Все очень просто - Триш Мори

При всех протестах матери против недобросовестных действий с его стороны она нуждалась в Луке как в поставщике, как наркоман нуждается в дилере.

Тина не хотела тратить время на реверансы.

— Тебя это не касается!

— Но я скучал по тебе. Я пришел, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

— Зачем? Тебе хочется позлорадствовать насчет жалких навыков моей матери распоряжаться деньгами? Не беспокойся, я знала о них всегда. Едва ли это новость. Жаль, что ты зря потратил время, потому что я вернусь в Австралию первым же рейсом. А теперь разреши мне пройти. — Она старалась обойти его, но это было нелегко. Казалось, Лука занимал всю улицу. Он сдвинулся вправо, преграждая ей путь:

— Ты улетаешь из Венеции так скоро?

— А для чего оставаться? Для отдыха? Я уверена, вы не так наивны, как моя мать, синьор Барбариго. Я ничего не могу сделать, чтобы спасти ее от банкротства. Ты слишком крепко связал ее.

Его глаза блестели в тонких лучах заходящего солнца, и Тина не сомневалась: эти искорки были в его глазах, а не в лучах, отраженных от очков.

— Почему так воинственно, Валентина? Мы ведь можем поговорить как разумные люди.

— Ну, быть разумным, синьор Барбариго, требуется только от вас. Я давно тебя знаю и уже проверила все счета матери. Ты невероятно разумный человек!

— Может, ты и права, Валентина. Но это не мешает твоей матери считать, что именно ты спасешь ее от банкротства. — Лука громко рассмеялся.

— Тогда у нее еще меньше мозгов, чем я думала. А у тебя нет намерений оставить ее в покое, не так ли? Ты не успокоишься, пока не заберешь палаццо!

Головы праздных туристов повернулись в их сторону, иностранцы следили за ними, желая увидеть настоящую местную ссору, что украсила бы их венецианское путешествие.

— Пожалуйста, Валентина, — сказал Лука, подтолкнув Тину к стене и прижавшись к ней своим телом, будто они были любовниками. — Неужели ты хочешь обсуждать финансовые дела твоей матери на улице, развлекая туристов? Что они подумают о нас, венецианцах? Что мы недостаточно цивилизованные люди, чтобы обсуждать такие вещи без посторонних?

Опять он оказался слишком близко. Тина чувствовала его теплое дыхание на своем лице. Лука был рядом, и она не могла игнорировать его запах, не чувствовать тепло, исходящее от мужского тела. Тина уже была не в состоянии мыслить рационально, а не только опровергать очевидное.

— Я не венецианка.

— Да. Ты из Австралии, и ты очень откровенна. Меня это восхищает. Но этот разговор стоит продолжить где-нибудь в другом месте и без посторонних. — Он указал в направлении, откуда она пришла. — Пожалуйста. Нам стоит обсудить все в доме твоей матери. Или, если хочешь, мы можем пойти ко мне. Уверяю, это всего в нескольких минутах ходьбы.

И встретиться с врагом на его же территории? Ни в коем случае!

— Ну хорошо, вернемся в палаццо. Но только потому, что я хочу объясниться с тобой, а потом уеду.

— Я не могу дождаться, — услышала она, а потом Лука пробормотал что-то по-итальянски.

Тина развернулась и направилась в обратном направлении.

Кармела встретила их в дверях палаццо, улыбаясь и как-то неуверенно переводя взгляд с одного на другого. Тут Лука улыбнулся и включил очарование, заговорил с ней на родном языке. Тина могла бы поклясться, что старая женщина покраснела. В этот момент она возненавидела Луку еще больше.

— Ваша мать в спальне, — сказала Кармела, извиняясь за ее отсутствие. — Она сказала, у нее болит голова.

Лука посмотрел на Тину, но та проигнорировала его. Кармела отвела их наверх в приемную, пообещав принести кофе и прохладительные напитки. Это была огромная комната с высокими потолками и пастельного цвета декоративной плиткой на стенах. Комната должна была быть просторной и светлой, но казалась тесной из-за бесчисленных шкафов и столов, заваленных стеклянными украшениями, статуэтками, хрустальными бокалами, лампами разной формы, стеклом, отражающим рубиново-красный закат.

«Даже красиво, — усмехнулась про себя Тина, — такой сверкающий иллюзорный мир из стекла, если не вспоминать о стоимости всего этого».

— Ты похудела, Валентина, — раздался голос сзади. — Ты слишком много работаешь.

Она обернулась:

— Все мы изменились, Лука. Все мы стали на несколько лет старше. Надеюсь, немного мудрее. Я, например, стала.

Он улыбнулся и взял коллекционное пресс-папье, что светилось красным, со стола, положил его на ладонь.

— Некоторые вещи, я вижу, не изменились. Ты по-прежнему прекрасна, Валентина. — Лука улыбался и осматривал одно стекло, держа его в руке, прежде чем взять следующее, медленно прокладывая путь по загроможденной комнате, останавливаясь иногда, чтобы рассмотреть то крошечное животное из хрусталя, то позолоченную статуэтку из стекла, не обращая на Тину никакого внимания. — Может быть, ты стала немного более колючей. Возможно, более энергичной. Более страстной… — На этом слове он словно споткнулся и задумался.

Тина сглотнула, борясь с нахлынувшим прошлым и всплеском тепла внизу живота.

— Я не хочу это слышать, — сказала она и отвернулась, а он продолжал кружить по комнате, держа в руке и поглаживая стеклянного мальчика с фонарем, как будто золотистая кожа этого ребенка была настоящей, а не просто очередной глупостью ее матери. — Я знаю, что ты делаешь.

Он наклонил голову:

— И что же конкретно я делаю?

— Я просмотрела все счета Лили. Ты продолжаешь давать ей деньги. Деньги, которые она тратит вот на это. — Тина обвела рукой комнату. — На продукцию стекольного завода твоего брата в Мурано.

Лука пожал плечами:

— Что я могу сказать? Я банкир. Занимать деньги — всегда риск. И я не отвечаю за то, как люди тратят полученный кредит.

— Но ты же знаешь, у Лили нет дохода, с которого она могла бы вернуть эти деньги, и все равно даешь ей их.

Лука улыбнулся и поднял указательный палец:

— Но доход — не единственное, что принимают в расчет банкиры при оценке кредитного риска. Ты забываешь — твоя мать, как мы это называем, владеет исключительным активом.

Тина фыркнула:

— Ты бы посмотрел на ее активы! — Слова сорвались у нее с языка прежде, чем она успела подумать, и теперь висели в воздухе, как кристаллы на люстре, тяжелые и крупные.

Лука вопросительно приподнял бровь:

— Я говорил о палаццо.

— Я тоже, — быстро ответила Тина. — Не знаю, о чем ты подумал.

Он рассмеялся, пробежал кончиками пальцев по краю стеклянной рифленой чаши, стоящей на каминной полке, и продолжил дальше обходить комнату.

Такие длинные пальцы, это невозможно было не заметить, такие легкие прикосновения… Прикосновения, которые она помнила на своей коже. Прикосновения, которые Тина часто представляла, когда не могла уснуть и чувствовала болезненное одиночество…