди ко мне.

Белокурая девчушка подошла и серьезно взглянула большими голубыми глазами.

— Ясенька, это Надюша, — Вера Алексеевна чуть подтолкнула новенькую вперед, — пожалуйста, отведи ее к Тамаре Евгеньевне, пусть подберет одежду. Платье, пижаму и остальное, что нужно. Скажи, я прислала.

— Хорошо, Вера Алексеевна, — ответила Яся и, улыбнувшись, протянула новенькой руку, — пойдем?

Надя глядела на белокурую девочку во все глаза, ей казалось, что к ней с неба спустился один из тех ангелов, про которых когда-то, очень давно, рассказывала перед сном бабушка, пока еще была жива.

Глава пятая

Телефонный звонок взорвал тишину. Миша сел на кровати и долго соображал, на каком свете находится. С ним бывало такое при резком пробуждении. В первое мгновенье на грани сна и действительности он терял ориентацию в пространстве и времени, и даже ощущение собственного «я» было настолько стертым, что ему казалось, что он сливается с темнотой, лишь слегка разбавленной тусклым светом, проникающем в комнату сквозь неплотно зашторенные окна.

Это было очень недолгое ощущение, почти мгновенное, но довольно неприятное. Миша пошарил на тумбочке, наконец, ему удалось схватить гладкий, все время норовящий выскочить из ладони, пластиковый прямоугольник.

— Кто это? — спросил с раздражением.

За ширмой зажегся свет, это мама включила лампу над своей кроватью. Ну вот, разбудили человека, а ведь маме с утра на работу.

— Кто это? — повторил снова, готовясь послать звонившего по известному адресу.

— Миша, доброе утро. Это я, — услышал хорошо знакомый дребезжаще-въедливый голос.

— Тарас Борисович? Что случилось? У Сенина что-то?

— Нет, — говорит Тарас Борисович, — и не забывай, что я приказал тебе временно к нему не соваться. Не нарывайся, Миша.

— Помню, Тарас Борисович, вы поэтому мне звоните?

— Нет, не поэтому. Мне сейчас позвонил один человечек — в посадке у станции тело мужчины обнаружено. Может статься — что-то интересное. Слетай, будь другом. Камеру я туда отправить не могу, сразу погонят, а ты аккуратно своим фотоаппаратиком — щелк-щелк. Парочку снимков и несколько строчек — и хватит с тебя…

— Да что там может быть интересного? Наверняка обычный бомж! — Мише ужасно не хочется вылезать из теплой постели.

— Нет, человечек намекнул, что саму Разумовскую вызвали, ту, что серийными занимается.

— Да? — многозначительно переспрашивает Миша. — Жанну Александровну?

— Жанну Александровну. Говорят, у вас симпатия обоюдная?

— Бессовестно врут…

— Ну, ну, не скромничай! И давай, — одна нога здесь, другая там.

— Хорошо, Тарас Борисович, уже бегу, — обреченно вздыхает Миша.

Ночью подморозило, и шоссе, которое до этого два дня неустанно поливал дождь, превратилось в каток.

К счастью машин было еще немного, и Миша, сцепив зубы и молясь про себя, гнал по этому сияющему в свете фар полотнищу, каждую секунду ощущая, что может просто слететь в овраг, который тянулся, чернея крутыми берегами, вдоль загородной трассы.

Нужно сбавить скорость, думал он, нельзя так рисковать, ради мамы нельзя, но в то же время понимал, что должен успеть, что ему нельзя опоздать ни на минуту. Такова уж его профессия, его ноги кормят. Если он сейчас опоздает, приедет к шапочному разбору, Жанна Александровна ни за что не позволит ему фотографировать. Прикажет прогнать, такое уже бывало, и не раз. Вообще-то Разумовская ему нравилась, она не была такой жесткой и непримиримой к журналистам, как ее коллеги-мужчины, которые, не разбираясь, гнали взашей. Если он приезжал вместе с ней или даже до нее, бывало и такое, — у Тараса Борисовича были свои люди, тщательно засекреченные, и в прокуратуре, и в угрозыске, — то Жанна Александровна качала головой: «Какой вы прыткий, Плетнев!» и разрешала ему сделать несколько кадров. Но уж если он приезжал во время составления протокола, то тут Жанна Александровна была неумолима — мешать ей было нельзя. Молодчики в форме бесцеремонно прогоняли Мишу и пару раз даже запирали в каталажке, а однажды он провел целую ночь в следственном изоляторе.

Нужно спешить, нужно успеть во что бы то не стало, они, наверное, еще на полпути к месту происшествия, и скорей всего они не гонят так как Миша, поэтому есть шанс успеть.

Пару раз девятку заносило, визжали колеса, Мишино сердце проваливалось куда-то в тошнотворную пустоту, он до боли сжимал руль, и, выравнивая машину, снова несся по шоссе, ничуть не сбавляя скорость.

Овраг закончился, словно провалился в темноту, мимо побежал лес, черными остроконечными верхушками сосен выделяясь на сером прозрачном небе. Шоссе оставалось пустынным, лишь изредка в темноте вспыхивали фары едущих по встречке автомобилей.

Вдруг свет выхватил из темноты небольшую фигурку женщины, стоявшей на обочине. Она протянула руку, голосуя. Миша затормозил, скорее от неожиданности, чем по зову сердца. Откуда здесь женщина, удивился он, до ближайшего жилья десятки километров, вокруг лес. Только потом заметил автомобиль на обочине.

Женщина подбежала к его машине, он открыл окно.

— Здравствуйте, вы не подбросите нас до Алексеевки? У нас машина сломалась.

— Доброе утро, Жанна Александровна, — засмеялся Миша, — конечно, подвезу.

— Плетнев! Это вы?!

— Я, Жанна Александровна. Садитесь, а то вон замерзли совсем. Довезу вас до Алексеевки. Я как раз туда еду.

— Ну, кто бы сомневался, — язвительно заметила женщина. — Семен, Семен! — позвала она кого-то из темноты, — ты посмотри! Это Плетнев, представляешь?!

К машине, переваливаясь на коротеньких толстеньких ногах, подошел мужчина. Миша узнал его — это был Решетников, эксперт-криминалист, почти всегда сопровождавший Разумовскую на выездах.

— Ну вот ты скажи, — расстроено заговорила Жанна Александровна, — как они все пронюхивают раньше, чем нам известно становится? Вот откуда вы здесь, Плетнев? — снова наклонилась она к открытому окну. — Отвечайте, откуда вам стало известно, если я сама полчаса назад всего узнала? А потом удивляемся: как оперативные данные попадают в новости? — Жанна Александровна сокрушенно развела руками.

— Ладно, — ворчливо пробасил Решетников, — потом разберемся. Давай к нему в машину, холодно — сил нет. Пусть послужит Родине, раз уж все равно здесь оказался.

— Толик! — крикнул он в темноту, туда, где стояла машина, — а ты жди аварийку. Обещали прямо сейчас приехать!

— Жанна, ты вперед садись, вдвоем мы не уместимся.

Кряхтя и постанывая, толстяк расположился на заднем сиденье, Жанна Александровна села рядом с Михаилом. Миша почувствовал легкий запах духов вперемешку с запахом осеннего холодного утра.

Он улыбнулся: этот нежный женский аромат никак не вязался ни с тем делом, по которому они ехали по темному скользкому шоссе, ни с той профессией, которой посвятила себя эта тоненькая, очень симпатичная женщина.

— Жанна Александровна, вы, наверное, очень замерзли? Там где-то сумка с термосом и бутерброды. Угощайтесь, пожалуйста, кофе горячий, сразу согреетесь.