Книга Бытия - Алексей Лукьянов

— С собой возьмем? — спросил Гуй-Помойс.

— Не оставлять же его здесь, — Ыц-Тойбола раздражала подобная недальновидность. — Ну, отойдем мы отсюда подальше, а он же вырастет — и схавает нас.

Гуй-Помойс поежился, и больше ничего не сказал. Ходоки собрали свой немудреный скарб, доели останки сикарасек, что-то сложили в сумы и пошли дальше.

…Ыц-Тойбол стал спутником Гуй-Помойса в один прекрасный день, когда лесные сикараськи запалили Большой Огонь. Церемония эта могла означать только одно — инициацию. В этот раз обряду инициации Ыц-Тойбол (точнее, имени ему пока не дали, до инициации никто имени носить не мог) по всем правилам не подлежал, но мудрец из их стойбища давно заприметил, что из всех сикарасек, снятых с дерева этап назад, поджарый и мускулистый чешуйчатый подросток, по ночам мучительно всматривающийся в небо, будто пытаясь что-то там найти, опережал своих сверстников в развитии. Опережал он и тех сикарасек, которые нынче собирались получить имя. И на свой страх и риск мудрец, которого звали Гын-Рытркын, решил инициировать будущего Ыц-Тойбола раньше времени. Узнав об этом, сверстники обзавидовались до соплей, а Ыц-Тойбол покрылся нервной сыпью, и в день Большого Огня едва не пропустил обряд, потому что из него беспрерывно выливалось все, что он съел накануне. Кое-как справившись с бушующим организмом, неофит едва успел к моменту, когда лесовики перебрасывали сквозь пламя предпоследнего инициируемого. Будущего Ыц-Тойбола подхватили за лапы и зашвырнули в столб ревущего огня.

Что там произошло, в столбе пламени, он не запомнил, единственное, что, как ему показалось, он увидел — это огромная, необъятная сикараська, передвигающаяся на брюхе, и несущая на спине витой панцирь. Еще ему послышалось, будто его кто-то зовет…

Потом Ыц-Тойбол выпал из объятий пламени в объятия Гын-Рытркына, и вот тут-то произошло немыслимое — мудрец не смог дать инициированному имя. Он в замешательстве оглядывал новенького, и дело грозило обернуться скандалом, если бы Ыц-Тойбол не шепнул:

— Ыц-Тойбол.

Это имя он услышал, путешествуя в огне. Гын-Рытркын повторил имя вслух, и теперь подросток стал взрослым. Ему предстояло выбрать путь.

Если честно, то Гын-Рытркын рассчитывал на Ыц-Тойбола, как на достойного ученика. Не каждый день, между прочим, мудрецы с дерева падают. Тем более в лесу, тем более — с такой предрасположенностью к созерцанию. Тут даже философ получиться может. Но вся загвоздка состояла в том, что Ыц-Тойболу не хотелось жить в лесу. Не то, чтобы ему совсем здесь не нравилось, но та картина, которую он видел во время обряда, тянула его прочь из этих мест. И когда мудрец начал спорить с местными охотниками на предмет ученика, через лес прошел Гуй-Помойс.

Никто даже слова вымолвить не успел, как инициированный подросток перегородил дорогу бронированному шипастому ходоку, вместо того, чтобы смиренно ожидать решения старших.

— Дядь, ты ходок?

— Ну? — недоверчиво отозвался Гуй-Помойс.

— Возьми попутчиком.

Гуй-Помойс задумался. Новичок требовал долгой подготовки. Но, с другой стороны, это всегда носильщик и неприкосновенный запас, поскольку первых двух напарников Гуй-Помойс попросту съел, а к настоящему моменту потерял уже третьего партнера. Тот сорвался в пропасть на Краю Света, и унес за собой суму с провиантом и бумеранги.

— Пойдем, коль не шутишь, — Гуй-Помойс покосился на стоявших чуть поодаль мудреца с охотниками. — Не скиснешь? До города долго еще пилить.

По негласному закону выбранная стезя не оспаривалась. Ыц-Тойбол попрощался с Гын-Рытркыном и покинул стойбище…

Переход предстоял долгий.

Но в это время пан-рухх, носивший странное имя Ботва, встал, как вкопанный, и заявил:

— Слазь.

Мудрецу сделалось нехорошо.

— Он у вас что — разговаривает?

— А у вас нет? — в свою очередь удивился Дол-Бярды.

— Нет, — неуверенно ответил Тып-Ойжон, но брюл-брюл настолько выразительно посмотрел на своего седока, что тому пришлось выдавить из себя совсем уж робкое "не знаю".

— Интересные дела, — забормотал воин, спешиваясь. — Вроде весь из себя образованный, шапку с флюгером на голове носит, звук до скорости света разгоняет, а разговаривает ли его кляча — не знает.

