И я там был..., Катамаран «Беглец» - Наталия Новаш

«Да, — подумала я, — вот, значит, какую трещину хотел он мне показать».

— И давно ты о ней знаешь? — спросила я.

— Они с позапрошлого воскресенья ее чинят, две недели уже. Сначала смотреть приезжали на своих машинах. Без моторов… Но моторы есть! Я сам тайком открывал капот! Никого не было — и открыл. Все новенькое, все блестит: мотор, свечи, аккумулятор… Только сделано все, как бутылки, — не из металла. И бензина туда ни капли не заливают! Даже запаха не слышно… Вот они и приезжали смотреть трещину. И все одинаковые, в зеленых платках.

Только с пятницы джинсы на некоторых появились. Потом — красные работать стали, уже не люди. Потом — прозрачные. Но сперва тот, что на костер приходил. Это его «Колхида». А сторож с зятем у них бутылки украли. Того, второго, сторож так и называл: зять. Я их там, в гущаре, — Димка кивнул на лес, — у бутылок в окопе три дня назад встретил. Сторож так и говорит тому: «Зять, а зять? Три рубля на дороге не валяются. Чего им тут пропадать зазря?» Я им сказал: «Не ваши бутылки!» А он: «Все равно ворованные, так бы тут не лежали». Я тогда говорю зятю, сторож был совсем пьяный: «Не видите, что ли, КАКИЕ бутылки?» А зять: «Молчи, пацан! Небитые, значит, примут». Я совсем тогда разозлился. «Не знаете, — говорю, — что брать не ваше воровством называется?» Сторож замялся, стыдно стало, зятя за рукав тянет. А тот со злостью: «Знаешь разве, чьи бутылки?» — меня спрашивает. А я говорю: «Не важно! Попробуйте только возьмите!» Тогда они ничего не взяли, в тот раз просто так ушли. Сторож сказал, что поздно и на станции теперь не примут, чего их зря до хаты тащить… Это потом мы их с бабушкой у хутора с бутылками встретили…

Я с трудом сдерживала улыбку, представляя себе эту комическую и нелепую сцену. Но вообще смышленому ребенку, считай, повезло. Счастье, что это был здешний сторож, который хорошо знал, где работает Димкин папаша!

Масса вопросов была у меня к Димке. Но я задала самый бестолковый — о бутылках.

— Не знаю… — ответил Дима. — Не знаю, зачем ИМ бутылки… Да они и не стеклянные. Посмотри сама… — и он протянул мне ту, что все время держал в руках.

Бутылка как бутылка. Но едва я взяла ее в руки, сразу стало ясно, что это и вправду не стекло. Под пальцами оставались упругие вмятины, точно на резине. Разбить такую было невозможно. Я машинально ковырнула пальцем наклейку. «Пиво жигулевское». Но и наклейка оказалась не бумажная. Была она из того же самого эластичного материала.

Это были уже не шутки. Насколько я знала, бутылки такие нигде у нас не делают…

Мы уже двинулись в гору. Навстречу нам прошел еще один странный человек в платке. Вежливо поздоровался, не спеша поднимаясь вдоль края поля, а Наташа все еще возилась у трещины.

— Она ее первая обнаружила! — сказал Димка и кивнул на Наташу. — После меня! — не удержался он, чтобы не похвастать. И вдруг остановился. — Видишь? Там уже «красные» свою работу начали.

Я оглянулась, но ничего не заметила. Только тот человек, который поздоровался с нами, теперь, прогуливаясь взад-вперед, о чем-то разговаривал с Наташей.

— Они сузили трещину! Посмотри-ка хорошенько. Раньше-то трещина, знаешь, какая широкая была!.. — Важно докончил Димка, увлеченно наблюдая за чем-то совершенно для меня невидимым. Я изо всех сил начала вглядываться туда, где была трещина. Поначалу мои глаза ничего не различали, и я почувствовала обиду. Но Дима взял меня за руку и сказал: — Смотри туда, смотри внимательно!

…И постепенно я стала различать смутные красноватые тени, которые делались с каждым мигом все контрастнее… И, наконец, ясно увидела, как алые полосы света — в виде танцующих одноцветных радуг — изгибаясь дугами и скрещиваясь, словно бы суетятся над трещиной.

— Видишь? — спросил Димка, показывая на красные радуги, и я кивнула, не отрываясь от завораживающего зрелища и не отпуская теплую Димину ладонь. Пальцы другой руки совершенно непроизвольно разжались и выпустили свернутый трубочкой журнал «Знание — сила», который я как встала с шезлонга, так машинально и таскала с собой. Он беззвучно шлепнулся на дорогу, и только тут я почувствовала, до чего же устали пальцы, не дававшие ему раскрутиться, и с удовольствием потрясла онемевшей кистью.

