Звезда печали и любви - Самсон Агаджанян

Она позвала секретаря.

— К четырем часам пригласи на совещание администрацию школы, Олега Ивановича и классного руководителя 10 «А» класса,

В указанное время в кабинете директора собралось все руководство школы. Последним в кабинет вошел Олег. Тамара Михайловна с холодной усмешкой посмотрела в его сторону. Тот, не обращая внимания на ее ядовитый взгляд, сел рядом с полковником. Вадим Егорович ободряюще подмигнул Олегу.

Галина Анатольевна устало окинула взглядом присутствующих, тихо произнесла:

— Ну что, начнем? Я надеюсь, все уже в курсе, что произошло на уроке физкультуры?

— В курсе, — подала голос Тамара Михайловна. — Не мешало бы послушать самого виновника.

— Ну что же, давайте послушаем Олега Ивановича.

Олег встал и коротко рассказал, что произошло. Когда он сел, слово опять взяла Тамара Михайловна. Она произнесла пламенную речь, обвиняя Олега во всех смертных грехах, и прежде всего в строптивом характере, в неумении работать с детьми. Она привела в пример, как он необоснованно и несправедливо ставит ученикам двойки. Под конец потребовала, чтобы директор строго наказала его.

Когда она замолчала, Вадим Егорович, покачивая головой и усмехаясь, произнес:

— После ваших слов, уважаемая Тамара Михайловна, я пришел к выводу, что Олега Ивановича пора к расстрелу приговорить.

— Вы неудачно шутите, Вадим Егорович. Кто перед руководством гороно будет отвечать. Вы?

— Безусловно, не я, но и вам нечего за это переживать. Как только комиссия придет, вы но старой привычке сразу же уйдете на больничный. Вот только мне непонятна ваша позиция. Почему в этом инциденте вы обвиняете только Олега Ивановича? Как бы вы сами поступили, если бы оказались на его месте? Если бы были мужчиной, конечно.

— Слава Богу, я женщина, — с сарказмом парировала завуч.

— Я в этом не сомневаюсь, но вы не ответили на мой вопрос.

— Вы что, хотите, чтобы я, как мальчишка, набросилась на ученика?

— Тамара Михайловна, он набросился не на ученика. Ученик так с учителем не повел бы себя. Перед ним был распоясавшийся хулиган. Олег Иванович поступил правильно и за это его надо хвалить, а не ругать.

— Вы так думаете?

— Да, именно так и думаю. Он поступил правильно, это мы должны признать и сказать ему спасибо. Ваш Оверченко — злостный хулиган. Он терроризирует всю школу. Ведет себя нагло. В открытую курит, и вы об этом лучше меня знаете. Вы в курсе, что уже месяц, как я его к своим урокам не допускаю?

— Вы не имеете права этого делать!

— Да, не имею. А он имеет право издеваться над учителями и своими товарищами? На днях со слезами из этого класса вышла учительница английского языка. И на все это вы, уважаемая Тамара Михайловна, смотрите закрытыми глазами, потому что вы пользуетесь услугами его матери.

— Как вы смеете?! — задыхаясь от возмущения, крикнула завуч.

Вмешалась директор.

— Тамара Михайловна, пожалуйста, успокойтесь, а вы, Вадим Егорович, следите за своими словами. Мы все знаем, что Оверченко — не подарок, но учитель ни при каких обстоятельствах не имеет права подымать руку на своего ученика…

— Ударили по левой щеке, подставляй правую? — ехидно спросил полковник.

— Вадим Егорович, пожалуйста, не перебивайте. Олег Иванович виноват. Надо было проявить сдержанность, а не поддаваться на провокацию.

— Да если бы Олег Иванович не защитил честь той девчонки, как бы он после этого смотрел в глаза ребятам? У меня в «А» были занятия, и ребята в один голос встали на защиту Олега Ивановича. Они одобряют его и говорят, что учитель поступил правильно. А если бы он отступил, то в глазах ребят стал бы трусом. Почему мы боимся признать, что в данной ситуации учитель был прав? За недопустимое нарушение школьного устава я бы на месте директора исключил Оверченко на месяц из школы.

— Хорошо, что вы не директор, — съязвила Тамара Михайловна, — а то мы без работы остались бы. Как вы, офицеры, работаете в армии, по телевизору каждый день смотрю. Армию развалили, там одна дедовщина.

— Уважаемая Тамара Михайловна, при таком личном вашем попустительстве и покровительстве школьным хулиганам мы в армии и пожинаем плоды вашего труда. А что касается вашей боязни, что останетесь без работы, вам нечего этого бояться. У вас пенсия давно в кармане и вам пора на заслуженный отдых.

Завуч, словно ужаленная, вскочила и, сверкая от негодования глазами, выбежала из кабинета.

