И я там был..., Катамаран «Беглец» - Наталия Новаш

Наконец, я поняла! Ведь мы уже полчаса сидим на месте, а костер наш горит и горит! Это казалось чудом.

Обычно мы с нашими скудными запасами дров — несколько поленьев да кой-какой хворост — не долго позволяли себе засиживаться. Костровым был Виктор, самый опытный среди нас дровосек, но все сухие сосенки поблизости, которые под силу было ему порубить, мы извели и теперь недаром сидели на ведрах. Топили мы в основном всяким мусором: хвоей, листьями, сухими сосновыми веточками и валежником, то есть всем тем, что валялось под ногами. Через каждые десять минут при таком топливе, едва костер начинал затухать, мы вскакивали и бежали наполнять ведра. Вываливали сухие иголки, огонь пожирал их мигом, а через десять минут — то же самое. Заготавливать впрок у нас никак не получалось. Взрослые, конечно, действовали бы по-другому. Но ведь дети — всегда непоседы, и потом, при такой, «взрослой», системе мы попросту не сумели бы ощутить необычность подарка, которым одарил нас незнакомец.

Его щепочек и досочек хватило нам потом еще на неделю. Они обуглились в головешки, но до конца не сгорали. Мы обливали их на ночь водой, а потом разжигали снова.

И картошка у нас в тот вечер, вопреки обыкновению, так и не кончилась. Уже назавтра утром мы нашли в золе еще целую кучу.

Сидели мы тогда долго, допоздна и все вытаскивали и вытаскивали из углей печеную картошку. Витьке пришлось опять бежать за солью, и Катя сказала, что незнакомец, наверное, тоже внес свою долю.

3

В субботу, на заре, когда мы еще спали, понаехали из города родственники. Срочно надо было удирать в лес! К тому же мне привезли из города письмо от Алеся да в придачу свежие журналы — «Знание — сила», «Неман» с очередным детективом и еще какое-то чтиво. Поэтому в то утро мы не закинули шезлонг в кусты, а действительно пошли на полянку — туда, где всегда собирали первую землянику. Так уж пожелал Димка.

Что за чудные это были места! Редко встретишь сейчас такое в двадцати километрах от города! Фантастика! Мы бежали через лес и через кусты, а потом вышли к полю, где полно было солнца и света. Местность тут холмистая, и на холмах между небольшими полями светлели на ветру молодые березовые рощицы. Какая трава, какие полянки оставались справа и слева — на каждой можно было устроиться по-королевски! — но Димка летел вперед. Горожане и дачники игнорировали эти места: от станции далеко, да и от основных дач и хуторов тоже. Поэтому-то трава тут была вовсе не смятая. Она росла здесь такая высокая и густая, что просто загляденье.

Мы мчались, любуясь меняющимся ландшафтом. Холм. Горка. Рощица. Новое поле… И всюду — молодая, почти еще весенняя зелень. Я останавливалась перевести дух — шезлонг приходилось тащить мне! И каждая из травинок, колыхавшаяся на солнце, отчетливо различалась в переплетении стебельков! Но стоило побежать, щуря глаза от света, — и море изумрудных бликов волновалось по обеим сторонам дороги. Блики, блики… А там, во мраке, где деревья давали уже лесную тень, белыми кружевными свечками мерцали душистые ночные фиалки.

Наконец мы выбрали место у самой дороги — залитый солнцем пригорок, крутой и высокий, но, к счастью, с ровным выступом для моего шезлонга. И впервые была идиллическая картинка: я, развалившись в кресле, принялась читать свой «Неман», а племянники, как положено, копошились, рядом, выискивая землянику. И тут я вспомнила про письмо. Почтовый штамп Ратомки вчерашним числом. Я разорвала конверт, вчиталась… и не знала, как реагировать… «За все спасибо. Отбываю ближайшим поездом. В родственники не напрашиваюсь, алкоголиком еще не стал. Приятного отдыха в садоводстве. Горячий привет соседям. Алесь».

«Ну, точно! — подумала я. — Экзамены провалил. Свихнулся там от жары… Но чтобы куда-то ехать!..» Расстроенная, я смотрела на детей: состав был полный — трое моих, Димка и Сержик. Но идиллия длилась недолго, ягоды их не очень интересовали… Все скоро меня покинули. Как всегда, когда не даешь им больше новой для них информации и, отвлекшись чем-то своим, обрываешь невидимую нить контакта, которую по-настоящему умеют чувствовать только дети, они становятся «предателями»… Издали фон их голосов доносил до меня, что снова они «варятся в своем соку»:

— Моя проволока!

— Моя!!

— Не мешай, Натка, — строго кричал Виктор. — Отдай гусеницу!

— Сам жадина, — парировала Наташа.

— Слётай лучше возьми на кухне часы… Слышь, Катька?

— А мне, думаешь, не интересно?

