Его маленькая слабость (СИ) - Ким Саша

Аня. Точно. Надеюсь, она ничего себе там не надумала.

— Лариса, — рычу в трубку. — Ты окончательно рамсы попутала?!

— Ну что опять, Геш? Не трогала я карту…

— Я тебе нянька?! — перебивая сестру, громыхаю в трубку, даже игнорируя идиотское прозвище, которое запретил ей использовать в свой адрес. — Какого хера в моем доме делает эта девица беспомощная?!

— Эээ… ты вернулся? Я… это… собиралась тебя предупредить, но…

— Немедленно увези! — требую я, все еще чувствуя некое сопротивление в душе. Ничего-ничего, сейчас отойду окончательно и отпустит.

— В смысле? По-твоему она котёнок, которого можно так просто пристроить в добрые руки?

— Мои — тоже не добрые! — рычу я, припоминая, что вчера вытворял. Чуть калеку не развел. Оно мне надо? — Сейчас же решай вопрос!

— Ну не на улицу же мне ее…

— Мне плевать!

— Ну, раз тебе плевать, ты и выставляй. А я в горах, пока снег не растаял. Вот на лыжах покатаюсь, и придумаю что-нибудь.

— Лара! Не смей…

Телефон пиликнул.

— …класть трубку. Сука!

До боли сжимаю в руке мобильник. Вот же… Перезванивать бесполезно. Зная умение сестры от меня прятаться, на мои звонки она в ближайшие дни точно не ответит. Можно было бы попробовать позвонить Гарику, но эта стерва и дружбана своего натаскала, чтобы он не реагировал.

Пытаюсь вспомнить, как вообще так вышло, что я взял шефство над этой отвязной девицей. Мы ведь даже не росли вместе. Нас только мать связывает.

Когда мне было пятнадцать, появилась на свет Лара. Свет очей родителей. Тогда как со мной у отчима возникли явные нелады. Поэтому уже через год после рождения сестрички я ушёл из дома.

Сам себя слепил! Через такую грязь пробился.

Много лет прошло, когда я узнал, что отчим умер. К матери поехал. Посмотрел, в каких условиях живут мои родные. Охренел. Купил им квартиру. На ноги Лариску поставил.

Когда мать умерла, сестрице ещё и восемнадцати не было. Кажется, я в тот день тоже перебрал. Подумал: как же, родной человек будет скитаться не пойми где, при живом брате. Вот и посадил ее на шею.

Ну, очевидно, что воспитатель из меня никудышный. Некогда было. Все крутился, как белка. Вот и упустил момент, когда сестрица, задействовав все мои финансовые вливания в нее, по наклонной покатилась. За учебу башляю — потому что учиться нихрена не хочет. Вся в тусовках. Завсегдатая моих же клубов. Чуть ли не каждый день то из одного, то из другого звонят ребята, которых я надсмотрщиками над ней поставил.

Выливаю половину кофе из турки в чашку. По инерции сварил на двоих. Всегда так делаю, когда в моей постели девушка.

Но эта ведь не считается…

Стискиваю челюсть. Нервно отталкиваю высокий стул, и опускаюсь за бар.

Зачем я вообще начинаю пить? Знаю ведь, что херню творить начну.

Вечера я обычно провожу в клубе. Почему? Не сказать, что там без меня не справляются. Сеть отлажена отлично и можно спокойнеханько дома отсиживаться. Ну, или же где-нибудь на Сейшельских островах, не важно. Однако где бы я не находился, это раздражающее чувство преследует меня. Будто я один. Такая угнетающая пустота, даже когда вокруг толпа.

И вот я наливаю себе стаканчик, чтобы заглушить. Затем ещё один. И еще. В голову начинают лезть мыслишки, что ещё вовсе не поздно все изменить. И вот наружу уже является совершенно другой человек. Зато он не страдает от пустоты в душе. Он строит потрясающие своим идиотизмом планы. Как он обзаведётся семьей и станет примерным мужем и отцом.

А пока из меня даже брат путевый не вышел.

В адеквате я тоже бывает планы строю. Только обычно это стратегические решения по расширению бизнеса, покорению очередной вершины и укоренению своих позиций на рынке. Этого достаточно. Чтобы на какое-то время заткнуть дыру…

Смотрю на телефон, отчаянно перебирая в голове на кого бы сорваться. Придумал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Доброе утро, Глеб Виталич, — сонным голосом лебезит в трубку домработница. — Как командировка? Скоро ли домой?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Надежда, вы мне ничего сказать не забыли?! — звенящим голосом, задаю наводящий вопрос.

