Время тяжелых ботинок - Владимир Король

Как-то, общаясь с Желваком, он «забыл» очередную книжку на столе. Когда Захарыч вышел в туалет, кореш не преминул воспользоваться моментом, поспешно раскрыл знакомый всей братве блокнот и, к своему ужасу, увидел, что там нет ни единого написанного слова, ни одной пометки. Он покрутил странную вещицу в руках и бросил на место. Вошедшему Толстому было достаточно одного взгляда: Желвак проявил любопытство. Чтобы не оставлять в душе босса неприятный осадок, он минут через двадцать простецки показал Желваку чистые страницы со словами: «Гляди, что я придумал – учебная». Но вопрос у Палыча всё равно остался: что же ты мне читал, если там ничего нет?

Но читал – как по писаному!

Толстый полистал свои записи:

– Брут – это реальный человек, на два года моложе тебя. Уроженец Барнаула, врач-нейрохирург, правда, по специальности не работал ни одного дня. Классный программист, чем и зарабатывал на хлеб с маслом и икрой. Пропал в Саянах минувшим летом. Хобби у него было такое – на плотах сплавляться по горным рекам. Пенелопа говорит, невезучий был – родился в понедельник. Вместе с ним сгинули его жена и брат. Была у Брута мать, но она вскорости умерла, видно, от горя. Жена – из детдомовских. Близких родственников нет, по дальним продолжаем работать. Среди пропавших без вести он не числится, наши люди почистили базу на всех троих. В общем, их нет, и искать никто не будет. Полгодика надо будет соблюсти осторожность, пока мы не выясним всё окончательно и при необходимости не зачистим пространство. Но пользоваться новыми установочными данными уже можно, правда, – после лёгкой пластической операции.

Кинжал поймал себя на том, что начинает катать на скулах желваки, – прямо как босс. «А что, – подумал он, – пару лет тренировок и будут скулы не меньше, чем у самого Желвака».

Толстый нюхал свой табак, растирая его пальцами. Так он готовился к курению трубки.

Желвак поднял свой стакан с глинтвейном:

– Поздравляю тебя, Кинжал. Ты родился заново, обрёл новую силу. Этот Брут отдал тебе свою, а там, видно, было, что отдавать. Да и заработать ты успел.

Желвак, словно волшебник, что-то извлёк на свет божий:

– Можешь не считать.

Впервые в жизни не в кино, а наяву Кинжал увидел два убийственно изящных кирпичика стодолларовых купюр, туго схваченных банковскими ленточками, и у него пересохло во рту.

– Здесь один процент от прибыли, полученной по твоей наводке. Молодец, заработал не кортиком и кулаками, а мозгами, что от тебя потребуется и в дальнейшем. И ещё тебе подарок от меня. Захочешь лично поговорить с директором того гастронома на Невском, где ты подрабатывал, действуй. Но только – после изменения внешности. Позвонишь ему и скажешь: «Я – Кинжал». С «тамбовскими» я договорился, тот магазин будем крышевать мы, а точнее – лично ты. Всё, что с барыги снимешь, – твоё. Ну, если маленько отстегнёшь в общак, никто возражать не будет.

Толстый с удовольствием щурился от душистого дыма, но кайф портила ведьма Пенелопа, она мерещилась в голубом мареве. «Изыди, сатана!» – повторял про себя Захарыч, но фантом астролога исчезать не торопился.

– Жить будешь в Москве, – продолжал Желвак, снова взявшись за кочергу. – Квартира на Нижних Мневниках, двухкомнатная, пока так. Отдыхай. В конце января поговорим о твоей дальнейшей работе.

Он снова утонул в кожаном кресле, закинув ногу на ногу:

– Захарыч, объяви.

Толстый снова стал манипулировать своей записной книжкой:

– В возбуждении уголовного дела против Чекашкина А.В. отказано – ввиду смерти подозреваемого. В новогоднюю ночь в следственном изоляторе повесился Ян Григорьевич Сухогрыз, он же Цыпка.

Кинжал залпом допил свой глинтвейн.

– Самоубийство – самый страшный грех, – Желвак встал и трижды перекрестился. – И всё-таки пусть его Бог простит! Цыпка нам очень помог.

Во время вечернего моциона со своим начальником службы безопасности и четырьмя телохранителями поодаль Желвак приказал в отношении Кинжала:

– Наружка-прослушка – по полной программе. Все контакты на видеозапись. Докладывать каждый день.

12

В холдинге Желвака степенно, но мгновенно делалось всё – стиль работы босса.

Кинжала взяла в оборот специально назначенная Ликуша.