— Вадим Егорович, зачем вы так? — упрекнула Галина Анатольевна. — Теперь она надолго на больничный уйдет.

— Галина Анатольевна, извините, что не сдержался. Но вы же сами видите, что с первого дня прихода Олега Ивановича она буквально терроризирует его. За неделю она пять раз посетила его уроки. Копается в его конспектах. Вместо помощи молодому учителю ищет одни недостатки. Всегда озлобленная. С ней невозможно разговаривать, она говорит сквозь зубы. Вчера я подошел к ней по поводу расписания занятий, она даже не стала меня слушать.

— Вадим Егорович, разговор не о Тамаре Михайловне. Вы лучше подскажите нам, какое решение принять.

— Решение одно, — подала голос молчаливо сидевшая до этого организатор по внеклассной работе Светлана Борисовна. — Действия Олега Ивановича считать правильными.

Спорили долго, но к единому мнению так и не пришли. Галина Анатольевна в душе была на стороне Олега Ивановича, но как руководитель она не имела права об этом сказать. Гороно ждал другой реакции. Так и не придя ни к какому решению, разошлись. Олег вышел из кабинета в удрученном состоянии. Полковник взял его за локоть.

— Пошли ко мне!

В кабинете военной подготовки полковник открыл шкаф, вытащил бутылку водки, налил в стакан, протянул Олегу.

— Вадим Егорович, я не пью, да и тренировка у меня сегодня.

— У меня сегодня годовщина смерти отца, — тихо сказал полковник. — В сорок третьем пришло извещение, что пропал без вести. Я хорошо помню отца. Мы с мамой провожали его на фронт. Он поднял меня высоко над головой и сказал: «Сынок, в доме ты остаешься за меня. Береги маму. В обиду никому ее не давай!»

Он замолчал. Олег увидел, как повлажнели его глаза.

— Когда я закончил военное училище, я написал письмо в военкомат, откуда он был призван, и получил ответ: «В 1943 году пропал без вести», А в этом году я поехал в военкомат и потребовал, чтобы мне показали киту, где регистрируют погибших и без вести пропавших. Нашел в их амбарной книге фамилию отца. Напротив фамилии написано: «Пропал без вести». Я закрыл книгу, но какое-то чувство вновь заставило открыть ее и поискать отца среди погибших. Нашел его фамилию, напротив написано: «Погиб 8 марта 1943 года под Новороссийском, в районе села Грушевая».

Вадим Егорович замолчал, снова налил в стакан. Рука его слегка тряслась. Молча выпил и вновь заговорил. Ему хотелось выговорить то, что терзало его душу.

— Я поехал туда, где он похоронен. В селе Грушевая нашел памятник. Там похоронены восемь солдат. Шесть фамилий известны, а двое без фамилии. Рядом братская могила. Там похоронены 1700 солдат, 200 старшин и сержантов и 120 офицеров. На бетонных плитах написаны фамилии погибших. Ищу отца. Несколько раз перечитывал фамилии, но так и не нашел. В конце списка погибших написано, что фамилии 204 солдат и сержантов неизвестны. Я стою, а у самого слезы на глазах. В душе кричу. «Отец, прости, что так долго тебя искал! Только отзовись, какой могиле мне поклониться!» Вот так, спустя столько лет, я встретился с отцом. Поехал в Новороссийск, купил два букета цветов и положил к обеим могилам. На каникулах повезу маму.

Он налил водку в стакан, выпил, снова налил, протянул Олегу. Тот взял и грустно произнес:

— У меня тоже отец погиб. На оборонном заводе возник пожар, отец хотел вынести секретные чертежи, но не успел. Балка придавила. Я тогда еще не родился. Когда он погиб, мама была в роддоме. Родные и близкие ждали, когда она родит меня, чтобы после сказать ей об отце.

Он замолчал и молча выпил.

— Олег, а мама вышла замуж?

— Нет. Она все верила, что когда-нибудь откроется дверь и отец войдет в дом.

Вадим Егорович вновь налил в стаканы.

— У человека два дома: один — над землей, другой — под землей. Пока доберемся до второго нашего вечного дома, перегрыземся, как уличные собаки. В армии я учил солдат ненавидеть американский империализм. Те, в свою очередь, в таком же духе воспитывали своих по отношению к нам. Л ведь у нас и у них одна Родина — наша планета, ма тушка Земля, которая нами разделена. Говорят, в древности какой-то греческий философ каждое утро, выходя из дома, простирал руки к небу и произносил: «О Господи! Благодарю Тебя за то, что на пороге моего дома мир. Благодарю Тебя за то, что я и моя семья живы и здоровы. Позволь же мне своими мозолистыми руками украсить этот день, чтобы завтра я мог вновь обратиться к Тебе с этими же словами!» Давай выпьем за эти мудрые слова и чтобы на пороге нашего дома был вечный мир.