— А что? — по голосу чую, что понимает — не из праздного любопытства интересуюсь.

— Какого. Хера. В моем доме. Посторонние??? — выговариваю я, даже не повышая тон.

— Ой! Это… Лариса Ивановна сказала, что обо всем с вами…

— Разве я не предупреждал! Сообщать мне о каждом подозрительном действии Ларисы Ивановны, даже если она клятвенно заверяет, что со мной это оговорено! Забыла уже ту вечеринку? После которой я вас всех из ментовки вытаскивал!

— Ой, не забыла! Не забыла, благодетель вы наш! Не гневайтесь! Последний раз! Чесслово…

— Чтобы к десяти была здесь! — заканчиваю я разговор. — В своём уме надо быть, чтобы слепую девчонку на все выходные одну в чужом доме бросить…

Кладу трубку, сам ещё не понимая, зачем добавил последнее. Не отпустило ещё, наверное. Отбрасываю телефон на стол. Беру в руки кружку с кофе, намереваясь отпить. Но замираю, услышав возню в коридоре.

Проглатываю сердце, затарабанившее в горле. Я как вор. В собственном доме. Что ещё за реакция?

Боюсь, что она слышала что-то? Так это и хорошо. Чтобы не питала никаких надежд относительно нашего совместного проживания. Пусть ищет, кому звонить, чтобы забрали…

Сирота.

Чертов внутренний голос, похоже, все ещё противится адекватности. Ну, я же не мать Тереза, вашу мать!

Максимум, можно разок повторить… Как тогда на рояле. Шумно выдыхаю, чувствуя, как меня начинает накрывать запоздавший утряк.

Исподлобья гляжу, как в кухне появляются тонкие пальчики, ползущие по стенке. Одно из сказанного ночью все же правда.

Повторить я бы все ещё хотел…

Эта ее наивная простота мне зашла.

С грохотом опускаю чашку обратно на блюдце, так и не сделав ни одного глотка. Девочка вздрагивает и будто пытается осмотреться.

Морщусь от неприятного чувства в душе. Даже не могу определить его корни. Стыд? За то, что я — бесчувственное животное, калеку гнать собрался? Или… за то, что бесчувственное животное эту калеку хочет до треска в ушах…

— Доброе утро, — бормочет тихонько так.

А я за голову хватаюсь. Что-то нехорошее в душе поднимается. Не могу смотреть на неё. Беспомощную такую.

— Доброе, — шиплю, сжимая челюсти.

— Глеб, вы…

— Витальевич! — поправляю я зачем-то. Будто отчество могло как-то помочь нам сохранить дистанцию.

— О, — вздыхает девочка, замирает на входе в кухню, сжимается в нервный комок, — конечно. Простите, Глеб Витальевич. Я хотела спросить, вы уже завтракали? Я могла бы яичницу приготовить. Пока только это правда приловчилась.

— Нет уж, спасибо, — выдавливаю.

У меня и так скоро белок из ушей полезет.

Отворачиваюсь, когда незваная гостья подходит к холодильнику. Пытаюсь сосредоточиться на кофе. Однако нечто вроде любопытства все же берёт верх. Бросаю взгляд на Аню. И каменею, невольно втягивая пресс. Она наклоняется в поисках сковородки. А я глаз не могу оторвать от этих чертовых шортиков, что вчера испытывали мою терпимость.

Смотрю, как ее длинные темные волосы рассыпаются вуалью, закрывая от меня сосредоточенное лицо. Аня выпрямляется, сматывает непослушную копну в жгут и заворачивает на затылке. А я все ещё не могу выдохнуть.

Наконец начинаю себя чувствовать. Пальцы невольно сжали столешницу. Резко отпускаю, будто меня с поличным поймали. На ноги вскакиваю, и выхожу из кухни. Замираю в коридоре, пытаясь привести мысли в порядок. Прикрыв глаза, с усилием тру лоб.

Дьявол! Так дело не пойдёт. Надо решать, что с ней делать. Скоро придёт домработница, вот с ней и поговорю. Может она возьмёт ее к себе. Судя по всему, Лара ей приплатила, чтобы та приглядывала за девчонкой. Значит, я ещё добавлю, лишь бы она избавила меня от этой проблемы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Резко распахиваю глаза, когда с кухни раздаётся грохот.

— Ай… — даже не стон, скорее болезненный выдох.