...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше - Ника Созонова

Мы стояли достаточно долго, погруженные — каждая в свои мысли и переживания.

Нетти прервала эту идиллию:

— Эй, але, девчонки! Я всё понимаю: отпадно, супер, здорово! — но как бы и кушать хочется. Пойдемте вниз, а?..

— Дура ты — такой миг прервала… — Вижи повела узкими плечами, словно освобождаясь от волшебства, сковавшего нас. — Ну, пойдем, раз ты такая зануда. Росси, ты с нами?

Я задумалась. Побыть здесь еще, продлить чудо — очень хотелось. Но потом спускаться в одиночестве… а если еще и злые соседи обнаружили взломанную дверь на чердак… Нет уж, брр, увольте.

— Я с вами. Как-то нет желания в одиночку общаться с аборигенами, обитающими в этой парадной.

— Я всегда догадывалась, что ты трусиха, — хихикнула Нетти.

— Неправда. Я никого не боюсь — просто берегу свою нежную психику. Сами знаете, как любят нас наши милые соседи. Так наорут, что потом месяц кошмары мучать будут.

Я скорчила самую жуткую рожу из всех, доступных моим мимическим мышцам. И рванулась к чердачному окошку, яростно рыча. Девчонки, повизгивая, ломанулись следом.

— А что у нас сегодня в меню? — любопытный нос Вижи сунулся под крышку аппетитно булькающей на плите кастрюльки. — О, перловая кашка, здорово!!! Кто готовил?

— Абрек, — Красавчик мрачно водил ложкой по поверхности полной миски.

— Ну, тогда кушать можно! Мой мальчик — знатный кулинар.

— Ага, знатнейший, — так же траурно откликнулся Красавчик.

Из нас троих пробу с этого поварского изыска первой решила снять Нетти, как самая оголодавшая. Скривилась… потом мечтательно прикрыла глаза.

— Знаешь, Вижи, я тебе искренне завидую…

— Почему?

— Потому что если верна поговорка о связи влюбленности и пересола, то тебя любят до умопомрачения!

— Да она аж горькая от соли! — Это была уже моя реплика.

Очень хотелось есть, поэтому я не вняла предупреждающим взглядам окружающих и, зачерпнув полную ложку, опрокинула ее в свою крайне нежную (как выяснилось) ротовую полость. О чем тут же сильно пожалела.

— Урод! Скотина! Собака бешеная! — Вижи рвала и метала. — Такую прорву продуктов перевести!!!

— Сама скотина! — Абрек ворвался на кухню, заполнив движущимся собой всё пространство. — Ну, добавь воды — чего барогозишь-то?! — Он подхватил ее на руки. — И вообще, жрать вредно! И вообще, я по тебе жуть как соскучился, кошка драная!..

Очень трогательные взаимоотношения у этой парочки. С воплями: 'Ой, Тони Брексон, Тони Брексон, ай брейк май хат, ай брейк май хат!..' — он потащил ее в сторону самой дальней комнаты. Вижи смеялась и в притворном гневе колотила по обнаженному расцарапанному торсу.

— Солдат не заметил потери бойца, — угрюмо пробормотал Красавчик, щедро разбавляя испорченное блюдо водой.

Он проглотил несколько ложек, запил их холодной заваркой и поплелся спать.

Оставшись в полном одиночестве на кухне, я погрызла сухарь, чудом сохранившийся в хлебнице, мысленно посочувствовала Семен Семенычу и Марфе (не сладко быть крыской при такой-то кормежке) и свернулась клубочком в просторном кресле.

Но вместо дремы давешняя боль подкатила к моему бедному черепу. Правда, не такая сильная и огненно-жгучая. Я стиснула зубы и зажмурилась. 'Ну пожалуйста, пожалуйста, не надо, не сейчас… Уйди, сгинь, пропади!.. На море, на океане, на черном-черном острове растет дуб вековой, под его корнями сундук на тридцати замках… Я запру свою боль, замкну на все засовы. Пусть голова птиц, пролетающих мимо, болит, пусть гады морские мучаются, а от меня — уйди, уйди к другому, другой, другим… кому угодно…' Я не заметила, как заревела, кутая лицо в колени. Наедине со своей мукой, грызущей изнутри голову, словно лисенок спартанского мальчика…

— Але, Росси, с тобой все в порядке? У тебя что, опять то же самое? Слышишь, отвечай, не молчи!..

Кажется, он держал меня за плечи и тряс, тряс с неимоверной силой.

— Уйди, убирайся, оставь меня… — я кричала громко, до эха в собственных ушах, но на самом деле, верно, то был жалкий лепет.

Абрек стиснул мой подбородок, разжал сведенные судорогой зубы и принялся впихивать в рот какие-то таблетки. Я попыталась выплюнуть их, но он мертвой хваткой сжал мне челюсть:

— Глотай, чертова дура, это обезболивающее!..

