Артем Скворцов — рабочий человек - Нина Кочубей

Даю голову на отсечение — никому.

Лично у меня никогда не возникало желания вести дневник. Для этого у человека должна быть необыкновенно интересная жизнь. Или чтобы стряслось с ним что-нибудь из ряда вон выходящее. А что может стрястись в рядовой школе с рядовым восьмиклассником? Ничего.

А между тем, как мне известно, многие ребята в нашей школе ведут дневники. Даже у нас в классе есть такие.

Что они туда записывают?

Бронька Афонин в ответ на мой вопрос как-то очень надменно улыбнулся и так небрежно изрек: «Иные дневники, старик, представляют собой немалый интерес для историков и писателей. Дневник — это отражение эпохи».

Подумаешь — выступил!

Что-что, а это Афонин умеет — выступать так, будто он доктор каких-то наук. Особенно он всегда старается в присутствии одного человека на букву «В». Тогда из Броньки прямо сыплются такие вот словечки: «саркастический», «утилитарный», «статус-кво», «эмбарго», «инфляция» и им подобные. Я подозреваю, что значение некоторых из этих слов и для самого Афонина — тайна, покрытая мраком. Потому что, говоря их, он заикается, поправляется и вообще, как мне кажется, чувствует себя не в своей тарелке.

Так вот он, Бронислав Афонин, ведет дневник. Уж не думает ли Афоня, что все его записи — отражение эпохи? Ха-ха! Как говорят у нас в Одессе, я с него смеюсь!

А все-таки любопытно, о чем он в своем дневнике пишет?

Я же отлично знаю: у Броньки жизнь гладкая, как полированный стол. Только с учителями конфликтует. Так это из-за лени и зазнайства.

Вот я — другое дело. Со мной тут недавно такое приключилось! Во всяком случае, если не для эпохи, то для милиции все, что я видел, пригодилось. Мне сказали «спасибо», пожали руку и обещали, если понадобится, вызвать. Обо всем этом не то что в дневник записать — рассказ можно сочинить. А то и целую книжку. Я даже начал предисловие к ней писать. Но потом перечитал все, и самому неловко стало. Чушь какая-то. Я бы все это сочинение назвал «Записки бахвала и трепача». Честное слово.

Наверное, нет у меня писательского таланта. А вот хвастун я, оказывается, порядочный. Надо с этим бороться.

Порвал я это самое «предисловие» и больше ничего затевать не буду. Ну его. И писателем я, пожалуй, тоже не буду. Сиди, сочиняй. Неизвестно еще, получится ли что-нибудь.

Нет, в жизни надо делать дело.

Невезучий я. Только испортил отличную толстую тетрадь с твердыми корочками. Дневник не получается. Нечего записывать!

Жизнь однообразна, больше никаких ЧП. Таинственная девица на глаза не попадается. Вот если бы посчастливилось задержать ее!

Я просто уверен, что если очень внимательно присматриваться на улице к людям, мне непременно, рано или поздно, удастся обнаружить эту ночную гостью. Не приехала же она из другого города, чтобы стащить у Кондратьевны Пашкин костюм! Вот уж тогда я бы оставил записи для потомков. Но, как поется в одном романсе, «счастье мне во сне лишь часто снится, а наяву не вижу никогда». Потому и писать в дневнике нечего. Могу только, как сказал бы Бронька, констатировать, что в нашей школе появился, наконец, киноаппарат.

Еще осенью, в самом начале учебного года, Женька Мельник кинул такую идею: хорошо бы купить кинокамеру и вести школьную кинолетопись. Снимать, как учимся, отдыхаем. Ну и всякие выдающиеся события фиксировать. Идея эта всем понравилась. Особенно девочкам. Еще бы — есть возможность сняться в кино! Но, как выяснилось, кинокамера — вещь довольно дорогая. Сначала мы слегка приуныли, но потом все тот же Женька Мельник кинул нам еще одну светлую мысль: хорошо бы ни у кого деньги не канючить, а заработать самим и купить киноаппарат на свои трудовые. И эту идею тоже приняли единогласно. Не откладывая, начали собирать металлолом, макулатуру.

Надо сказать, работали все на совесть. Редко, очень редко кто пытался филонить. Из нашего класса, например, только Бронислав Афонин. Так этим никого не удивишь. Это же личность исключительная! Разве может Бронислав Афонин трудиться, как все? Нет, не может. Вот он и сачковал. В ответ на замечания, как всегда, хамил. А потом явился вдруг со своей личной кинокамерой «Спорт». Это ему, конечно, папенька с маменькой подарили. Деточке захотелось — они подарили. Чего же ему работать? Плевать он на все хотел.

Бронька так и сказал: «Плевать я хотел на вашу камеру. У меня есть своя, личная».

