Последний Эйджевуд - Смолич Юрий Корнеевич

Слово было дано профессору Дюмбригу, бывшему социал-демократу.

Профессор волновался. Говоря дрожащим, поначалу нерешительным, а затем истерическим голосом, профессор Дюмбриг попытался выступить против Тома. Он предостерегал ЦК от неосторожности и горячности, ссылаясь на то, что широкие круги американских рабочих (пусть и в результате провокаций капиталистов, если так угодно товарищу Тому) не хотят войны как таковой — будь то война империалистическая или классовая. Рабочий класс стремится жить в покое. Партия должна еще раз попробовать добиться своего мирными средствами. Следует немедленно начать агиткампанию среди рабочих: все они должны потребовать от правительства прекращения войны с СССР.

Профессор говорил долго и путано, обращаясь к каждому из членов ЦК и будто ища у них поддержки, но всякий раз встречал холодное молчание или насмешливую улыбку. Наконец, усталый и разбитый, он сел на место.

Тогда, вне очереди, снова выступил Том.

— Вы не понимаете момента, дорогой профессор, — холодно сказал он. — Сегодня мы уже просили правительство не начинать войны, но наши же «представители» в Совете профсоюзов подали голос за войну, сами не понимая, что этим поставили на себе крест и подписались под вооруженным восстанием. Теперь вам понятна наша общественная ситуация?

Том помедлил и остро глянул профессору в глаза. Продолжая, он уже не отводил взгляда от испуганных глаз Дюмбрига, обращаясь только к нему.

— Пролетариат загнивает, гибнет в тине демократизма. Правительственные провокации заставляют его изменять самому себе. Болото провокации все глубже затягивает пролетариев, а парламентаристская болтовня разлагает и организованную часть пролетариата.

Том выделил голосом последнюю фразу, и бедный профессор покраснел под его взглядом. Том продолжал:

— Мы, кучка, организованная часть, не в силах извлечь всех поддавшихся на провокации рабочих из этого болота. Глаза им может открыть только мировая катастрофа. И эта катастрофа — империалистическая война. Она подвигнет разложившуюся часть пролетариата на открытое восстание. Мы берем на себя большую ответственность, как бы поддерживая войну. Мы сознательно идем на жертвы. Но, дорогой профессор, вы забыли, что пролетарии имеют право на жертвы… Поймите же свою ошибку… Ибо вы в корне ошибаетесь, как ошибаются и те товарищи, которые перед началом заседания обсуждали между собой тактику восстания.

Здесь Том обратился ко всем собравшимся:

— Я слышал, как некоторые предлагали агитировать за отказ от мобилизации. Это ошибка, товарищи. Мы обязаны мобилизоваться, и именно мы — прежде всего. Мобилизоваться для того, чтобы разложить войска. Все наши действия должны быть направлены на то, чтобы овладеть военными средствами. А это мы можем сделать, лишь будучи мобилизованы. Потому что мало заполучить оружие, надо овладеть и техникой: тогда мы сможем не только угрожать буржуазии оружием, но и полностью парализовать ее. Об этом мы должны будем подробно поговорить.

Том сел.

Слово взял старый инвалид-коммунар, шофер Рудольф.

Комитет с уважением слушал его. Дед Рудольф участвовал еще в русской революции и первым из американских товарищей активно, с оружием в руках защищал интересы рабочих. Возраст и раны, полученные в боях на территории России, мешали Рудольфу говорить, и речь его не была такой зажигательной и динамичной, как выступление Тома. Он долго, но без лишних слов — этому научила его русская революция — говорил о сложности обрисованных Томом задач. Он привел примеры из истории русской революции, рассказав, как тяжело было привлечь пролетариат к активному выступлению против существующего строя и как, наоборот, все рабочие в один день стали красными и взялись за оружие, стоило только авангарду начать вооруженное восстание.

Сравнивая российскую ситуацию с американской, Рудольф доказывал, что в Америке придется еще труднее: хотя американский пролетариат и крепче прежнего российского, специфические условия американской жизни разделили его на различные течения и политические группы.