Потом меня колотила пост-рыдательная дрожь, засохшие слезы щиплющей коркой сковали щеки. Голову медленно отпускало. Абрек, обняв меня одной рукой, другой поглаживал по голове и ласково ругался вполголоса:

— Значит так, деточка: если ты в течение ближайших суток не выберешься к доктору, я лично оттащу тебя, дурищу несусветную, в больницу за шкварник.

— Пойду, пойду, хорошо… А ты чего не спишь, кстати? На кой черт тебя на кухню понесло?..

— Да просто выдалась чересчур жаркая ночка, — он плотоядно улыбнулся, — Вижи уснула, я решил выползти воды попить. А тут ты сидишь — с таким видом, словно уже собрала чемодан, готовясь к длительной поездке на небо.

— Скорее уж в геенну огненную — там меня ждут с распростертыми объятиями.

— Ну уж, не такая ты великая грешница. Максимум — скучное чистилище. До ада нужно дослужиться.

— А ты — ты дослужился до обители вечной скорби?

— Не знаю, — он стал внезапно серьезным, не похожим на себя обычного. — Скорее да, чем нет. На моей душе хватает грехов.

— Я слышала, ты сидел. За что?

— Разве это имеет значение? В общем и целом — за дело. Я не был невинно осужденным. И дали мне ровно столько, сколько заслужил. Или даже меньше.

— А отец и мать тебя поддерживали тогда?

— Отец — да. А матери у меня больше нет. Она отказалась от меня, как только меня осудили. Еще бы — ведь я не оправдал ее надежд. Я был таким золотым мальчиком, учился на журналиста, а тут — бац, и оказалось, что у прекрасного с виду яблока гнилая сердцевина. Она не захотела принять меня такого — подгнившего, не вписывающегося в её стандарты. Ну, дай ей Бог всего самого лучшего и светлого. Знаешь, даже в тюрьме, в глубине самого черного омута я порвал бы глотку любому, дурно отозвавшемуся о моей матушке.

— Да, понимаю. О-ой…

Я попыталась путем злостной симуляции соскочить с опасной темы, заметив нехорошие искорки в потяжелевших серых глазах. Только взбешенного Абрека не хватает мне до полноты жизненного счастья. Нет, меня он не тронет стопудово, но, если еще кто заглянет на кухню, свары не избежать, так как от депрессии он сильно звереет.

— Что?! Опять?..

— Кольнуло чуток… Всё, уже отпустило. Я слышала, вы тут недавно к какой-то мажорке на дачу смотались? Ну, и как съездили?..

— Замечательно! На перроне мы с Вижи смертельно поцапались, а я пьяный в хламину, ну и в итоге она уехала на последней электричке, а я решил в Питере остаться. Потом посидел-подумал и зачем-то загрузился в поезд, едущий совсем в другую сторону. Дальше — провал. Просыпаюсь неизвестно где, открываю глаза — трехметровый забор с глобальной такой, проникновенной надписью красного цвета: 'Заповедник по выведению лабораторных животных'. Помню, ошалел дико, а в мозгу одна мысль: 'Господи, мамонтов они там, что ли, выводят — чтобы такой стеной от мира отгораживаться?!' Вот так я и съездил к мажорке на дачу… Ты, к слову, спать не хочешь? А то у меня глаза не то что слипаются — не разлепляются уже.

— Хочу, конечно.

Я скрыла досаду: сны — это замечательно, тем более такие, как у меня в последнее время. Но они никуда не денутся, а вот посидеть еще в обнимку за неспешными разговорами с человеком, в которого безумно и безуспешно влюблена…

— Ну, вот и здорово. Пойдем к нам в комнату — там свободное местечко у стеночки, кажись, осталось.

Сглотнув тяжелый вздох и изобразив на лице благодарную улыбку, я поплелась вслед за Брейки к своему сегодняшнему спальному месту.

Закрыв глаза, приготовилась ко встрече со Спутником.

И она не заставила себя ждать. На этот раз декорациями к ночной беседе (или очередному нравоучению — это уж как получится!) служили стены обыкновенной квартиры. Я опасливо покосилась на окно: стандартный пейзаж… странно. А где чудеса?

Герой моих снов раскинулся на низеньком диване, поджав под себя одну ногу и шевеля босыми пальцами другой. Черный шелковый халат с алыми драконами, как водится, замызганный и порванный, был перевязан плетью с серебряными шариками на концах. Короткая ручка плети лежала на его вытянутой ноге. Ну и, естественно, маска на… все-таки склоняюсь к мысли, что лице.

— А каких чудес ты ждешь, деточка?

Он так точно скопировал интонации Абрека, что я вздрогнула.

— Прекрати! Ты прекрасно знаешь, как мне это не нравится!

— Не нравится — что? Когда я подражаю интонациям близких тебе людей?

— Нет, когда ты суешься в мой внешний мир! Ты — мой бред, моя галлюцинация, пускай, я с этим смирилась. Но не смей копировать реально живущих созданий — иначе я окончательно разуверюсь в своем душевном здоровье.