Журнал «Вокруг Света» №04 за 2009 год - Вокруг Света

Путь из Волоса к Скиафу (Скиатосу) — ближайшему острову, находящемуся в административном подчинении Фессалии, — оказался дольше, чем поначалу думали. С Пелиона вообще казалось, что нескольких минут хватит и на тихоходе. Но на пароме из Волоса плыть к острову пришлось часа два — через весь Пагасийский (Пагаситикос) залив, да еще и огибая Пелион. А не плыть нельзя: во-первых, здесь жил главный писатель края — Александр Пападиамантис. Был и другой повод: посмотреть, как уживаются на острове две ипостаси новой Греции — православное монашество и пляжно-туристическая индустрия. В Волосе про Скиаф рассказывали прямо противоположные вещи. Одни напирали на какие-то чудеса, что, мол, женщины здесь взяли в свои руки власть, почти как в «Лисистрате» Аристофана, и заправляют всем и вся — от пляжей до развлечений и гостиничного бизнеса. Другие указывали на духовные традиции и набожность островитян: недаром само название Скиаф они толкуют как аббревиатуру — «Скиа Афону», или «Тень Афона». Правда, на Скиафе всего четыре крошечных монастыря, а в знаменитом монашеском государстве в государстве их два десятка, и населены они куда гуще. К тому же на Афон в Халкидике как раз женщинам путь закрыт.

По одной из версий, Макриницу построили константинопольцы, бежавшие даже не от турок в 1453 году, а еще от крестоносцев в XIII веке

Разговорчивый попутчик Димитрис, не давно перебравшийся на остров с материка, дает советы, что стоит там посмотреть. Конечно, музей просветителя и краеведа Александра Пападиамантиса.

 — Он был прекрасным рассказчиком, хотя и писал на кафаревусе — языке, в котором при турках видели опору для нашей исторической памяти, залог непрерывности традиции от Гомера до ХХ века. Язык этот старались искусственно очистить от димотики — того простонародного, с упрощенной грамматикой варианта, на котором мы сейчас говорим и пишем, и наоборот. Кто знает кафаревусу, тот разберет и по-древнегречески. Сегодня на этом языке читают немногие из тех, кто вообще что-то читает.

Первым делом отправляемся к дому Пападиамантиса. Воплощение скромности и молчаливого достоинства. Посмотрел на дату смерти — 1911 год: писатель несколько лет не дожил до распада Османской империи.

 — Он был человеком церковным, но писал о быте простонародья, для него и рыбак, и прачка — «духовные лица». Это было теплое, новое письмо, читая его, понимаешь: отстаивать христианские ценности легче во враждебном окружении, чем среди своих.

В похожей пропорции светское и духовное сочетаются в стенах Благовещенского монастыря. Отличное вино, три дюжины добрейших и умнейших кошек, два музея — истории Балканских войн и музыкальных инструментов мира. В монастыре нас, как паломников из далекой северной страны, накормили до отвала и отпустили с миром.

Да, а вот слухи о «женском бунте» оказались все же несколько преувеличены. Женщины Скиафа действительно создали общество возрождения островных традиций и защиты от загрязнения местных пляжей. Но в отличие от героев Аристофана мужчины им по мере сил помогают. Над песчаной бухтой здесь как-то ухитрились уберечь от огня высокие сосны — будто и не в Греции, а на Рижском взморье. Приглядевшись, понимаю, как: между стволами вдоль тропинок висят, точно голодные удавы, пожарные кишки, в двух-трех сотнях метров от берега — пресноводное озеро: хорошо охраняемая идиллия. Но пора возвращаться в Волос.

Праздник «нет»

После тишайшего Скиафа и маленький Волос кажется большим шумным городом. Правда, сегодня главный праздник страны — День «Óхи». В отличие от большинства греческих дат это совсем свежая история. 28 октября 1940 года посол Италии в Греции предъявил грекам ультиматум: либо вы уступите итальянской Албании пограничные территории на северо-западе, либо мы начнем войну. Население страны вышло на демонстрацию под коротким лозунгом «Охи» — «Нет». В ответ итальянцы атаковали, но греки дали им неожиданно успешный отпор. Только весной 1941-го, когда на помощь неприятелю пришли немцы, государственное сопротивление прекратилось, но партизанская война продолжалась до конца оккупации в 1944 году. После войны тот день, когда греки единодушно сказали «нет», стал чуть ли не самым любимым праздником. На демонстрацию в этот день выходит все способное передвигаться население — даже дети с синдромом Дауна, то есть те, с кем далеко не во всех странах делят радость так называемые нормальные люди. После молебна и возложения венков к городскому памятнику павшим начинается торжественное шествие учеников всех местных школ — от клуба верховой езды до пожарного училища. Музыка — то бравурная, то щемящая. День «Охи» — противоречивый праздник: сразу после Второй мировой войны те же люди, что в начале 1940-х объединились против общего врага, сошлись в войне гражданской. Еще 20 лет спустя — путч и семь лет правления «черных полковников». В общем, современные греки, даже замирившись, нуждаются в некотором укрощении и усмирении своей истории — День «Охи» объединяет всех. Конечно, установление свободы и гражданского мира — более тонкая социальная процедура, чем организация парада. Праздник кончится, и для одних наступят частные будни, а другие — кто поактивнее — не захотят уходить с улиц.