Мы таскаем всякие железки, мешки с бумагой, со старым тряпьем, а Бронька трещит своим личным «Спортом», наведенным на нас. Противно. И почему-то обидно. Тащишь по земле мешок, набитый старыми журналами, газетами, он тяжелый, пот со лба капает, а Бронька прицелится в тебя «Спортом» и кричит: «А ну, давай повеселее, не вижу улыбочки! Р-раз, два — взяли! Еще раз — взяли!» И хочется мешок бросить. Понимаешь, что Бронька действует как провокатор, а вот хочется бросить, и все тут!

Чтобы было легче, я втайне от Афонина придумал что-то вроде игры. Представил себе, что Бронька и в самом деле провокатор, который хочет повредить очень важному, очень нужному делу, хочет, чтобы не вышло у нас ничего из нашей затеи. А я — человек, от которого зависит: быть выполненным этому делу или не быть. Если я человек волевой — будет все в порядке, а если слабак — брошу мешок. Помогло! У меня, оказывается, просто железная сила воли!

Работали мы так чуть не весь учебный год. Даже в зимние каникулы. И вот камера «Кварц-4» у нас в руках!

Съемки начали немедленно. Уже сняли занятия на уроке химии в девятом классе, репетицию школьной самодеятельности, общешкольный субботник на спортплощадке, шахматный турнир, сняли опаздывающего на уроки третьеклассника Вовку Девяткина, снимали ребят на переменах, в школьной столовой. Девчонки, как сговорились, все лезут в крупный план! Пленки столько намотали, что ее в физкабинете уже, наверно, складывать некуда. И вдруг Мельник спохватился! Предложил не просто снимать что попало, а написать сначала сценарий, чтоб фильм получился, как настоящий.

Пока что придумали только название: «Как мы живем». Теперь все вместе думаем, сочиняем этот самый сценарий.

В ответ на каждое предложение Бронька машет рукой: «Банально!» Все сочиняют, мучаются, а он, как попугай, одно свое: «Банально!» Подумаешь какой умник нашелся! Ты сам что-нибудь предложи, критиковать и мы умеем!

Узнал одну любопытную вещь. Оказывается, на днях в школу вызывали Бронькиного отца и в его присутствии в учительской с нашего Броньки снимали стружку.

А отец у Броньки оказался настоящим человеком. В учительской он будто бы прочитал Броньке такую мораль, что тот сразу завял, как сорванный цветочек. А вчера наш класс чистил школьный двор, и вместе со всеми — неслыханно! — на субботник явился Бронислав Афонин. С какой брезгливой физиономией размахивал он метлой! А раскраснелся! С непривычки небось тяжеловато!

Я подошел и громко сказал: «Афонин, труд тебя облагораживает и положительно влияет на цвет твоего лица». Он огрызнулся: «Я вот тебя сейчас метлой!»

И тут, откуда ни возьмись, возле нас очутилась одна особа на букву «В».

— Броник, — сказала она, — сними свою куртку. Она не дышит. Поэтому тебе так жарко.

Ах, ах! Какие нежности, какая забота! «Броник, тебе жарко, сними куртку!» И он сразу снял, послушался. Такая вежливость — умереть можно! Мне небось не сказала: «Артем, отдохни, ты начал работать раньше всех».

Ну ничего, мы переживем, мы не заплачем!

Микула Селянинович

Закутанный по самые уши одеялом, лежал Артемка в постели. На кухне гремела посудой мама. Было слышно, как там что-то шипело и трещало на плите.

Артемка очень любит такие вот дни, когда они с мамой оказываются дома вместе. Мама тогда непременно готовит что-нибудь вкусное. Обед получается совсем непохожий на столовский.

За время, что они не видятся, обычно накапливается много разных новостей. И в школе, и на заводе у мамы.

Из Артемки новости так и сыплются. Обо всем сразу, без передыху. И о том, что в стенгазете похвалили за успеваемость их класс, и о том, что в школу приходил врач и проверял у всех зрение, и про то, что десятиклассник Вовка Егоров научил своего скворца говорить: «здрасте…»

Мама слушает всегда внимательно. То улыбается, то хмурится. В зависимости от того, какую новость рассказывает Артемка. Потом они вместе все это обсуждают. Тем временем мама накрывает на стол. Артемка сглатывает слюнки и ловит каждое мамино движение.

Вот она разливает суп. Прозрачный, золотистый. (Только мама умеет такой варить!) В тарелку вместе с лапшой обязательно попадает яркий кусочек морковки и мясо. На косточке. Оно прямо само отваливается, снимается с кости — так хорошо сварилось. В тарелку на янтарную поверхность супа мама непременно бросит щепотку мелко нарезанного ароматного укропа. Красиво получается. И вкусно. Ни в одной столовой так не готовят!