Среда обитания - Михаил Ахманов

В его гранитном чреве пылал огонь, однако тепла – или тем более жара – не ощущалось. Поколебавшись, он осторожно вытянул руку, вздрогнул, когда пальцы проткнули камень и чугунную решетку, коснулся пламени и буркнул: «Иллюзия, мираж! Наверняка голограмма…» Затем осмотрел кресла и круглый стол. Кресла были покрыты голубоватой тканью, блестящей и прочной, напоминавшей толстый шелк, а стол казался выточенным из странного материала, то ли природного, то ли искусственного, похожего на кость, однако не светлую, а темно-коричневую. Качнув столик и убедившись, что тот необычайно легок, он постоял мгновение в раздумье и направился в узкую часть комнаты.

Панели легко сдвигались. За одной обнаружился одежный шкаф, за другой – полки, заставленные непонятными предметами, среди которых было множество цилиндриков размером с палец, за третьей – холодильник, забитый большими прозрачными контейнерами, а в них – банки, упаковки, баллончики, готовые блюда на чем-то вроде тарелок, однако не круглых, а квадратных. Глядя на это изобилие, он с удивлением понял, что не испытывает голода, хотя не ел, должно быть, несколько часов. Пить ему тоже не хотелось – хотелось выпить. Чего-нибудь крепкого, водки или коньяка… Выпить, закурить и вспомнить, как прекрасно быть здоровым, когда запретов нет и можно все…

Однако бутылок не нашлось, одни упаковки с изображениями фруктов – видимо, с соками. Неодобрительно хмыкнув, он повернулся к другой стене, отодвинул панель и осмотрел глубокую нишу с чуть покатым полом и потолком, усеянным крохотными дырочками. Эта кабинка была пуста, но стоило шагнуть в нее, как слева выдвинулось овальное сиденье, а справа – раковина в форме многолепесткового цветка. Он машинально погрузил в нее руки, и тут же откуда-то хлынул водопад теплых водных струек, а стена над раковиной посветлела и превратилась в зеркало. Вздрогнув, он уставился в гладкую блестящую поверхность, разглядывая свои новые черты: темные глаза под дугами густых бровей, крупный, красиво очерченный рот, нос с благородной горбинкой, скулы, высокий лоб и черные прямые волосы. Совсем неплохая внешность, но чужая; прежде глаза у него были серыми, рот – маленьким и пухлым, а голова – седой и наполовину лысой. Кроме того, ни единой морщинки, ни болезненной синевы и отвисших мешков под глазами, ни выпавших зубов…

Он провел кончиками пальцев по щеке, погладил подбородок, коснулся верхней губы, потом – шеи. Молодая упругая кожа, чистая, холеная, и никаких следов волос… Лицо тридцатилетнего и абсолютно здорового мужчины.

– Дакар, значит… В сыновья годится парень, – буркнул он, пытаясь сообразить, как очутился в этом теле и в этом странном мире, совсем не похожем на прежний. О прежней своей жизни он как будто помнил все, но воспоминания самых последних минут не возвращались. Что он делал в эти мгновения – или, возможно, часы? Беседовал с издателем, тем самым Андреем? Гулял по улицам Москвы или сидел в своей квартире у компьютера? Возможно, находился в Центре диализа, под аппаратом искусственной почки? Или дожидался сына? Сын всегда забирал его после диализа и привозил домой на белых «Жигулях»-семерке…

Внезапно его скрутило. Действие успокоительного закончилось, и он повалился на пол, бледнея и дрожа в лихорадочном ознобе. «Где я? – мелькнула мысль. – Как сюда попал? Почему? Зачем?» Он стукнул кулаком о стену, ударил снова, почувствовал боль в ушибленных пальцах, но продолжал колотить, повторяя словно заклинание:

– Почему? Зачем?

Сверху полилась вода, и это на миг привело его в чувство. Промокший, он выполз из кабинки, встал на колени, запрокинул голову и дико, отчаянно выкрикнул:

– Ася! Сергей!

То были имена жены и сына. Ему казалось, что он слышит их шаги. Сейчас придут, и это безумие кончится, исчезнет, как кошмарный сон…

Никто не появился. Вопль растаял под сводами просторной комнаты, заглушив журчанье фонтанов.

– Успокоиться, – хрипло выдохнул он, – нужно успокоиться! Я в здравом уме и трезвой памяти. Меня зовут Павел Сергеевич Лонгин, тысяча девятьсот сорок пятого года рождения, а нынче у нас две тысячи второй. Я физик, кандидат наук, и много лет заведовал лабораторией, потом, в девяностых годах, начал писать. Я член Союза писателей, я публикуюсь в десятке издательств, я сочиняю фантастические романы, но я не верю в переселение душ!

