Песня горна - Олег Верещагин

В настоящее время уйгуров всё ещё было довольно много, но они скитались ордами во главе со своими тойонами в пустынных, диких местах, ещё толком никому не принадлежавших, – постепенно вымирая от уже необратимых изменений в генетике. Чаще всего эти орды были неопасны, при прямом столкновении стремились уйти, скрыться, избежать даже не стычки, но и просто встречи с хозяевами мира. Однако уйгуры так же, как некоторые другие народы – закономерность пока не была выявлена, – оказались подвержены так называемой «жажде солнца». Приступы массового буйного сумасшествия могли овладевать большими группами больных, стоило солнцу исчезнуть. Эта психическая болезнь могла не проявиться и при многомесячном отсутствии светила – а потом вдруг вспыхнуть, если солнце не показывалось день-другой.

Охваченные этим психозом начинали совершать дичайшие поступки. Как правило, они обрушивали неконтролируемый гнев вперемежку со страхом на «чужих», оказывавшихся рядом: убивали, не щадя и не разбирая пола и возраста, жгли посёлки, уничтожали поля и скот… Было очевидно, что ордой, которую наблюдали мальчишки, владел именно такой приступ. Тёмная толпа катилась к посёлку прямо через степь – словно кусок овеществлённой и обретшей плоть Большой Ночи Безвременья. Скорее всего, именно те из уйгуров, кто сохранил способность соображать, уничтожили ночью телефонную связь – а звериная хитрость, тучи и туманы позволили им скрытно пробраться вплотную к населённым районам…

Денис быстро огляделся. Снова бросил взгляд вперёд. В орде навскидку было не менее трёхсот… существ – компактная тёмная толпа, над которой мотались какие-то значки на палках, быстро приближалась. Что случится, если она ворвётся в ничего не подозревающий посёлок, – было совершенно ясно. Конечно, безумцы будут истреблены довольно быстро. Но скольких они успеют убить и сколько успеют разрушить…

– Бежать надо… – пробормотал Тимка Ланц. – Бежать… предупредить…

– Они на нашем загривке в посёлок въедут, – возразил Мишка. Его лицо подёргивалось – он думал о своём только-только достроенном хуторе. – Вон как несутся.

– Минут через пять-семь будут тут, – прошептал Лёшка Гордеев почти зачарованно и сделал шаг назад.

Денис боковым зрением уловил этот шаг – первый шаг к позору, к развалу всего, что было с таким трудом создано, к стыду и гибели. И, не поворачиваясь, никого не называя, громко, резко произнёс:

– Отряд, слушать мою команду! Стано-вись!

Он имел право так командовать.

И ещё – по-детски щёлкнул пальцами на счастье, а потом чётко выбросил руку в сторону. И перевёл дух, как будто всё самое страшное уже кончилось – а точнее, не произошло, – когда ощутил рядом плечо Олега. А дальше заметил краем глаза, как встали в ряд остальные.

Все семь…

…Нет, лукавить не будем – вырвавшаяся из ближней ложбинки толпа не остановилась сразу. Слишком велик был захлестнувший их разум страх перед возвращением Тьмы, слишком близко была беззащитная добыча, слишком малочисленны были защитники (что это подростки – погромщикам просто не могло прийти в голову). Ни бешеный бег, ни дикий вой не стихли. Но… совершенно неожиданно сквозь них полоснул ясный и звонкий крик команды – крик, пробивший броню безумия, потому что он напоминал то, как били и гнали их отцов вот такие небольшие, сильные сплочением, дисциплиной и холодной яростью отряды русских.

– Отряааааа… картеееечь… товьсь!

Щёлк. Откинулись приклады.

Клац. Дёрнулись затворы, вгоняя первый патрон.

Бум. Выстроились в линию носки ботинок.

Именно в этот момент всё изменилось. Бежавшие в первом ряду – самые отчаянные, самые распалённые – вдруг увидели, что перед ними не десяток сумасшедших детишек. Нет.

Перед валом погромщиков стоял военный отряд.

Одинаково прищуренные глаза под обрезом беретов.

Неподвижная линия чёрных дыр стволов.

Застывшие языки пламени – галстуки на груди.

Одинаково чуть выдвинутый вперёд корпус.

Ровная черта носков левых ботинок – пыльных и словно бы вросших в землю.

Во всём этом была какая-то непонятная и жутковатая уверенность, пересиливавшая муть, застилавшую мозг орде. Словно на дороге выросла непреодолимая стена, а не кучка русских.

Вал остановился. Колеблясь, хрипя, взвизгивая, напирая, остановился, потому что – пока ещё не в страхе, скорей в недоумении – остановились вожаки.

Мальчишка на правом фланге бросил травинку, которую грыз, поднял к плечу короткий чёрный пистолет и резко, высоко прозвенел вторую команду:

– Целься в пояс! Огонь на поражение по команде! – и – к толпе, ясно и коротко: – Прочь!

