Ветров противоборство - Андрей Упит

Таинственное перешептывание доносилось из кустистых укрытий и с покрытых тенью скамей. Парк был полон необычной истомы и аромата листвы. Вдалеке грохотал город и вспыхивали редкие красные огни.

Зиле с Зийной Квелде бесцельно бродили по извилистым дорожкам и почти не разговаривали.

Было хорошо и без этого.

Они старались не тревожить сидящих и потому шли по открытым местам. Обошли весь парк кругом и наконец присели на вершине холма.

Здесь уже никого не было. Большие деревья тихо шелестели от вечернего ветерка. Луна еще не взошла. Мельничный пруд отливал потухающим багрянцем заката.

— Вам не скучно? — промолвила она, слегка прижавшись к нему плечом.

Он тихо и от всего сердца рассмеялся.

— Придет же такое в голову… Целую вечность бы так сидел.

— А вы без гипербол. Оставим их лирическим поэтам. Ни в какие вечности я не верю. Но эта минута чудесна.

Он взял и пожал ее руку — словно тут была какая-то его заслуга.

— Вся жизнь была бы такой, если бы люди умели ею пользоваться. Если бы у них было больше отваги черпать полной чашей и не думать о завтрашнем дне. Не смотрите часто назад и не прорицайте будущее. Иначе самое лучшее и ценное в жизни пройдет незамеченным и неизведанным. Непережитым и непрожитым.

— Ради бога, не философствуйте. Не сегодня. Не будем портить этот вечер умными разговорами… Мне кажется, что и рассуждая о жизни, мы только мешаем себе жить полнее.

Снова помолчали.

— Мне что-то прохладно. Не пора ли домой?

Об этом же подумал и Зиле. Они поднялись и вышли из парка.

И вот они уже сидели на извозчике и медленно ехали по неровным, пустым и темным уличкам. Так приятно было чувствовать друг друга рядом, быть вдвоем, сознавая, что никто их не видит и не разглядывает с любопытством. Точно в каком-то укрытии.

Зиле спрыгнул первым — как молодой, услужливый кавалер. Помог ей слезть. Растерянно остановился. Она не произнесла ни слова, не протянула на прощание руку. Вошла в подъезд и оставила дверь неприкрытой.

С минуту он колебался. Так, колеблясь, и последовал за нею. Закрыв дверь, остался стоять подле нее.

— На лестнице темно… — услышал он где-то в отдалении голос Зийны. — Идите осторожно. И здесь, внизу, приступок.

Послышались ее шаркающие, удаляющиеся шаги.

Сердце его бешено колотилось. Это было приглашение. Она позвала его.

Нащупывая ногой ступени, скользя рукой по гладкому поручню перил, он последовал за нею. Особенный страх он почувствовал в той темноте, где недалеко шаркали ее шаги. Но он не остановился бы, даже если ступени проваливались под ногами. Пробиваясь сквозь темноту, он следовал за нею.

Шагов впереди он уже не слышал. Очевидно, остановилась у своей двери. Где-то совсем близко он уловил ее дыхание, а может быть, шорох ее одежды. Или только в воображении. Он подался вперед, стараясь проникнуть взглядом сквозь тьму. И тут ему показалось, будто теплое дыхание коснулось его лица.

Решив убедиться, он протянул руку и коснулся ее волос. И тут же отдернул ее, словно обжег пальцы.

— Простите. Я не хотел…

Она тихо засмеялась.

— Какой вы пугливый.

Ключ как-то неприятно скрежетнул в двери. Сразу же за нею, в передней, вспыхнувший свет ослепил глаза.

В каком-то изнеможении, словно погрузившись в раздумья, Зийна положила шляпу на зеркало и медленно принялась расстегивать жакет. Что-то зацепилось сзади за кружева, и она не могла их отцепить.

Повернув голову и глядя на него через плечо, она чуть ли не зло сказала:

— Да помогите же!

Его нервные, неловкие руки скользнули по ее пленам. Он легко снял ее теплый, полный ароматов жакет и в каком-то опьянении так и держал его. Не сообразил пойти и повесить.

Зийна, поправляя волосы, видела в зеркале его лицо. Взгляды их встретились. Ему показалось, что она кивнула и улыбнулась своей милой улыбкой. Черты ее лица не дрогнули. Но в глазах проступил обжигающий нежностью внутренний жар…

Когда Зиле вошел в комнату, она глубоко сидела в кресле. Руки безвольно сложены на коленях, голова откинута. На груди еще в парке сорванный увядший вязовый цвет.

Он сел на низенькую скамеечку к ее ногам.