Снова кулаком о стену… Боль отрезвляла, помогая бороться с пароксизмами отчаяния. Он поднялся, ощупал мокрую одежду и произнес в пустоту:

– Я болен… был болен, и мне полагалось умереть. Через год, максимум – через два… Но, может быть, врачи ошиблись, и я преставился внезапно? Дал дуба, перелетел в астрал и, как положено у буддистов, вдруг воплотился в этого Дакара? В другом пространстве-времени и на другой планете… Чушь! Во-первых, я не буддист, а во-вторых, я помню, помню все!

Милое лицо жены всплыло перед ним, сменившись серьезной физиономией сына. Он очень гордился сыном, делавшим успешную научную карьеру. В определенном смысле сын был символом того, чего он сам не мог достичь во времена застоя: стажировки в Англии и Штатах, публикации в западных журналах, престижные конференции… Он очень любил жену и сына и мучился тем, что скоро их покинет. Он не мог смириться с неизбежностью.

Не в этом ли причина?.. Что-то он сделал такое… такое необычное… поступок, который уместен лишь в безнадежной ситуации…

Воспоминание мелькнуло и исчезло. Он глухо застонал, стиснув виски ладонями, потом выпрямился, скрипнул зубами и промолвил:

– Нет, так дело не пойдет. Решительно не пойдет! Оставим в покое чертовщину с переселением душ и определимся с главным: где я? Или – когда?

Окинув взглядом помещение, он направился к рабочему столу. Мокрая одежда липла к телу, в башмаках хлюпало, цепочка влажных следов тянулась за ним, пересекая комнату диагональю.

Стол оказался высоким, до пояса, со множеством ящиков, и почему-то он знал, что перед этим столом не сидят, а стоят. Стоять полагалось босиком, на металлическом диске, врезанном в пол, держась за выступающие из столешницы стержни-рукояти. Кроме того, браслет на левом запястье должен касаться узкой щели в той непонятной штуковине… нет, не касаться, а только быть рядом.

Откуда он помнил про это? Тайна, загадка! Но руки все делали сами: он стащил один башмак, затем другой, пошаркал мокрыми ступнями по полу и шагнул на диск. Пробормотал: «Дежа вю…» – и взялся левой рукой за стержень. В узкой прорези загорелся свет, тонкий сиреневый лучик протянулся к браслету, ярко вспыхнул и померк.

– Опознавание завершено, пароль принят, – произнес чей-то мелодичный голос.

Он стиснул пальцами вторую рукоять.

В воздухе над столешницей мелькнули разноцветные сполохи, заплясали, затанцевали и неким магическим образом сложились в женское лицо. Казалось, оно выступает прямо из стены: широкоскулое, с синими, широко распахнутыми глазами, твердым подбородком и изящным носиком, обрамленное водопадом светлых волос. «Красивая девушка, – подумал он. – Прямо валькирия! Славянский или скандинавский тип…»

Сочные губы женщины шевельнулись:

– Приступим к работе, инвертор Дакар?

– Нет. – Собираясь с мыслями, он потер висок и осведомился: – Как вас зовут, прекрасная леди?

– Я не являюсь личностью и не имею имени. Я – созданный вами синтет, дем Дакар. Синтет вашего терминала.

– Голографическое изображение, так?

– Да. Я всего лишь устройство связи с городским пьютером Мобурга.

– Пьютером?

– Информационно-вычислительной машиной.

– Понятно. Можешь выдать мне кое-какие справки?

– Разумеется.

Металлический диск холодил ступни. Переступив с ноги на ногу, он на мгновение задумался, потом спросил:

– Мобург, Пэрз и остальные поселения этого мира находятся на Земле? На планете Земля, в Солнечной системе?

– Да, дем Дакар.

– Географические координаты Мобурга?

– Пятьдесят семь градусов северной широты, тридцать три градуса восточной долготы.

– Валдайская возвышенность, примерно между Москвой и Питером, – пробормотал он, сделал паузу и вымолвил: – Как мне попасть в Петербург?

– Купол под таким названием неизвестен, – откликнулась женщина-фантом.

– Неизвестен тебе?

– Нет. Я ведь только терминал связи… Неизвестен пьютеру Мобурга и МПС, Мировой Пьютерной Сети, с которой он соединен.

– Может быть, другие города? Москва, Киев, Рим, Париж, Лондон? Дели, Пекин, Нью-Йорк, Вашингтон, Буэнос-Айрес?

– Сожалею, но в справочных файлах эти названия не значатся, дем Дакар.

Он почувствовал, как струйки холодного пота стекают по щекам. Или то была вода? Его одежда и волосы все еще оставались мокрыми.

– Скажи, какой сейчас год?

– Восемьсот третий от основания Пак.

– Дьявол! Что еще за Пак?

– Первый автономный купол около Лоана. В настоящее время необитаем, служит местом паломничества.