Миг.

Другой.

Третий.

Толпа начала рассыпаться. А потом просто рванула во все стороны – уже с другим воем, не жадным и безумным, а трусливым и жалким, топча и сшибая друг друга…

…Денис опустил руку с пистолетом – точнее, уронил, «Байкал» вдруг показался страшно тяжёлым, а рука затряслась. Вспыхнул стыд – ребята видят, как его трясёт, – и он не сразу посмел поднять глаза на свой отряд. А когда поднял всё-таки…

Мальчишки смотрели на него – и друг на друга – с каким-то подобием ужаса, который раньше назвали бы «священным». Казалось, они не узнают ни друг друга, ни Дениса, да и ничего вокруг, а пытаются понять: это что же, они только что повернули назад целую орду?! Не в кино, не в книжке, не в журнале… значит – ЭТО – правда?! Значит – МОЖНО?! Значит, ОНИ…

Но никто не успел оформить своего восторга в слова (а точнее – в дикие ликующие вопли с прыжками и подбрасываньем вверх ружей). Кто-то (потом Денис так и не вспомнил, кто именно) крикнул отчаянно:

– Смотрите! Там!

Там, откуда они пришли, в стороне посёлка, поднималась видная даже отсюда стена огня.

Пожар в посёлке был самым настоящим бедствием, особенно если учесть, что горели жилые кварталы, сплошь и рядом построенные без соблюдения каких-либо противопожарных норм, и пламя гуляло с крыши на крышу с лёгкостью ветра. Пожарной команды в посёлке просто-напросто не было, это упустили из виду все, и он, вернее всего, выгорел бы весь подчистую, если бы не последние события и не то, что люди – если и не все, то очень многие – понимали: им есть что терять, особенно теперь.

Когда отряд Дениса вернулся – бегом – в посёлок, то с огнём уже боролись, причём и пионеры тоже – задержавшийся в школе Пашка организовал всех на тушение при первых признаках пожара. Сейчас он, соскочив к Денису с крыши, которую усердно проливали водой, крикнул:

– Подожгли! Уйгуры подожгли, из Лихобабьей прискакали, их дозор орду заметил! Казаки их преследуют!

– Да не уйгуры! – взвыл Денис, которого осенила внезапная и страшная догадка. – Кенесбаев где?!

– Да вон! – удивлённый Пашка вытянул руку – чуть подальше на улице рядом с только что подъехавшей рудничной помпой «нарисовались» начальник полиции и Макарычев. Ещё чуть дальше улицу уже перекрывали страшные дрожащие арки пламени – соединились, взметнувшись с домов и слева, и справа. – Ты чего?!

Но было уже поздно – Денис со всех ног рванул туда, на ходу крича и перекрывая криком жутковатый монотонный рёв пламени:

– Кенесары Ержанович! Они не поджигали! Они сюда вообще не прошли!

– Конечно, не поджигали! – ответил казах, ничуть не удивившись появлению Дениса и сразу поняв, о ком он говорит. – Загорелось сразу в нескольких местах. Кто-то очень ловко и точно всё рассчитал – поджог практически совпадал с появлением этих безумцев, а потом – кто бы стал разбираться, от кого и от чего выгорел посёлок?! Никто же и подумать не мог, что вы окажетесь на пути орды!

– Кенесары, я сейчас ещё пару помп пригоню. – Макарычев прыгнул на подножку своей машины и, уже отъезжая, крикнул: – Денис, твои не дома, они тоже на пожаре! – Денис махнул ему рукой и повернулся на вопрос – а точнее, просто на слова Кенесбаева:

– Я только не пойму, почему они в посёлок не ворвались…

– Ну… мало ли… – Денис вздохнул и, махнув рукой, побежал обратно к своим.

Кенесбаев проводил его внимательным и задумчивым взглядом…

…Кое-как справиться с огнём удалось только к вечеру следующего дня. Но уже было ясно, что жилые рабочие кварталы выгорели наполовину. Огонь только благодаря самоотверженности людей не дошёл до складов взрывчатки и окислителей для проходческих работ – а на такой исход поджигатели явно рассчитывали.

Шатающийся, какой-то опустошённый, в рваной форме, покрытый ожогами, Денис кое-как добрался домой (Олег с матерью были у кого-то дома, помогали с маленькими детьми). Он почему-то думал, что их дом тоже сгорел, но дом был цел, вокруг зеленело… и мальчишка неожиданно ощутил страшную злость на собственное благополучие.

Отец был во дворе. Он сидел на ступеньках – и мама обрабатывала ему лицо, ожоги на лбу и щеке. Увидев сына, Борис Игоревич кивнул; Валерия Вадимовна, занятая делом, на мальчишку внимания не обратила. Денис подошёл и сел возле отца. Помолчал, потом спросил тихо: