Бумеранг - Надежда Нелидова

Сегодня она горестно в отчаянии повторяет: «Зачем, зачем я подавала в суд?» Зять высказывается в том духе, что, мол, «заварила кашу – теперь сама и ешь».

В крупном уральском городе живет старший сын Зои Андреевны, закончил военную академию, занимает высокое положение. На ее просьбу приехать ответил: «Не могу, много работы, у меня объекты». «Пока я еще хожу, – задумчиво говорит она. – Как ходить не смогу – совсем забросят. Тогда меня (неуверенно) возьмет сын. (Опустила голову и еще тише). Наверно… Я вот ему еще третий раз позвоню».

Помните дядю Евгения Онегина: «Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог»? Ушли в прошлое времена, когда наследники почтительно толпились у кресла стариков, наперегонки бросались подымать уроненный носовой платок, подносили табакерку, выгуливали любимую собачку – только бы благодетель не обошел их в своем завещании.

Жизнь круто изменилась. Законодательство усовершенствовалось, медицина продвинулась далеко вперед, а нравы упростились. Сейчас дети – «неудачники», даже если сами ничего не заработали, живут на всем готовом родительском, не чувствуют себя не то что им благодарными – хотя бы обязанными. А зачем, когда достаточно заподозрить строптивую старушку или старичка в невменяемости – и наследство окажется у них в кармане. А старики – в безраздельной власти детей, и до этого не отличавшихся особой нежностью и предупредительностью.

Процедура отработана, отточена до мелочей. Кому поверит доктор: трясущимся, путающимся от страха и волнения старикам – со слезящимися глазами, с дрожащим голосом, с провалами памяти, понимающим, что над ними вот-вот свершится нечто необратимое, страшное – или хладнокровно приведшим их сюда здоровым, уверенным молодым людям, с вполне ясными головами и целями, с твердыми крепкими руками?

«Хорошо, что вы поднимаете столь актуальную тему добра и зла, отношений отцов и детей, – комментирует ситуацию главный врач диспансера. – Действительно, к сожалению, возможны раздражение и даже нервные срывы у людей, длительное время ухаживающих за престарелыми родственниками. Мы привыкли видеть родителей другими: сильными, уверенными, строгими – и вдруг они слабые, больные, беспомощные, плаксивые, капризные. Часто теряющие память, откровенно впадающие в детство. Но то, что умиляет в детях, раздражает в стариках. Когда мы обследуем пожилых людей (с проведением психологических тестов, заключением невропатолога), сразу видим: добросовестны, искренно озабочены их состоянием родственники – или фальшивы, двуличны, преследуют цель лишь отдохнуть, освободиться от бремени».

И, тем не менее, тем не менее… Безысходностью и печалью веет от таких историй. Что делать? Всё, всё у нас худо-бедно защищено законом: дети-сироты, зэки, бомжи, даже бездомные собаки и кошки. Всё, кроме абсолютно бесправной старости. И нечем себя утешить. Разве что законом бумеранга: что придет время, отольются невидимые миру стариковские слезы. Что однажды Гриша и Танечка возьмут состарившуюся маму Риту и повезут в знакомое ей учреждение на медицинское обследование.

ТАКАЯ КОРОТКАЯ ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ

…По улице ковыляет старушечка с сумкой, сшитой из чисто промытых молочных пакетов. На ней линялый платок, плащик, вышедший из моды сорок лет назад. Заплатанные хэбэшные чулки, мальчиковые ботинки. Шла и упала, и лежала у многолюдной дорожки полдня, пока не подобрала «скорая». И никакая это не помойная бродяжка, а очень порядочная женщина, заслуженный работник с высшим образованием, с полувековым педагогическим стажем, с наградами союзного значения. Лежала она в коме: подскочил сахар в крови.

«А кто на меня смотрит, – изумлялась она, – для кого наряжаться? Пускай молодые наряжаются». Одевается и питается, как нищенка, зато нет-нет, а одиннадцатилетнему внуку подкопит на очередной подарок. В последний день рождения подарила ему толстую золотую цепочку. Ролики, компьютер, сотик – все самое крутое – на любовно, по крохам набранную бабушкину пенсию уже куплены.

…Сейчас Катерина живет в психоневрологическом диспансере. На свиданиях с сестрами, рыдая, цепляется за них, как маленькая: «Хочу домой. Заберите меня отсюда». А дома – благоустроенной однокомнатной квартирки – уже нет, приватизирован на имя сына и продан. На вырученные деньги купил машину, и ту успел разбить.

