Книга Бытия - Алексей Лукьянов

О том, что сейчас происходило с Торчком, ни одному из неприятелей думать не хотелось.

А Торчок орал, стоя на месте. Он провожал взглядом удирающих Раздолбаев, потому что видение глюка немного утомило его и без того расшатанную нервную систему. Товарищи убегали молча и делово, Старое Копыто громко хлопал неизвестно чем: видимо, пытался оскорбить видение. Торчок, не прекращая орать, сделал попытку догнать товарищей, и каково было его удивление, когда он без труда очутился рядом с Желторотом. От неожиданности Торчок заорал еще громче, что заставило Старое Копыто ускориться, и Желторот умчался вслед за ним, а Торчку ничего не оставалось делать, как шагнуть следом. Эффект оказался тот же самый, разве что теперь Торчок кричал чуть тише. Совсем чуть-чуть. Разница почти не улавливалась. Даже Торчком.

Впредь действовать надо осторожнее, подумал Ыц-Тойбол. Увеличение сикараськи в размерах не было иллюзией, и окончательно он в этом убедился, когда, не пролетев и двух шагов, сикараська выросла так, что подсумок с шумом лопнул. Сикараська верещала всеми своими ртами, лоскуты от подсумка падали на нее сверху, словно листья.

— Как доставать-то будем? — спросил Гуй-Помойс.

— Патриарх ее знает.

Совершенно не понимая, что в данной ситуации можно предпринять, Ыц-Тойбол начал сматывать веревку. Та неожиданно натянулась, и Гуй-Помойс вскрикнул:

— Она ползет.

— Ну-ка, помоги, — велел Ыц-Тойбол, и они вдвоем затащили сикараську внутрь круга.

Поразительными оказались два факта. Во-первых, подсумок оказался цел. Во-вторых, в ресничках сикараськи запутались лоскуты порванного подсумка. Получалось, что подсумок порвался и не порвался одновременно. Ыц-Тойбол вновь бросил свой снаряд за границу круга, и история повторилась: сикараська выросла, подсумок лопнул, ходоки втянули тварь обратно и подсумок по прежнему остался целым. Непонятная тревога охватила Ыц-Тойбола, но в чем ее причина, понять он не мог.

— Ага, — хмыкнул он, схватив заволоченную в круг пленницу. — Это все-таки из-за тебя.

— Почему это из-за меня? — насупился Гуй-Помойс, сматывая веревку.

— Да не из-за тебя, а из-за этой сикараськи. Из-за нее мы здесь сидим. Вон, видишь, она спокойно через черту перелетает, а мы — не можем.

— Так может, возьмем ее на руки — и выйдем?

— А мы что делали? — рассердился Ыц-Тойбол. — Мы же вместе с ней и шли. Просто пока мы тяжелее нее, она тоже выйти не может. Мы будем всегда тяжелей нее, пока она рядом с нами. Так что надо забросить ее подальше.

— Ты ж сам говорил, что она нас сожрет, — сказал Гуй-Помойс.

— Ну… — протянул Ыц-Тойбол. — Может, и не сожрет.

Гуй-Помойс с недоверием посмотрел на товарища. До сей поры он не подводил, но что-то с этой сикараськой определенно нечисто.

— Может, просто съедим ее? — предложил он.

Подобную мысль Ыц-Тойбол не рассматривал, но предположил, что съесть они сикараську всегда успеют, а вот разобраться, что к чему, без этой твари будет весьма сложно. Стоило рискнуть и раскусить эту загадку до конца.

— Нет, — твердо ответил Ыц-Тойбол. — Будем выбрасывать. Бросать будешь ты.

— То есть как — удался? — спросил брюл-брюл. — Когда успел?

— Что за эксперимент? — поинтересовался воин.

— Я ведь говорил, — с досадой отмахнулся Тып-Ойжон. — Я пытался разрешить проблему перемещения в пространстве…

— Э… да… вы, кажется, сжигали звук? — Дол-Бярды со всем уважением воззрился на ученого спутника.

— Нет же, — вскричал мудрец-практик. — Все совсем не так. Я не экспериментирую со скоростью, это уже вчерашний день. Я решил, что нужно преобразовать пространство.

…Пространство, решил про себя Тып-Ойжон, это шар. Потому что направлено во все стороны. Хм, а под ногами? — задал он себе резонный контр-вопрос, и после сам же на него ответил: если выкопать яму — то и под ногами тоже. Задумавшись еще больше, Тып-Ойжон попытался найти еще какой-нибудь довод против выдвинутой гипотезы, но не придумал. Значит, решил он, я прав: пространство — это шар, и он вокруг.