Обеими руками крепко стиснул поручень кресла. Потом наклонился и поцеловал ее руки. Одну, потом другую…

Но вот его губы коснулись только ее одежды. Он почувствовал, как две руки гладят его голову, как пальцы перебирают его волосы и ладони закрывают его уши.

Она подняла его голову. Сама нагнулась близко-близко и заглянула ему в глаза.

Глубоким, бесконечно долгим взглядом.

Он видел только эти глаза. Все вокруг — весь мир — взвилось, словно ветром подхваченный полог, и утонуло где-то по-за ними. Словно в сладком бреду, он погрузился в эти глаза. В ушах его свистели ветры десятков самых разных чувств. Вот он и незабываемый сон наяву, который уже никогда нельзя будет вспомнить…

5

Три дня длился этот сон. Зиле приходил после обеда и оставался до поздней ночи. Они никуда не ходили. Ничто не тянуло их из комнаты. Кроме них двоих, не было ни мира, ни жизни.

На четвертый день Зиле застал гостя. Пожилой мужчина, корпулентный, великолепно одетый, благоухающий и в высшей степени галантный. Он поднялся при виде его и с величайшим почтением поклонился Зиле.

Зийна Квелде представила их друг другу. Это был тот субъект, что звал ее в петербургскую оперу.

Зиле и не пытался скрыть свое нерасположение. Пусть тот поймет, что явился напрасно и, главное, не вовремя. И что он, Зиле, здесь тоже имеет слово.

Но тот, кажется, и сам все понял. С Зийной он уже поговорил. А теперь больше беседовал с ним.

— Я все же не оставил надежды. Мадемуазель Квелде не может ничего выставить против моих аргументов. Теперешнее ее материальное положение не идет ни в какое сравнение с тем, что я могу ей гарантировать.

— Материальное положение дело важное. Но для артиста не самое решающее.

— А кто это утверждает! Но я обещаю и большие виды для ее артистической карьеры! Это я ей твердо гарантирую.

— Если вы подходите к ней, как к карьеристке, то вы слишком низко ее оцениваете.

— Нет! Я не карьеристка.

— Пардон, мадемуазель. Каждый артист — карьерист, если уж пользоваться этим устарелым словом. И карьерист ровно настолько, насколько он настоящий артист. Что такое карьера? По моему разумению — непрестанное возвышение по ступеням развития и популярности. То, что мы по внешности называем карьерой, то, по сути дела, только путь внутреннего развития. Путь к совершенству. Кто от него отрекается, тот отрекается от себя и своего искусства. Но сколько может артист находиться на латышской драматической сцене? Отнюдь не принижая латышское искусство, мы же знаем: здесь Зийна Квелде уже на высшей ступени. И удержаться на ней ей легко. А что дальше? Рутина, благодушное прозябание, как прозябают десятки других.

— К сожалению, тут вы отчасти правы, — задумчиво сказала Зийна.

— Не давайте обольщать себя сладкими словами, — взволнованно перебил их Зиле. — Латышское драматическое искусство поднимется выше, чем вы представляете. И именно Зийна Квелде одна из тех, кто будет содействовать этому, перед кем стоят большие задачи. Она первая драматическая актриса. А что она может как певица, этого мы еще не знаем.

— Пардон! Немного и это знаем. Я ее слышал, а в певцах я разбираюсь, этого вы не можете оспаривать. Я говорил с ее учителем. Я вполне убежден, что ее как певицу ожидает блестящее будущее. Опера включает в себя и драматическое искусство. И вообще это синтетический, а следовательно, наивысший вид сценического искусства.

— Избитая фраза, в которую никто больше не верит… Но оставим этот искусствоведческий диспут. Скажите лучше, почему это вы так заинтересованы в художественной карьере Зийны Квелде? Вроде бы пора меценатов уже миновала.

Джентльмен, галантно улыбаясь, покивал головой:

— Разумеется. Я в такой же мере ценитель искусства и артистов, как и коммерсант. В этом я открыто признаюсь. Если я говорю о карьере Зийны Квелде как певицы, в чем я глубоко уверен, то все время имею в виду и свою роль с ее чисто коммерческими интересами. Мы оба от этого можем только выиграть. Только выиграть.

И он так равнодушно повернулся к Зиле спиной, словно все это время и не разговаривал с ним. Словно для него он посторонний и в высшей мере безразличный человек. А с Зийной Квелде галантно раскланялся.

— Итак, вы все обдумаете. До следующей субботы я буду здесь. Если согласны, только дайте знать. Дорога за мой счет. Аванс — и все, как договаривались.

Зийна вышла его проводить. Зиле нервно расхаживал по комнате.

— Наглый субъект!

Зийна задумчиво присела к столу.

— Немного есть. Но торгаши все такие. Коммерсанты от искусства не лучше прочих. Этот, по крайней мере, откровенен.