Комбат. Вырваться из «котла»! - Олег Таругин

Вот только в конкретной дате ее начала мнения расходились: большинство считали, что в этом году немцы не нападут, хоть до них и доводили данные разведки о сосредоточении сил противника на западной стороне Буга. Меньшинство, куда входили главным образом успевшие принять участие в боевых действиях ветераны, были уверены, что нападение неминуемо и начнется не позже июля, максимум – начале августа. Поскольку воевать в условиях осенней распутицы и тем более зимних морозов немцы не станут.

Комбат Минаев, разумеется, входил в число последних…

Хорошо, с этим все понятно. Теперь нужно «вспомнить», что он знает о боевом пути 27-й стрелковой, и уже отсюда планировать что-то конкретное. Итак, что ему известно? Не из памяти капитана Минаева, разумеется, – из будущего. К началу войны – то есть к сегодняшнему утру – подразделения дивизии прикрывали участок госграницы в районе бывших польских городов Граево, Августовка и Сухово, где и приняли первый бой с двумя пехотными дивизиями вермахта, 162-й и 256-й. Из-за чудовищной неразберихи первых суток войны и катастрофических проблем со связью полки дивизии остались без централизованного управления и налаженного взаимодействия между частями, как пехотными, так и вспомогательными. В результате большая часть подразделений 27-й СД, чтобы не оказаться в окружении в первый же день, отступила, попытавшись задержать немцев около реки Бобр. Увы, безрезультатно – гитлеровцы прорвали слабо организованную оборону еще до наступления темноты. 24 июня, потеряв за двое суток практически непрекращающихся боев с превосходящими силами противника почти половину личного состава и техники, дивизия предприняла попытку контратаки, а на следующий день получила, наконец, четкий приказ: до последней возможности всеми силами и средствами прикрывать отступление частей 3-й армии, 4-го стрелкового корпуса.

Приказ бойцы 27-й стрелковой выполнили. Ценой своих жизней и самого существования дивизии, практически полностью уничтоженной на этом, ставшем для них последним рубеже обороны. Немногие уцелевшие укрылись в лесах, не имея ни связи между отдельными группами окруженцев, ни достаточных запасов медикаментов, провианта и боеприпасов, и выходили к линии фронта вплоть до августа, почти полтора месяца ведя в тылу гитлеровских войск диверсионную партизанскую войну.

В начале осени 41-го дивизию расформировали, как прекратившую существование боевую единицу.

Не раскрывая глаз, Кобрин глухо выругался: уж больно типичной для лета 41-го оказалась история «его» нынешней дивизии! А сколько еще таких батальонов, полков и дивизий перемолола кровавая мясорубка приграничного сражения! Или, правильнее сказать, не сражения, а разгрома. И вот ведь что обидно – практически везде было одно и то же: внезапность нападения, неразбериха первых часов и дней войны, отсутствие нормальной связи между частями и штабами, запаздывающие сведения с фронта, общая растерянность командования, доводящего до подразделений приказы, порой полностью противоречащие друг другу!

Нет, в его времени подобное тоже встречалось – взять хотя бы ту самую недоброй памяти высадку на Вирджинии, стоившую федеральным войскам почти полторы тысячи погибших в течение нескольких суток и в два раза больше раненых, – но не в таких же масштабах!

Внезапно Сергей ощутил, как по телу прокатилась, заставив шевельнуться короткий ежик волос, волна страха… и понимания: елки-палки, а ведь все то, о чем он только что размышлял, – не просто архивная информация, загруженная в его разум в родном времени! Все это – самая настоящая реальность. Реальность, в которую он буквально через три с небольшим часа окунется с головой! Все то, что он привык считать событиями нереально далекого прошлого, еще НЕ ПРОИЗОШЛО!

И он станет свидетелем того, как все случится.

Или тем, кто попытается хоть что-то изменить…

Торопливо одевшись и перепоясавшись портупеей, Кобрин обулся: начищенные до зеркального блеска сапоги обнаружились под вешалкой. Поскрипывая рассохшимися половицами, подошел к зеркалу и надел непривычного фасона фуражку с малиновым пехотным околышем. Вроде нормально, по крайней мере внешне никак не определишь, что капитан РККА Минаев – не совсем тот, за кого себя выдает. И гимнастерка, и головной убор сидели идеально: чувствовалось, что их носитель – профессиональный, кадровый военный.

Так, ну и что дальше? Будить комполка, поднимать тревогу? Пытаться связаться с комдивом, дозвонившись до штаба дивизии в Суховоле? И что он ему скажет? Мол, приснилось, будто немцы сегодняшним утром нападут? И он, комбат Минаев, настоятельно рекомендует немедленно начать вывод войск из ППД? Бред, в лучшем случае обматерят, посоветовав проспаться, в худшем – обвинят в паникерстве и арестуют до понедельника, поскольку в выходной никто с ним разбираться скорее всего не станет. Контрразведчики – тоже люди, которым хочется провести воскресенье с семьей, а не выясняя, что за блажь пришла в голову одному из комбатов.