Конечность пространства неоспорима, двинулась дальше научная мысль. Ой ли? — ехидно спросил себя мудрец. По большому счету — да, последовал ответ. Потому что я сейчас нахожусь в замкнутом пространстве комнаты, и оно имеет строго определенные границы. Этому нас и философы учат, и Патриархи: знай меру. Если мы измеряем пространство, значит, оно имеет меру, а что меру имеет, то меру и знает. Пространство меру имеет и знает, значит, я прав. На подобное умозаключение возразить было совсем невозможно, и та часть Тып-Ойжона, которая всегда сомневалась, промолчала.

В момент возникновения смелой научной мысли мудрецу до зарезу требовался умный собеседник, но на тот момент, когда Тып-Ойжон впервые задумался над сущностью пространства, собеседника под рукой почему-то не оказалось, а что толку разговаривать с собой, когда все равно убедишь?

Словом, в итоге мудрец-практик пришел к выводу, что единственное неоспоримое свойство, присущее пространству — это перспектива. То есть чем дальше предмет, тем он кажется меньше. Если победить перспективу, значит, будет побеждено и пространство.

Теперь оставались сущие пустяки — победить перспективу. Что мудрец не задумываясь и сделал, рассуждая примерно следующим образом: всем известно, что у страха глаза велики, то есть чем более отдаленной и абстрактной является опасность, тем страшнее и глобальнее она кажется. Из этого следует, что на страх законы перспективы не распространяются. Материализовав страх в чистом виде, мы получим модель чего-то, что не зависит от пространства.

Тып-Ойжон намешал в мензурках все имеющиеся в его распоряжении реактивы и опрокинул в клюв, закусив только что пойманной на улице молодой сикараськой. В брюхе зловеще заклокотало, нутро зловонно рыкнуло.

Как жить хочется, меланхолично подумал он, когда внутренний мир оказался на грани катастрофы. Еще хотелось забросить эти идиотские опыты, не связываться с пространством, а тихо и мирно покуривать балданаки где-нибудь в "Веселых сикараськах", но никак уж ни в душной захламленной лаборатории. Вскоре жжение и общее недомогание достигли своего апогея, и мудрец по-настоящему испугался смерти. Пальцы крыльев почти ничего не ощущали, клюв вообще казался абсолютно чужим и странным, из ноздрей вспухали, взлетали в воздух и лопались наполненные зеленоватым туманом пузыри соплей. И Тып-Ойжон подумал, что теперь, наверное, уже точно — все, окончательный ёк.

Именно в этот момент организм спас хозяина — фонтан рвотных масс обрушился в сосуд для омовения хвоста и других конечностей, который Тып-Ойжон приготовил именно для такого случая. Мудрец сделал себе промывание желудка, прополоскал клюв, а после с живейшим интересом принялся исследовать содержимое сосуда, как будто только что не клялся себе, что ну ее подальше, эту науку в частности и Многия Знания вообще.

Сикараська, использованная в качестве закуски, под воздействием реактивов практически полностью переварилась. Кое-что, правда, осталось, и теперь эти фрагменты мудрец аккуратно вылавливал с помощью пинцета. Часть глазного яблока, веко с ресницами, половинка клешни и еще какие-то незначительные детальки. Все это Тып-Ойжон безжалостно порубил на мелкие части и присыпал тинной трухой.

Надо сказать, что эксперимент этот был смелой научной догадкой и беспрецедентным прорывом никто не знает куда. Давным-давно Тып-Ойжон обратил внимание, что если сикараське оторвать ногу, то вырастет новая. Но никто еще не проверял: вырастет ли у ноги новая сикараська? На самом деле эксперимент с ногой Тып-Ойжон уже провел, и в чулане у него топтались уже две ноги с нижней половиной туловища — точная копия ног и туловища нашего мудреца. Верхняя часть еще не наросла.

Теперь же в распоряжении Тып-Ойжона имелся совершенно уникальный материал: эти частички восстановятся в готовых сикарасек, но новые сикараськи будут уже наполовину состоять из его страха, а значит издалека они будут казаться больше, чем есть на самом деле. Тогда можно будет вплотную заняться изучением свойств измененного пространства.

В том, что пространство изменится, Тып-Ойжон не сомневался ни на мгновение. И оказался, к своему глубокому сожалению, абсолютно прав.

Вскоре бежать стало невмоготу и Раздолбаи свалились, обессиленные, в траву.

— Слышь, бич? — спросил Старое Копыто. — Ты еще торчишь?

— Ы-ы, — помотал головой Торчок, и бородавка безвольно повисла у него меж глаз. — Чача закончилась.

— Какая чача? — насторожился Желторот. — Ты что, стырил чачу у того бича? Да нас за такие дела сожрут в ближайшей подворотне.

Старое Копыто в надежде осмотрел равнины. Никаких подворотен вблизи не оказалось. Зато треть неба по прежнему занимал офигительный глюк.