Нормандия - Неман - Франсуа Жоффр

Самолет начинает набирать скорость. Если вчера в метании жребия нам не повезло, то сегодня мы должны добиться успеха. Вдруг словно из-под земли на нашем пути появляется автомашина. Катастрофа неминуема. Лицо Карона заметно побледнело, мускулы напряглись. Используя последнюю возможность избежать аварии, он сильным рывком нажимает на педаль, резко изменяя направление движения, и увеличивает обороты левого мотора. Самолет заносит, и это спасает нас от столкновения. Мы проносимся рядом с автомашиной, едва не зацепив ее правой плоскостью. Теперь только успеть сбавить скорость. Но машина опять на нашем пути. И мы поняли, что все пошло прахом. Со всех концов аэродрома к нам бегут солдаты и офицеры. Те, кто очутился рядом с самолетом, уже наводят на нас оружие. В затихающем гуле моторов я слышу их крики:

- А ну, быстрее вылезайте оттуда, поганое отродье! Вылезайте или будем стрелять!

Карой выключает моторы. Адский грохот сменяется зловещей тишиной. Пот заливает наши лица. Мы сидим обессиленные, одуревшие, без единой мысли в голове и никак не можем отважиться вылезти из самолета. Я растерянно бормочу:

- Гибралтар... Бутылка шампанского... Файолль... Мушотт...

Наконец, мы открываем кабину и спрыгиваем на землю.

- В шеренгу по одному, руки вверх! - кричит нам какой-то офицер.

Нас вталкивают в крытую автомашину. На бешеной скорости она несется к командному пункту авиабазы. Голоса охранников, назойливые, как комариный писк, отчетливо фиксируются в сознании:

- Значит, захотели сбежать... Это вам дорого обойдется, молодчики!

Нас вводят в комнату дежурного офицера. Через несколько минут сюда врывается полковник. Он разъярен до предела, его лицо пылает от негодования. Бешено вращая потемневшими от гнева глазами, он надрывно кричит:

- Сборище подлецов... Решили удрать!.. Украсть самолет!.. Французский военный самолет!.. Захотели дезертировать! Ну, отвечайте же!.. Куда бежали?.. Зачем?.. Почему молчите?

Мы стараемся сохранять спокойствие:

- Мой командир, мы хотели только перелететь в Гибралтар, не больше.

- Гибралтар? Не плохо задумано, не правда ли? Но отдаете ли вы себе отчет в том, что ваша выходка приведет к тому, что мы будем иметь дело с комиссией по перемирию?

Отвечать было бессмысленно. Полковник приказывает вызвать грузовик и вооруженную охрану. И нас, обвиняемых в тройном преступлении посягательстве на внешнюю безопасность государства, краже военного самолета и дезертирстве из рядов армии во время войны, - под конвоем солдат везут через весь Оран и передают в руки надзирателей оранской военной тюрьмы в форту Санта-Крус.

Тюремная канцелярия. Обычные формальности, обыск, бритье головы, и вот уже массивная обитая железом дверь одиночной камеры закрывается за мной. Мы хотели владеть всем небом, а получили только глазок тюремной двери.

Попав в камеру, я начинаю ощупывать стены. Это - естественный рефлекс каждого узника. Трижды стучу сначала в правую стену, а затем в левую.

- Гастон, Карон, вы слышите меня? На мой стук отзывается один Гастон:

- Да, я слышу тебя, но очень слабо. И добавляет:

- Полная неудача.

Я соглашаюсь.

Я искренне желал Гастону всяческой удачи вместе с его чемоданом. Но кто мог сказать, где она, удача? Где бы я был сейчас, удайся наш побег? Быть может, только благодаря чемодану, который вызвал у меня тогда такую ненависть, я и остался в живых.

Неожиданно мы отделались очень легко. Несмотря на тяжкое обвинение, мера наказания, к нашему удивлению, была ограничена двумя месяцами строгого ареста. Наш молодой возраст, неопытность, неспособность понять "высшие" государственные интересы склонили к снисхождению господ из военного трибунала.