Красные вертикальные полосы, окаймленные с двух сторон ярким световым ореолом, отчетливо уже выделялись на фоне зелени и голубого неба. Высотой они были повыше человека, а шириною — чуть уже обычной двери. Я так и прозвала их про себя — «двери». Полосы все время двигались: сложно переплетаясь, собирались в какие-то решетки и узоры, излучавшие неяркими струями золотистый свет.

Я вдруг заметила, какое грустное у Димки лицо. Видно, «красные» не были для него новостью, он даже не смотрел на них. Взгляд его был устремлен на дорожку между полем и лесом — туда, где под сплетавшимися радугами слева шевелилась рожь, а справа в яркой траве стояли березки. Стволы их ослепительно белели на солнце, и между рожью и этой зеленью, как траншея, пересекала глинистую дорожку зловещая трещина.

Ната уже спешила к нам, спускаясь кромкой поля. Мы молча обождали ее и пошли домой вместе. Дима сказал, что лучше ИМ не мешать, до обеда все равно не управятся.

Тут я заметила, что нет Сержика. Разозлилась я на себя. Это ж надо — так обо всем забыть! Оглянулась и вижу: на холме между «красными», взад-вперед мечется его фигурка. Я стала ему кричать, махать руками. Совсем забыла, что глухой… Навстречу помчалась. А он уж и сам бежит к нам с горки, зажимая в руке мой журнал.

Тут Виктор на него обрушился, выразительно выговаривая губами:

— Ты зачем людям мешаешь? Ведь просили уйти, как начнут работать! Сказано тебе было… По-человечески!

Понемногу Витькин гнев проходил. Сержик уже отдышался и шел рядом. Димка взял у него журнал, аккуратно смахнул со страницы дорожную пыль. «Ко-нечна ли жизнь Все-лен-ной?» — по слогам прочитала Наташа, заглядывая ему через руку.

— Ну? — спросила я наконец, потому что все были в сборе. — И что вы об этом думаете?

— Мир треснул! — радостно сказала Катя. — Нам Димка так вчера объяснил.

— А он-то откуда знает?

— Знаю, — сказал Дима, — от Сержика. Он с «красными» разговаривать умеет. А я сразу понял, что это пришельцы, когда бутылки их в лесу нашел. Только машины не знаю, где прячут. Может, и нигде, если превращаются в них, как в «красных». Это я еще выясню.

«Да, — размышляла я про себя уязвленно, — Сержик, значит, разговаривать с ними умеет. По-человечески. Димуля наш тоже сразу точки над «и» расставляет. Без всяких там «кто?» и «что?», без комплексов. Правда, выяснить все-таки кое-что еще собирается… Натуля — стеснительная и серьезная — исследовательскую деятельность налаживает. С разрешения, так сказать, свыше. Где уж нам, с нашими способностями… А что тут, впрочем, особенного? Что, собственно, произошло? Мир треснул? Подумаешь! Есть, слава богу, кому трещины заделывать. Заделают — и снова будет, как новенький! И нас ни о чем не спросят! А с другой стороны, чего это они так пекутся? Стали бы мы о каких-нибудь муравьях заботиться? Даже если пол их муравейника обвалится?!

Я вспомнила, что там, за поворотом, под большим дубом, будет сейчас огороженный лесниками муравейник. Да загорись он сейчас весь, стали бы мы тушить? И тут же ответила себе: конечно! Ведь лес тогда может загореться… Все начинается с маленького пожара…

Даже на таком расстоянии чувствовалось, что тянет сюда промозглым холодом, как от того проехавшего мимо грузовика… Вспомнила я почерневшую гусеницу и четкие, продуманные движения Наташиных пальцев. Откуда она знала, что пальцы туда нельзя?

Хотела было спросить, да передумала. Как представила, что ответит сейчас: «Сержик сказал», так снова холодок пробежал меж лопаток. Да кто они такие, черт побери, все эти дети… и какие еще кроются в них способности?!

«Но, похоже, с трещиной дело и впрямь серьезное! — решила я, медленно бредя по дороге. — Если и вправду… мир треснул, то где-то может быть и не такая трещина… Не «микро», как у нас тут, а хотя бы, ну, на пол земного шарика, наполненная эдакой черной космической пустотой! Для Вселенной ведь, скажем прямо, это ерундовые масштабы! Чикнет случайно где-нибудь под носом, и…»

Я снова вспомнила ту странную тень… тень от трещины, похожую чем-то на воздушный шарик, длинный, как колбаска… или на невидимую сосиску, или на прозрачный рыбий пузырь… И пролегла одна такая трещинка здесь, на дороге, тоже вроде бы безобидная и совсем-совсем пустая… Что, казалось бы, опасного в пустоте? А ведь она-то и есть, если вдуматься, самое страшное из всего на свете!

«Вот странно, — подумала я, — а как же сохраняется граница? И как эта вселенская пустота, в которой гибнет все живое, не «смешивается» с обычной, привычной нам пустотой — с тем же воздухом, хотя бы? Как не лопается этот «воздушный шарик», пробуравивший материю?»