— Мы должны помнить об этом, — заключил Рудольф, — приступая к выполнению задач, которые выдвинул товарищ Том. Но сейчас перед нами стоит еще один вопрос первостепенной важности. Война объявлена. Не далее, как через несколько дней, начнутся бои. Сразу разложить армию, побудить ее оставить фронт и повернуть оружие против командиров нам не удастся. Это требует некоторого времени. Революционизировать наши профсоюзы и начать гражданскую войну мы также сможем только через некоторое и, не исключено — достаточно долгое время. Однако наши капиталисты ждать не станут. Они все силы бросят на войну. Нам известно, что вооруженные силы уже готовы к бою. Советские страны не располагают достаточно совершенной военной техникой, чтобы бороться против оружия капиталистов. Империалистическая армия за неделю их раздавит и задушит ядовитыми газами. И если для подготовки нашей революции потребуется какое-то время, которое займет война, то эту революцию мы совершим лишь ценой гибели советских республик. Да, товарищи, — воскликнул Рудольф, и голос его задрожал на звонких нотах. — Я подчеркиваю: пока мы будем готовить революцию в Америке, капиталисты успеют уничтожить советские республики, и штаб мировой революции — СССР — перестанет существовать!..

Мертвая тишина была ответом на речь Рудольфа. Выскаказанная им мысль во всей жуткой ясности представилась каждому члену ЦК, и все безвольно повесили головы.

Том опомнился первым.

— Так что же делать? — воскликнул он. — Неужели отказаться от мобилизации и сегодня же выступить с оружием в руках, точнее говоря — с голыми руками? Ведь это с самого начала обрекает нашу революцию на гибель!

Поднялся шум. Председательствующий тщетно призывал к порядку тридцать пять обычно дисциплинированных членов ЦК. Тридцать пять единомышленников, каждый по-своему, толковали слова Рудольфа, — настолько слова эти были ужасны.

Владимир, Сим и другие товарищи из Украины понимали и разделяли мысль Рудольфа, пожалуй, глубже других: не приходилось сомневаться, что он был прав. И хотя в последние месяцы они сотни раз обсуждали невозможность воевать с капиталистами в таких условиях, когда технике врага можно было противопоставить только живую силу, они только сейчас до конца осознали всю слабость военной подготовки советских республик и очевидную неизбежность гибели красной крепости революции — СССР.

«Неужели это может произойти? Неужели чудовищная мысль Рудольфа соответствует истине? — и Владимир дословно вспомнил речь главного инженера СТО. Вспомнил и, замирая, вынужден был с ужасом признать: — Может статься, так и будет…»

Наконец Том сумел утихомирить товарищей. Коммунары сели на свои места, но еще долго не могли как следует успокоиться и нервно переговаривались.

Слово вновь взял старый Рудольф. На этот раз его речь была короче.

— Мы не в силах изменить ход исторических событий, — сурово резюмировал он. — Ускорить нашу революцию настолько, чтобы предотвратить войну, мы не в состоянии. Единственное, что мы можем и обязаны сейчас делать для спасения СССР, это — препятствовать империалистической армии разрушать и уничтожать советские республики.

Среди присутствующих раздался нервный смех.

— Вы несете вздор, Рудольф! Даже если мы немедленно организуем бунты в армии и станем при посредстве наших мобилизованных товарищей портить военное имущество, мы все равно не предотвратим несчастье! — выкрикивали самые экспансивные.

— И все же мы должны и можем предотвратить беду! — уже истерически закричал товарищ Рудольф.

Собрание притихло. Всех поразила решительность Рудольфа.

— У меня есть план, — договорил он. — Возможно, он покажется вам авантюрным. Но подумав, вы увидите, что план вполне реальный, хотя осуществить его будет трудно.

— Излагайте ваш план, — недоверчиво предложил Боб.

— Он очень простой. Советским республикам не страшна дегенеративная империалистическая армия, и к тому же за два-три месяца мы ее деморализуем. Советским республикам страшна военная техника, которой обладают наши капиталисты. Им страшна химия. Империалистическая ставка считает, что в химической войне советские республики будут парализованы за три недели. У советских бойцов нет даже нужного количества противогазов. Но даже если бы советские республики были обеспечены двойным количеством противогазов, это не уменьшило бы опасности. Мы знаем, какие газы за это время изобрели Америка и Европа — против них не могут устоять никакие противогазы. Поэтому единственное спасение в том, чтобы создать противоядие, то есть газ, который разлагал бы ядовитые газы и лишал их ядовитой силы.