Обилие граффити на всех общественных зданиях, стенах и парковых ступеньках бросилось мне в глаза еще в Ларисе. Иногда это отборная матерная брань, чаще — политические декларации, выдержанные в строгом стиле, например: «Государство и есть главный террорист» или «Долой засилье церкви!» (в Греции она не отделена от государства, православие — официальная религия). Надписи эти не смываются и не закрашиваются. Впрочем, на то они и общественные здания, чтобы каждый гражданин мог писать на них то, что думает. Это великая греческая традиция, пришедшая в Фессалию с родины демократии — из Афин, где македонским завоевателям сопротивлялись словом.

Бюст Александра Македонского в школьном здании деревни Макриница встречает всех посетителей

Потом, в позднейшие столетия бездонной греческой истории, политические ориентиры будут меняться, идеалы говорливой народной свободы уступят место монументальному самодержавному вождизму — тихая Фессалия, классическая провинция, смиренно и покорно впитает и их.

Из Волоса полагается ездить в деревню Макриница. Там, по преданию, в XV веке осели беженцы из захваченного османами

Константинополя. Быть может, отсюда особый «столичный» дух, неожиданный для пригорода маленького Волоса. Здесь не по-деревенски нарядно, а стены домов, как ласточкины гнезда прилепившихся к горе, выложены необычайной кладкой с чередованием зеленых и серых камней. За входящими в школьное здание Макриницы наблюдает громадный черный бюст Александра Македонского. Почему именно этого исторического деятеля школа избрала своим патроном, никто не знает: если думать о подобии государственного единства, то его греки все же обрели не при македонском правлении, а при римлянах. Но люди тут попадаются и в самом деле монументальные, как ромеи с мозаик и фресок времен Юстиниана: статные, с благородной сединой и большими грустными глазами. Правда, после недолгих расспросов оказалось, что самый, на наш взгляд, фактуристый и характерный — выходец из Южной Африки Антон Лойтинг, который стал греком здесь, в Макринице, куда попал по ошибке. В 1970-м он собрался эмигрировать в Южную Америку, но, как Жак Паганель, перепутал пароходы и сошел на берег не в Аргентине, а в Фессалии. Бур из Трансвааля стал преподавать историю искусств в той самой деревне, где за 500 лет до него так же осваивались гордые жители Константинополя. Что для него новое отечество? «Лучшее место на земле. Вот Зевсу там, на Олимпе, сообщили, что Фетида — из тех, чьи сыновья будут могущественнее отцов. Трусливый отец богов и уступил ее местному царьку. С тех пор люди в Фессалии не боятся рожать детей, более сильных, чем они...»

Парящие в воздухе

Давно замечено: всякое путешествие обладает свойством ускоряться в воображении путника по мере приближения к концу. Но чем дальше мы едем, тем больше хочется задержаться. Вот город Трикала, упомянутый еще у Гомера, раскинулся по берегам реки Лифей — тезки загробной реки забвения Леты. Вот на широком мосту бронзовый Асклепий: здесь он родился. Оставляем позади церковь Святого Николая, перенявшего у Аполлонова сына великое искусство утешения сирых и страждущих. Исчезает в тумане византийская крепость, в османские времена перестроенная под казарму для янычар. Отроги величественного Пинда блеснули на западе, и вот мы у последней цели — в горной стране Метеоре.

Почему она так называется (примерный перевод — место, «парящее в воздухе»), можно понять, только если забраться повыше. А пока каждый, кто увидел перед собой отдельно стоящие могучие скалы цвета слоновой кости, голые и морщинистые, но чаще с выщерблинами пещер, с лесистыми вершинами (или каменные пальцы, или гигантские грибы без шляпок, или окаменевшие тела неизвестных существ), — каждый желает получить внятный ответ на вопрос: как это могло здесь оказаться? Единственное объяснение: ты стоишь на дне высохшего моря, пересохшего сказочного аквариума.