На своём двести двадцатом «мерседесе» она возила Брута по бутикам, торговым центрам, где они покупали всё необходимое для его новой жизни. Вкус у Ликуши был отменный, она имела врождённое эстетическое чувство.

Кинжал не протестовал. Он понимал – одного не оставят.

Началась подготовка к пластической операции. Здоровье пациента основательно проверили, для чего напрягли и компьютерную томографию, и новейшие методы анализа крови, и японскую методику исследования кишечника. На доклад врача, посвящённый состоянию здоровья «крестника», Желвак потратил целых пятнадцать минут.

Ждали приезда из Европы знаменитого пластического хирурга Гоши Фильтермейстера, который и должен был подогнать физиономию Кинжала под стандарты Леонида Сергеевича Брута.

Кинжал понимал, в какой водоворот занесла его судьба. И вопроса, что будет дальше, себе не задавал. Единственное, что его беспокоило – как стать хозяином обстоятельств, а не их рабом. Он продолжал дубасить подвешенную дома грушу: четыре тысячи ударов в день. Сбиться не давал специальный электронный счётчик. К этому надо добавить ещё пару тысяч – имитацию ударов, нырков и уходов с пятикилограммовыми гантелями в руках.

К удивлению Желвака, он не пытался услышать по телефону голос жены или детей. Во всяком случае, ни одного телефонного звонка по известным номерам зафиксировано не было. Распечатки от оператора сотовой связи тоже демонстрировали полное отсутствие подозрительных номеров.

«Все старые связи резко обрубить, – инструктировал его контрразведчик Желвака, – Вы – другой человек и начинаете жизнь с чистого листа».

Таковы были правила, и Кинжал их неукоснительно соблюдал.

Другим откровением для пахана было непостижимое равнодушие Кинжала к противоположному полу.

Они с Толстым считали – и жизнь это подтверждала – что устоять против чар Ликуши не мог ни один двуногий самец.

Выходит, ошиблись.

Ему стали оперативно подставлять девушек – всё без толку.

В квартиру звонили несовершеннолетние девочки, якобы соседки. Первая попросила ввинтить лампочку на площадке. Другая пожаловалась, что дома одна, а в дверь постоянно кто-то стучит: не мог бы он посидеть с ней хотя бы часок. Лампочку он ввернул, с девочкой посидел. Всё фиксировалось на видеокамеру – только смотреть было не на что.

Желвак требовал от Толстого – объясни, что происходит? Может, он после перенесённых стрессов стал импотентом? Курить вдруг бросил – ни с того, ни с сего…

«Всё, что мы могли с ним сделать, мы уже сделали. Теперь его ход», – так думал Толстый про себя. Вслух же сказал: «Сильный, хитрый и опасный фраер. Нахлебаемся мы с ним ещё».

Он озадачил пахана рассказом о том, что такое малайский крис, – именно такое погоняло хотел принять Кинжал. Оказывается, это клинок с волнистым лезвием. «Ну, и что?» – не понял Желвак. «Как – что? Не прямой, а кривой – неужели не понимаешь?»

При этом Толстый показал рукой, как некоторые фраера предпочитают ходить кривыми дорожками.

«Туфта», – сказал Желвак, а сам задумался.

Время от времени Толстый возвращался к одному и тому же вопросу: с чем связан этот проект? Чувствовал, что Желвак не хочет говорить и не скажет. Однажды Захарыч даже поставил вопрос ребром: «Я не могу дальше его раскручивать, не имея информации, для чего мы его готовим».

В ответ пахан наградил его таким взглядом, что больше Толстый этот разговор не затевал.

Желвак смотрел на фотографию на памятнике и в десятый, наверное, раз спрашивал: «Алёнушка! Кто он? Откуда ты его знаешь? Хоть намекни. Не нравится мне этот фраер».

На надмогильной плите Алёнка смеялась.

И молчала.

13

Кинжал проявил инициативу – записался на компьютерные курсы.

Правда, уже на следующий день Ликуша привезла к нему на Нижние Мневники странного типа с пирсингом в ушах и губах, который назвался Крысоловом. «Это – шоб ты на курсах не светился, – объяснила Ликуша, – Нечего тебе там делать. Будешь дома учиться».

Два грузчика внесли в квартиру несколько коробок. Ликуша исчезла, а Крысолов стал подключать компьютер, установил модем и прогундосил: «Это теперь ваше. Приступим, Леонид Сергеич».

Теперь Кинжал окончательно убедился, как внимательно отслеживаются все его передвижения и контакты, даже когда рядом нет соглядатая в голубой норковой шубке.

В их институте в Питере компьютер был один – у директора. Пользоваться им он не умел, но держал включённым, чтобы входящие видели: шеф занят, работает. И вот – подарок, как сказала Ликуша, от Желвака.