— Ой!.. Чур, это моя стенка!

Но я читала… Я сидела лицом к солнцу, внизу передо мной лежала дорога, становившаяся то желтой, то серой от наплывавших на солнце тучек и обегавшая сейчас мой светлый холмик, как серая речка… убегавшая туда, вправо, в старый ратомский лес. Обычный сельский большак, на котором и за день, впрочем, можно не встретить ни единого человека. Правда, опять поговаривали сегодня, что видел здесь кто-то людей с пустыми бутылками…

А на пологом взгорке по другую сторону большака, словно на противоположном берегу, там, на границе поля и березовой рощи, копошились племянники. Что-то они притихли… Это было довольно странно, и я на всякий случай изредка и с подозрением поглядывала в их сторону.

Димка то и дело уходил куда-то, а сейчас возвращался по дороге из леса, держа в руках пустую бутылку — обычную, темно-зеленую, из-под пива или минеральной воды.

«Ну и ну! — подумала я удивленно. — Все на этих бутылках помешались!»

Хмурый Димка подошел ко мне и рассеянно сказал:

— Слушай… Все равно ты ничем не занята. Сходи домой за часами!

Я ошарашено на него уставилась. Вот ребенок! Когда это у меня были часы? В жизни их не носила! Не знает, что ли… И неуверенно предложила:

— Есть у нас на кухне будильник. Принести?

— Нет… — покачал головой Димка, — мои принеси, с секундной стрелкой… — и покосился через плечо на заголовок статьи, которую я читала: «Вселенная. Гипотезы и открытия». — На тумбочке в моей комнате поищи. А я пока почитаю… «Конечна ли жизнь Вселенной», — шептал он подзаголовок и, заинтригованный, бесцеремонно выдернул из моих рук журнал.

Что оставалось делать? С их точки зрения, я одна сейчас ничем не была занята. Ладно, мне это и впрямь не в тягость. Я покорно встала и не спеша зашагала по дороге к дачам. Бездельники-воробьи заливались в кустах от радости, будто приветствуя мое героическое послушание.

Димкина бабушка пропалывала клубнику.

— Здравствуйте! — сказала я. — Димка меня за часами прислал.

— Погляди сама, — откликнулась Марья Петровна. — Где он там пропадает? А то Игорь спрашивал. Пленки принес.

На веранде у Марьи Петровны была чистота, не чета нашей. Я скинула босоножки и прошлепала по только что вымытому полу к Димкиной комнате, рассеянно открыла дверь, и тут что-то упруго-мокрое плюхнуло мне в лицо.

— Одеяло, гляди, не трогай! — панически донеслось из сада. — Ничего не трогай! Димочка не велит! Аппараты свои в темноте заряжает.

Я включила свет. Осторожно раздвинула фотопленки, сохшие на веревке прямо в дверном проеме, и подошла к столу. Рядом с часами лежали два фотоаппарата, а посередине возвышался «Крокус» — явно Игорешкин, больше ни у кого на дачах не было такого ценного увеличителя. Одеялом было завешено окно. На подоконнике — ванночки для проявления, пачки с химреактивами.

«Неужели этот ребенок уже печатает фотографии?» Но самих фотографий видно не было. Какое-то интуитивное чувство подсказало мне открыть нижний ящик письменного стола. Снимки лежали стопками…

«Ей-богу, творчество сумасшедшего!» — подумала я в полном смятении. На половине снимков не было ничего… Один белый фон. На других — какие-то люди, машины. Старик сторож… А вот — Марья Петровна… Вот опять она, вернее, ее половина… от пояса и до пяток. Ноги в тапочках крупным планом, как у Чюрлениса, есть у него такая картина — гигантские стопы неведомого короля…

— Что ты там… никак не отыщешь?! — взволнованно крикнула Марья Петровна под самым окном, и я поспешно ответила, что порядок, мол, уже нашла, бегло досмотрела пачку и бросила назад в стол. И вдруг рука моя вновь потянулась к верхнему снимку… Я все еще машинально задвигала ногой ящик и — не верила своим глазам!

«Может, это все-таки не он? — я вертела фотографию и так и сяк. — Снят сзади, и поза не его… Но майка! Та самая, с нарисованным на спине надкушенным яблоком! Он сам размалевывал ее в прошлом году!.. И потом, что бы я — не узнала Алеся?!» Сунув фотографию в карман рубашки и зажимая в руке часы, я бросилась вон из комнаты и опять налетела на эти пленки. В голове мелькнула догадка. Теперь-то я решила их рассмотреть. Первая пленка вся была засвечена — одни черные кадры. На второй — уже знакомое: машины, люди… А на третьей равномерно чередовались засвеченные и удачные кадры. Не теряя более ни секунды, я вылетела из дома. И вовремя — на крыльце наткнулась на Марью Петровну.