Венгерская вода - Сергей Зацаринный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот же день ладан был погружен на борт быстроходной шейти вместе с нашими дорожными вещами, а вечером прибыли и мы.
Помня о предостережении деда, я внимательно осмотрел гавань, когда мы ее покидали. На ночь глядя, да еще при усиливавшемся ветре, в море, кроме нас, не вышел ни один корабль.
Мисаил, к которому теперь надлежало обращаться только по имени и с надлежащей почтительностью, как к хозяину, спросил у капитана, когда мы доберемся до Кипра. Тот сердито пробурчал, что не надо раздражать шайтана и строить планы, отправляясь в плавание. Однако один из матросов, не столь суеверный, как его начальник, шепнул нам, что, если все будет в порядке, нам придется просидеть в тесном трюме всего две ночи.
Был еще виден удалявшийся берег, залитый медными лучами заходящего солнца, темнели высокие деревья, и совсем рядом безразлично дремали в вековой пыли развалины древнего маяка. Корабль уверенно резал волны, мерно подрагивая в такт гребкам весел.
Мысль о том, что человек в море ни живой, ни мертвый, полезла в голову, только когда стемнело. Мрак обступил корабль со всех сторон, небо покрыли тучи, и лишь звуки царили во тьме, заполнившей мир. Страшные и непонятные звуки, которые даже не замечаешь при свете дня. Зловещий скрип мачты, ровный плеск весел и ветер. Нечеловеческий грозный посвист из непроглядной бездны.
Сразу пришли на ум слова из десятой суры: «Когда они плывут при благоприятном ветре, тогда радуются этому; а когда застигнет их буйный ветер, когда со всех сторон настигнут их волны и представится им, что они поглощены будут; тогда они призывают Аллаха».
Я вдруг ощутил себя песчинкой на ветру судьбы.
«В Его власти корабли с поднятыми парусами, плавающие в море, как горы».
Разве это только про море? Вчера вечером я не торопясь шел на предвечерний намаз в мечеть нашего медресе, дома меня ждала жареная курица и недочитанный свиток с мудрыми мыслями. С кем-то я благодушно попрощался до завтра на ступенях. А через мгновение увидел Симбу и Самита. Съел ли хоть кто-нибудь мой остывший нетронутый ужин сегодня утром?
Как приятно было вспоминать свою теплую мягкую постель, лампу с добавленной в нее благовонной смолой, так уютно освещавшую мою уединенную келью! Шелест огромных платанов в ночной тишине. Теперь это в одночасье стало прошлым. Милым, дорогим и ушедшим. Вернусь ли я туда? Может, потому так приятно думать о нем, что будущее мое неясно и полно неожиданностей. Только Всевышний знает, что ждет меня впереди.
Я поправил под головой сумку, которую дал дед. Все остальные вещи ждали нас на корабле, и только ее он вручил лично. Там было его любимое снадобье из тех самых абиссинских ягод, дающих бодрость и снимающих усталость. Их варили в жире и, добавив сахар, скатывали в застывшие шарики. Весьма полезная вещь в дальней дороге.
Еще там лежал пакет с бумагами. Кроме запечатанного послания менялы к своему соплеменнику-единоверцу в Каффе, здесь была точная копия самого заемного письма. На отдельных листках опытный резчик печатей срисовал подписи. В кошельке, висевшем на шее, хранилось самое ценное: перстень с печатью и подписанный кади документ, в котором говорилось, что я уполномочен действовать от имени деда.
Мне предстояло добраться до Константинополя, где я должен был обратиться к тамошнему патриарху Филофею. Давным-давно, еще молодым монахом, он бывал в наших краях, направляясь в монастырь святой Екатерины на Синае. Тогда и познакомился с дедом в караване, следующем в сторону Дамаска. Потом, когда странствующий монах сделался у себя в Романии сначала настоятелем большого монастыря, а потом и митрополитом где-то во Фракии, это обернулось выгодными торговыми связями. Церковь испокон века была самым крупным покупателем ладана. Теперь старый знакомый деда сидел на самом Патриаршем престоле. Часть ладана в наших ящиках предназначалась ему в дар, вместе с просьбой дать проезжую грамоту в Крым. Это было самое большее, что дед мог для меня сделать. Дальше я уже должен был действовать сам.
Только теперь, на склоне лет, я понимаю, с каким тяжелым сердцем он отпускал меня тогда. Привыкший все держать в своих крепких руках и предусматривать всякую неожиданность, дед вынужден был положиться на желторотого юнца, не сведущего в делах и не имеющего опыта в жизни.
– Все, чем я могу тебе помочь, – сказал он на прощание, – это сделать твой путь до улуса Джучи безопасным. Если будешь делать все, как я велел, доберешься туда без особого риска. Дальше тебе придется действовать самому. Поэтому крепко запомни мое наставление – будь осторожен! Царство Джанибека считается землей ислама, но само оно лежит у самого края Страны Мрака, о которой рассказывают столько небылиц. Поэтому будь готов к любым неожиданностям. И помни – ничто не сгубило столько людей, сколько самонадеянность. Я простой купец, пытающийся узнать судьбу своего внука, пропавшего в тех краях. Чтобы ты хорошо представлял, как сложна эта задача, расскажу тебе, что это некогда оказалось не по зубам самому великому султану Насиру.
Лет сорок назад жил в наших краях генуэзец Сигурано Салваиго. У нас его звали Шакран. Вот зовут же Мисаила Самитом. Был он очень большой человек. И страшно богатый. Сам султан Бейбарс именовал его братом. В великой милости он остался и при Насире. Однажды Шакран отправился в улус Джучи с кораблем, полным всякого товара. Больше его никто не видел. Ханом там тогда был Узбек. У нас с ним была великая дружба, незадолго до этого его племянница стала женой нашего султана. Поэтому первое же посольство ко двору хана попыталось выяснить, что случилось с купцом. Ответом было, что он стал жертвой пиратов, укрывающихся на островах. Однако ходили и другие слухи. Многие облеченные доверием люди говорили, что это сам Узбек велел казнить Шакрана и забрать его товары. То ли обидевшись за то, что султан развелся с его родственницей и отдал ее в жены своему подданному, то ли из-за наветов своего любимца и наставника шейха эн-Номана, крепко повздорившего с султанскими эмирами во время своего приезда в Египет. Истина так и осталась сокрытой. Судьба Сигурано Салваиго неизвестна и по сей день. Одно можно сказать наверняка – генуэзца погубила самонадеянность. Он привык считать опасности уделом маленьких людей, дрожащих перед городскими кади и придорожными разбойниками, а себя считал избранником и баловнем судьбы. Она жестоко посмеялась над ним.
Пусть эта история