Сын поколачивал Катерину все чаще, в последний раз избил страшно: пинал каблуком между ног, в низ живота, когда-то носившего его, да так остервенело, что она долго лежала в больнице. На зиму перевез мать в деревню, в избу без печи. Чтобы ее подольше не оформили в дом престаре-лых, чтобы не лишиться материной пенсии, на которую они с сожительницей жили, он прятался от соцработников, не открывал двери.

«Стариться и умирать нужно в Азии, – утверждает героиня одной книги, – там уважают старость». У нас тоже, как в Азии, уважают старость – пока она на ногах, пока шустро копается в огороде, закатывает банки, печет пироги, откладывает пенсию на любимых детей, переписывает на них квартиры, машины, гаражи. Как только старость обессилеет, сляжет и начнет ходить под себя, сыны и дочки немедленно вспоминают, что они не азиаты, а совсем даже наоборот, настоящие европейцы. А в Европе, извините, дети сами по себе, родители сами по себе.

Мы своими руками по кирпичику выстраиваем собственную жизнь. Но не менее важно, с какими словами и мыслями человек заканчивает земное бытие: в черной обиде на всех и вся, с проклятиями на устах – или в нравственной и физической чистоте, в любви и благодарности, в светлом успокоении.

У кого-то из классиков читала, как в дореволюционной России монашки ухаживали за тяжелобольными, умирающими – это было своего рода послушание. А если, допустим, современная старушечка решит подарить нажитое ближнему монастырю? Взамен же попросит только, чтобы последние месяцы и дни за нею ходили, покоили, утешали, может быть, читали Библию, беседовали о божественном? А чтобы не возникало не-доразумений с родственниками (они как бабочки слетаются на запах наследства), заключать договор пожизненного содержания – по существу, купить квартиру в рассрочку. Плата – не деньги, а уход. Я спросила мнение по этой проблеме у знакомого священнослужителя.

«На моей памяти, – сказал он, – один старичок отписал все имущество на женский монастырь. Переехал туда, трудился, насколько позволяли силы, столярничал. Несколько лет назад он умер. Каких-либо иных вариантов участия монастырей в судьбах одиноких стариков в настоящее время я не вижу».

С социальной работницей у меня состоялся такой разговор:

– Центр никому не отказывает в назначении соцработников, независимо от того, одинок пенсионер или у него в городе пятеро здоровых и обеспеченных детей. Которые вспоминают, что они дети, только когда оформляют на себя родительскую квартиру. Справедливей было бы: кто ухаживает, тому и вознаграждение.

– Я вас поняла. В девяностых годах при нашем центре создавалась служба индивидуально-договорного пожизненного обслуживания. В чем суть договора? Полный уход, медицинские услуги, покупка лекарств, оплата коммунальных услуг и т. д. – в обмен на квартиру, которая отходила городу. За пять лет существования службы к нам обратилось… 5 человек. Это были совершенно одинокие люди. Остальные, даже самые заброшенные, запущенные, нередко буквально гниющие в собственных испражнениях, готовы были отдать свои квартиры седьмой воде на киселе – лишь бы не городу. И служба заглохла.

«Да чем государство в этом случае лучше неблагодарных детей?! – возмутится пожилой читатель. – Пользуясь безвыходностью ситуации, тянет лапы к стариковским квартирам. Лишает их последней радости: возможности оставить детям наследство. Мы вкалывали на государство всю жизнь, пусть теперь нас содержит». Оно и содержит: в домах престарелых, но почему-то порой слухи о жизни в этих домах напоминают страшилки.

– А если это теплые чистенькие квартирки с туалетом и ванной, с завтраками и обедами по заказу, с внимательным дежурным врачом, с уютным холлом, где можно пообщаться с соседями, с садиком, где можно погулять? (Если дети носят вас на руках и вокруг щебечут внучата – ради бога, никто на вашу семейную идиллию не покушается)?

– И такая попытка предпринималась. Хотели организовать муниципальный дом социального проживания с квартирами гостиничного типа. Целый год прорабатывали проект, просчитывали до копейки, утверждали. Но не нашлось денег в городском бюджете – не то, что на строительство, даже на реконструкцию подходящего помещения.

– А может, пока ваши подопечные в здравом уме и твердой памяти, стоит проводить с ними ликбез на эту тему?

– Что вы! У них сразу глаза с тарелочку, сразу заподозрят в «нехорошем». И мы их хорошо понимаем. По радио, ТВ с утра до вечей: обман, мошенничество, будьте начеку! Будут смотреть с подозрением: не кроется ли под белым халатом соцработника квартирный аферист?