В один из сентябрьских дней легковая автомашина нашей авиабазы вывезла нас из форта Санта-Крус в Сению. Карон вскоре демобилизовался и возвратился в Париж. О его дальнейшей судьбе мне трудно что-либо сказать. Избрал ли он путь бесчестья или позднее вновь вступил на путь борьбы? Об этом я ничего не знаю и не хочу знать. Я желаю сохранить в своей памяти лишь образ того Карона, каким я его видел утром 30 июля, когда мы вместе готовились к "операции Гибралтар".

Зато о Гастоне я могу говорить свободно и легко. Чертовски взбалмошный человек! Какая оригинальная и симпатичная личность! Единственный сын в семье врача, в период между 1940 и 1942 годами он дважды пытался бежать в Англию. Но оба раза неудачно. Особенно примечателен второй побег, детали которого могли бы послужить материалом голливудским киносценаристам с самым богатым воображением. На этот раз уже без своего чемодана, Гастон, переодевшись арабом, пытается перебраться через горы в Испанское Марокко. Его разоблачают и арестовывают в тот момент, когда он уже готовится пересечь границу, что ему позволило бы добраться до Танжера и Гибралтара. Гастона сажают в тюрьму Порт-Лиотей и осуждают за повторный побег на несколько лет заключения в крепости. Я сомневаюсь, чтобы каторга во Франции была приятной. Но в Порт-Лиотее она в тысячу раз хуже. К счастью, Гастона вскоре освобождают наступающие американцы. Он сразу же записывается добровольцем в полк "Нормандия" и присоединяется к нам уже в Туле, где в то время мы проходили обучение. Едва успев бегло ознакомиться с "яками", Гастон вместе со мной вылетает на фронт, и буквально через несколько дней, 26 июня 1944 года, его сбивают под Смоленском.

Мушотт, пройдя блистательный путь в рядах авиационной эскадрильи "Эльзас", погиб во время воздушного боя над морским побережьем Бельгии. Был ли он сбит или, сломленный нечеловеческой усталостью, на мгновенье потерял сознание в воздухе и вместе с потерявшим управление самолетом врезался в землю - неизвестно.

Файолль - мой друг и соперник на земле и в воздухе - сгорел вместе со своим самолетом в 1942 году. Его сбили над Дьеппом.

Моя судьба сложилась несколько иначе. Я был просто зачислен в эскадрилью "Лафайетт", находившуюся в Касабланке. Мне посчастливилось одному из первых французов подняться в воздух на новых американских самолетах, которые мы с таким нетерпением надеялись получить еще в 1940 году. Я был одним из первых французских солдат, надевших американскую военную форму.

С начала января 1943 года наша часть находилась на Тунисском фронте. Это было тяжелое время. Французские войска отражали ожесточенные атаки противника. Несмотря на недостаток вооружения, африканская армия показала себя с лучшей стороны. Немецкие пикирующие бомбардировщики Юнкерс-87, сопровождаемые итальянскими истребителями, не давали нам ни минуты покоя. Они охотились даже за отдельным человеком на земле. Так однажды на аэродроме был убит Кавалли, стоявший рядом со мной. Какая ирония судьбы! Прославленный мастер воздушной акробатики, герой довоенных парадов и смотров погиб на земле. На моих глазах он как подкошенный упал на колени, согнулся и свалился на бок, изрешеченный осколками. За несколько дней до этого эскадрилья "Лафайетт" защищала свой аэродром во время налета крупного соединения "юнкерсов", направлявшихся к Тебессе и Телепту. В бою участвовала также эскадрилья "спитфайеров", пилотируемых американцами. Завязалась жестокая схватка. Немецкие истребители приняли бой с яростью и поразительной дерзостью. "Юнкерсам" удалось прорваться к нашим позициям и сбросить свой смертоносный груз до последней бомбы, но на обратном пути они все до одного были сбиты. Дерзость немцев стоила им жизни. У нас был сбит один Деланнуа. Смертельно раненный, он так и не смог выпрыгнуть с парашютом из объятого пламенем самолета.