— Вообще-то, — брюл-брюл обладал высоким и даже не лишенным некоторой манерности голосом, — я вас клячей не обзывал, несмотря на то обстоятельство, что об уровне интеллекта мы могли бы еще поспорить, и я…

Тып-Ойжон громко вскрикнул — и упал без чувств.

Старое Копыто ошеломленно посмотрел на своего визави, и на всякий случай переспросил:

— Дуэль? Ты это что, меня вызываешь на дуэль? Ты со мной драться собираешься, по правде, что ли?

— Именно, бич, именно, — Желторот рыл дерн мощной когтистой граблей, которой так неожиданно и шокирующе заканчивалась его тощая длинная нога. Все перья на Желтороте воинственно топорщились. Все, что уцелели.

— Эй, бич, он сказал, что вызывает меня на дуэль, — удивлению Старого Копыта не было предела. С ним еще никогда не обходились настолько благородно, обычно сразу били в глаз. — Меня! Эй, бич, ты слышишь?

— Я… ик… с бичами не разговариваю, — Торчок только что разжевал незнакомую ягоду, и длинная бородавка, венчающая его зеленую голову, пошла пятнами, встала дыбом, а глаза съехались в кучу. — Я та-арр-чуу!..

Раздолбаи всегда ходили втроем, и имена носили странные: Желторот, Старое Копыто и Торчок. Самый высокий — Желторот — действительно имел вокруг короткого массивного клюва желтую окаемочку; две суровые нитки ног и сердитая нитка шеи крепились к перьевому комочку туловища. Короткие тощие крылья с изящными ладонями и толстенные пальцы ног с короткими когтями казались лишними в этой композиции, но расставаться с ними Желторот не собирался, потому что был забияка, и добрая половина неприятностей, что до сих пор обрушивалась на Раздолбаев, случалась по его вине. Вторая половина всех неприятностей висела на Старом Копыте, шерсть на котором свалялась, наверное, задолго до его появления на свет. Морда у Старого Копыта вытянутая, глаз вылез на лоб, а между ушей до самого глаза задорно топорщится окостеневшая грива. В целом же все неприятности случались с молчаливого согласия Торчка, у которого три пары членистых ног, гигантские кисти рук, бешеные глаза навыкате, сумасшедшая белозубая улыбка, и длинная бородавка на макушке. Все трое жили под одним общим девизом: "Я та-арр-чуу". Внутри этого сообщества принято обращаться друг к другу не иначе, как "бич". Что это значило, знали только Раздолбаи, да и то, если честно, весьма приблизительно. Просто звучало сурово.

Путь ходока всегда прям, и лежит перпендикулярно к линии горизонта, это самое первое правило, что усвоил Ыц-Тойбол после знакомства с Гуй-Помойсом. Правда, держать прямую и перпендикуляр оказалось сложнее, чем запомнить такое простое правило, однако Гуй-Помойс был приятно удивлен тем, что Ыц-Тойбол запомнил все с первого раза. Такого сразу харчить нельзя, решил ходок, а когда оказалось, что новый попутчик по запаху может определить, годится трава или мясо в еду или нет, а заодно и в лекарствах толк знает, Гуй-Помойс понял, что счастье в жизни все-таки есть.

Переход обычно длился с момента пробуждения до наступления ночи, разговорами ходоки себя не отвлекают, потому что прямую и перпендикуляр можно держать только в сосредоточенном состоянии. Правда, теперь первую половину перехода прямую держал Гуй-Помойс, а вторую — Ыц-Тойбол, и это делало переход немного легче… и скучнее. Потому что ни о чем не говоря плестись вслед за шишковатой, поросшей шипами спиной Гуй-Помойса оказалось гораздо тяжелее, чем держать прямую.

Сегодня, правда, Ыц-Тойбол не скучал, потому что изучал сикараську.

Глаз твари светился серебристо-белым, а реснички с ротиками цвета не имели, и даже наоборот — старались слиться с окружающим ландшафтом до полной невидимости.

Кстати, сикараська уже не выглядела напуганной, довольно свободно держалась в руках Ыц-Тойбола, с любопытством оглядывая окрестности, и, что самое главное — не пыталась увеличиться в размерах и сожрать ходоков. Это самое милое, чего только мог ожидать в данный момент Ыц-Тойбол от нежданной попутчицы.

Неожиданно в голову Ыц-Тойболу пришла забавная мысль, своеобразный парадокс: хорошо, допустим, они с Гуй-Помойсом оставят сикараську и уйдут. Если принять ко вниманию то обстоятельство, что чем дальше от вас сикараська, тем крупнее и страшнее она становится, можно предположить, что если ходоки отойдут действительно очень далеко, гигантская тварь может легко их достать, правильно? Но, с другой стороны, ресничка ее, приближаясь к ходокам, будет уменьшаться в размере настолько, насколько приблизится… Словом, сикараська всегда большая и всегда маленькая.