Да уж, удружили ему товарищи руководители «Тренажера»… с другой стороны, с чего он взял, что тем, кто проходил тренировки до него, было проще? Наверняка нет. Так что сам, все сам… Начштаба и замполита в расположении нет – еще вчера уехали в Брест, первый к семье, второй по каким-то личным делам. Последнее даже неплохо, меньше людей будет мешаться под ногами. Да и врать тоже меньше придется, проще взять всю ответственность на себя. Правда, особист на месте, но с этим придется разбираться по ходу действия. Все, довольно время терять, тут не то что час – каждая минута дорога!

Решившись, Сергей отворил дверь и двинулся к выходу из здания. Миновав погруженный в темноту недлинный коридор, вышел на улицу, едва ли не против воли снова вдохнув полной грудью замечательный местный воздух. Эх, хорошо… жаль только, что вскоре здесь будет пахнуть совсем иначе: сгоревшей взрывчаткой, гарью и свежей кровью. Как, собственно, и на любой другой войне что в прошлом, что в будущем. Торопливо пересек по диагонали плац – часовой у штаба вытянулся по стойке смирно, судя по закаменевшему лицу, решив, что начальство прибыло по его душу. А ведь не спал, вот ей-ей, ни секундочки даже! Зевал, конечно, но зевать по ночному времени уставом караульной службы ни разу не запрещено.

– Здравия желаю, тарщ капитан, красноармеец Иванов…

– Отставить, – буркнул Кобрин. – Помощник дежурного по батальону на месте?

– Так точно, позвать?

– Сам справлюсь. Как вокруг, тихо? Происшествий не было?

– Так точно, тихо. Не было.

– Повнимательнее, сам знаешь, какое сейчас время. Возможны провокации, учти это. Вдруг кто незнакомый появится, даже если в нашей форме, сразу поднимай тревогу и действуй согласно уставу караульной службы. Невзирая на звание и все такое прочее. Нужно будет стрелять на поражение – сразу стреляй, не думай. Это приказ. Понятно?

– Так точно, понятно.

Оставив удивленного неожиданным появлением начальства и его не слишком понятным предупреждением бойца на посту, Кобрин скрылся в здании штаба. В гулком коридоре его встретил взъерошенный и определенно заспанный сержант-связист. Самого дежурного нигде видно не было. Сделав вид, что ничего не замечает, капитан приказал:

– Слушай сюда, боец. Где ротные живут, знаешь? – Красноармеец суетливо кивнул, все еще ровным счетом ничего не понимая. – Тогда ноги в руки – и бегом. Чтобы через пять минут все пятеро были в штабе. Через пять – и ни секундой позже! Понял?

– Понял, – ошарашенно пробормотал тот. – Так это, а чего им говорить-то? Учебная тревога?

– Просто скажи, комбат вызывает. Остальное не твоего ума дело. Ключи от кабинетов дай – и дуй, одна нога здесь, вторая тоже. Пять минут!

– Есть, – пискнул сержант, протягивая связку ключей. И торопливо порысил к дому комсостава, гулко бухая по утрамбованной земле плаца солдатскими ботинками.

Командиры стрелковых рот, лейтенанты, как услужливо подсказала память реципиента, Степцов, Куренок и Герадзе прибыли на восьмой минуте – Сергей специально засек время. Не для того, разумеется, чтобы попенять подчиненным за опоздание, просто по вбитой в подкорку привычке, не пойми чьей, то ли его собственной, то ли капитана Минаева, то ли обоих. Лейтенант Исаев, командир пульроты, и командир минометчиков, мамлей Паршин задержались еще на две.

Выглядели все без исключения ротные изрядно помятыми и… ну, пусть будет удивленными. Явно не ожидали ничего подобного в половине первого ночи. Тем более что накануне и банька была, и кино в клубе, и предвкушение выходного дня. Ну и приняли понемногу на грудь, разумеется, личное время же. Облом, одним словом…

Выслушав нестройный доклад, Кобрин кивнул на расставленные вдоль стола для заседаний стулья:

– Присаживайтесь, товарищи командиры. Можете курить.

Офицеры… в смысле командиры шумно расселись, грохоча ножками стульев по вышарканному подошвами дощатому полу. Судя по выражению лиц, никто из них пока ничего не понимал. От слова «совсем», уж больно не походило все происходящее на объявление тревоги. Несколько секунд капитан молча глядел на подчиненных, затем прокашлялся и заговорил короткими, отрывистыми фразами: