Царь-птица Чарана. Цыганские сказки - Лилит Михайловна Мазикина

лесное. Вон и забытый кукан с рыбой на сучке висит, мухи его кучей обсели. Повернул Илюха коня, снова к дороге едет, снова к озеру возвращается. Прошиб цыгана холодный пот, погнал куда глаза глядят, лишь бы от проклятого места уйти. Да не вышло и так — куда ни кинется, а всё равно к озеру выходит. Метался он, метался, тут и день к закату подошёл.

Делать нечего, надо на ночь устраиваться. Понял Илюха, что заморочил его вэшитко, лесной хозяин, но не ложиться же сразу помирать. А если и помирать, так что ж на пустое брюхо-то. Напоил парень коня, в озере искупал, хвост и гриву от репьёв почистил, пустил пастись. Сам заново карасиков наловил, в золе испёк. От сытости в голове прояснилось, стал Илюха думать, как спасаться теперь. То ли одежду наизнанку надеть, то ли сапоги с правой ноги на левую переменить — много старых сказок про лесного деда есть, каждая своё советует.

Вдруг слышит, голос женский его окликает. Илюха головой завертел, говорит:

— Кто здесь? Покажись, не бойся!

А женщина в ответ ему смеётся:

— Да как бы сам-то не напугался, молодой-красивый.

Парень подбоченился было, да тут и взвыл со страху дурниной — как увидел, кто к нему на свет костра вышел. Закрестился мелко, «сгинь-пропади» кричит, ну и прочее, что в таких случаях орут. А не заорать мудрено: космы у чудища копной, шкура мохнатая, рожа чёрная и зубы белые на ней блестят. Как есть чёрт, о котором вслух не поминают.

— Погоди голосить, не съем я тебя, — говорит страхолюдина. — Я лешачка, девка лесная. Обычай знаешь? Вот и давай, угощай меня, чем богат.

Илюха успокоился немного, припомнил, что старики рассказывали. Верно, лешего и лешачиху надо с уважением принять, дать что попросят — не то осерчает лесная сила и задавит, как комара. Подвинул к незваной гостье карасей печёных.

— Молодец, — кивает девка. — Не стану тебя обижать. Может, и помогу. Ты, верно, заплутал, на дорогу выбраться не можешь? Ну так я тебя выведу, если женишься на мне.

— Тут Илюха взвился, как ужаленный, куда и страх подевался.

— Не буду, — кричит, — на чуде лесной жениться! Да я коня продам — за меня любую отдадут, на что мне страшило такое!

— Вольному воля, — отвечает лешачка. — Поглядим, как скоро до ярмарки дойдёшь. Начнёшь в бороде путаться — зови, ещё поторгуемся.

Подобрала карасиков и в темноте пропала.

Наутро, едва рассвело, поднялся Илюха, начал снова дорогу искать. На деревьях ножом зарубки ставит, на солнце поглядывает, никуда не сворачивет. Далеко забрался, а всё равнопод вечер к озеру вышел. Там уже девка лесная его поджидает, зубы белые скалит.

— Никак забыл чего, красавец молодой? Или жениться на мне надумал?

— Да провались ты, нечистая, хоть самого меня сожри, а жениться не буду!

— Вольному воля, помирай холостым, — хохочет лешачка.

На третий день Илюха и пытаться не стал. Понял, что судьба его такая — сгинуть без креста и могилы. Долго ли на одних-то карасях протянешь? Так и тянуть незачем. Лёг на бережку, руки на груди сложил, ждёт, когда смерть к нему придёт. А солнце жарит, в животе бурчит, и муха зелёная на нос села. Плюнул парень, согнал муху, встал. Постирал одёжку, лап еловых наломал, шалашик сложил, рыбы с запасом напёк. Сидит у костра, смотрит, как закат небо красит, — а вроде и хорошо, и помирать что-то совсем не хочется. «Эх, — думает Илюха, — вот жизнь моя пропащая, придётся, видно, чуду мохнатую в жёны брать, с медведями на свадьбе петь». Вздохнул да и затянул песню печальную о горькой доле.

Допел, смотрит — а девка лесная рядышком сидит, слёзы утирает, чёрную сажу по лицу размазывает.

— Мне, — говорит, — матушка песню эту пела.

Удивился Илюха — неужто лешачихи цыганские песни знают? Потом смекнул, пригляделся, спрашивать стал. И рассказала ему девка, как жила в большом таборе да как малолеткой в лесу потерялась. Приглянулась она старику вэшитко, увёл он её в свою берлогу и внучкой назвал — так и стала лешачкой, девкой лесной. А нынче вот помер дед — ему лет за двести, поди, было. Осталась одна куковать, и замуж-то никто брать не хочет.

— Да как же мне тебя замуж брать, если мы брат с сестрой? — кричит Илюха. — Это ведь у моих отца с матерью дочь Настёна в лесу пропала в тот год, когда я на свет родился!

Настёна ещё пуще расплакалась, да и парень тайком слезу пустил. Потом, конечно, обнялись, порадовались своей удаче. На радостях Илюха главного не позабыл, чуть подуспокоился и спрашивает:

— Дорогу-то отсюда точно знаешь или голову мне морочила?

— Дорогу ты бы и сам отыскал, если б на водяного коня железные удила не надел. Не понял разве? Так русалки дурачков жадных ловят — прикуют конокрада к месту и ждут, когда с тоски утопится, в работники к ним попадёт. Снимай скорей уздечку, да пойдём отсюда к людям.

Отпустил Илюха русалочьего коня, взялись брат с сестрой за руки и ещё засветло на тракт вышли.

Хали Кулешова

Цыганка и домовой

Как-то осенью шла по дороге цыганка с маленьким сыном. Табор их война раскидала: мужья и братья на фронт ушли, жёны с детьми по лесам от фашистов прятались. Кто отсиделся, а кто и не уберёгся — многих цыган в те горькие годы враги убили. Галя молодая была, сильная — и сама спаслась, и мальца сохранила. А как прогремела победа, стала Галя к родным местам пробираться, где до войны кочевали.

Вот идут они, видят — поле заросшее, ульи пчелиные стоят, а впереди деревенька на три двора. Собаки не лают, дымом печным не пахнет. Видно, ушли люди отсюда и назад не вернулись. Но что делать, надо ночлег искать, пока совсем не стемнело.

Заглянула Галя в самый большой дом. Двери открыты, всюду вещи раскиданы — словно хозяева в спешке убегали. Подивилась цыганка, что охотников до чужого добра не нашлось, прославила Бога за такую удачу, начала на ночь устраиваться. Отыскала дрова, воды из колодца принесла, разбитое окно тряпками заткнула, прибралась как сумела. На улице дождь, ветер холодный, а в доме печка жаром дышит, вода в чугунке закипает. Жаль, еды никакой нет, да цыганам не привыкать пустым чаем ужинать. Спасибо той хозяйке, что здесь