Удар шаровой молнии - Анатолий Ковалев

Дальнейшая беседа происходила на китайском языке.

- Я рад видеть вас, госпожа, - поклонившись, произнес китаец.

- Я отвлекла тебя, Хуан Жэнь?

- Я уже видел эту кассету, госпожа. Что вам приготовить?

- На твое усмотрение. Только не больше двух блюд. Я не очень голодна. И обязательно чай с лепестками розы.

Она была единственной посетительницей этого ресторанчика, которую лично обслуживал самый лучший повар. Давнюю дружбу с Хуан Жэнем она держала в тайне от родственников и знакомых. Они не могли не слышать о громком Екатеринбургском деле - об отравлении в доме Сперанского полтора года назад. Из всех гостей уральского бизнесмена чудом выжила только Аида. А китайский повар Сперанского до сих пор числится в розыске. Но Хуан Жэнь и не думает прятаться, живет почти в центре Питера, правда, на улицу не выходит, спит на кухне, на старенькой советской раскладушке и вечерами, когда в зале становится многолюдно, не высовывается по пустякам. Ох, нелегко "белому человеку" отыскать "желтого человека"*, похожего на миллиард других представителей желтой расы.

* Хуанжэнь-в переводе с китайского означает "желтый человек".

Он стал называть ее госпожой после того как она впервые заговорила с ним по-китайски. Прожив несколько лет на чужбине, Хуан Жэнь так и не освоил русский язык. Поэтому сладкие звуки родной речи, прозвучавшие из уст молоденькой девушки, показались ему чудом из чудес. Он считал ее феей, спустившейся с небес. Она соответствовала его представлениям о феях - добрая, обаятельная, но подчас жестокая.

- Мой любимый салат из черных грибов и "шанхайский сюрприз"! по-детски радовалась Аида. - Но ты не удержался и приготовил пять блюд. Составь мне компанию!

Теперь так было всегда. Это приглашение к столу она называла "китайской церемонией". Хуан Жэнь при ней пробовал каждое блюдо. И это нисколько не оскорбляло повара, он прекрасно понимал, что после происшествия в доме Сперанского у девушки возник психологический барьер по отношению к китайской пище.

- На днях я приду сюда с одним человеком. Будь начеку, - предупредила она. - Я не знаю что он закажет, но требуется легкое отравление...

- Это опасно, госпожа. Здесь все-таки ресторан.

- Знаю, что ресторан, а не богадельня. Но не всякому русскому желудку подходит ваша кухня. Вот что требуется, понятно? Он должен почувствовать недомогание минут через двадцать после того как поест.

- Это сложно, госпожа, - улыбался Хуан Жэнь, - невозможно рассчитать.

-А ты попробуй. Ты ведь мастер на подобные штуки.

- Он пожалуется хозяину, и меня прогонят.

- Не пожалуется. Я его уговорю. А ты мне дашь какой-нибудь лечебный настой, чтобы он потом почувствовал себя на седьмом небе...

За соседний столик уселась молодая пара. Пекинское новогоднее шоу подходило к концу, перенесшись из телевизионной студии на берег океана. В первых лучах восходящего солнца маленькая девочка демонстрировала всей стране упражнения ушу. Старик с тросточкой теперь почему-то подносил кулачок к глазам.

Хуан Жэнь отбыл на кухню.

Марку в этот день не работалось. Сцена, разыгравшаяся в салоне его машины, не выходила из головы. В первый миг, когда он увидел в руке девушки пистолет, по телу прошел озноб. Дядя Коля, конечно, порядочная свинья, но кому дано право судить? Каждый сам за себя в ответе.

Он считал Аиду интеллигентной девушкой. Конечно, со своими причудами. А как же без этого? Он тоже с причудами. Оказывается, она с детства знает - она сказала - правила какой-то игры, о чем не подозревает даже брат Родька.

Майринг сослался на недомогание и покинул аптеку на час раньше, поручив своему заместителю решать все возникающие проблемы.

После работы он должен был забрать из детского садика Андрейку и привезти его в "Коко Банго". Люда обычно работала допоздна, и он частенько помогал ей: все-таки племянник. Его собственные дети уже ходили в школу. Марк довольно рано женился, еще на третьем курсе института Жену звали Ирина. Тоже медичка, и тоже теперь в фармацевтическом бизнесе. Она-то и является его заместителем. Вот уж кому он ни слова не скажет о предпринятом расследовании. Ирина сразу начнет бить во все колокола. Ей не нравится эта история с кузеном. А кому нравится? И его отношения с Людмилой вызывают у нее подозрение. Она ревнует даже к Андрейке. На днях он привез мальчика домой, чтобы познакомить со своими детьми. Так Ирина закатила ему сцену. "Может, это вообще твой ребенок?" Вот до чего договорилась! И откуда в ней столько злости и подозрительности? Раньше, в полуголодные студенческие годы и когда только начинался его бизнес, ничего подобного она себе не позволяла. Неужели считает, что Андрейка посягает на их материальное благополучие?

Люда даже не догадывается о его семейных коллизиях. Она женщина скромная и в некоторых вопросах очень щепетильная. Если Ирина когда-нибудь сорвется и выскажет ей все, та, не задумываясь, вернется на родину. Так уже было пять лет назад, когда она, будучи беременной, сбежала от Виктора. Марку бы этого не хотелось. Почему? Трудно сказать. Неделю назад она доверила ему ключи от своей квартиры, когда вспомнила о кассете. Такое доверие сближает людей. Кассету с голосом Виктора ей вернул следователь. Она сказала ему об этом утром, в кафе, дождавшись, когда Аида ушла по своим делам. Он захотел тут же послушать песету, и Людмила, не задумываясь, вложила в его руку ключи.

Однако ничего нового он не услышал. То, что Виктор был в отчаянии, он знал и без кассеты. Ему показалось странным, что кузен больше ничего не надиктовал. Передумал? Стер? Тогда зачем было оставлять первую фразу? Может, стер кто-то другой? Следователь? Глупо. Виктор вряд ли являлся носителем государственной тайны. А что, если это сделал убийца? Наверняка, звуковое письмо каким-то образом касалось его.

О сделанном открытии он поведал только Аиде. Девушка лишь пожала плечами в ответ. Стертая запись не улика. К тому же, где доказательства, что она вообще была? Марк пытается все подчинить логике, но в деле Виктора логики маловато. Если это убийство, то до сих пор не понятен мотив. А вот песни Кобейна на другой стороне кассеты куда более красноречиво намекают на самоубийство.

На днях Майринг приобрел компакт-диск группы "Нирвана". В студенческие годы он немного увлекался роком, но в основном русским. Он, конечно, слышал о "Нирване". Слышал, но не слушал. Просто не довелось. А Витька, наверно, любил. Они не успели поговорить о своих музыкальных пристрастиях.

По-английски он немного понимал, тем более что тексты оказались очень простыми. Но сила этих песен заключалась не в словах, а в музыке и в голосе певца. Марк тонко чувствовал музыку и на следующее утро резюмировал за чашкой кофе: "Ты была права. Опасная музыка". - "Скажи об этом моему брату, ухмыльнулась Аида. - Родька, как одержимый, носится с Кобейном..."

Прежде чем заехать в детский сад за Андрей, он свернул к дому Виктора. Один неприятный Эпизод никак не хотел исчезнуть из его памяти.

В тот день, когда Люда доверила ему ключи, Марк нос к носу столкнулся на лестничной площадке с одним подозрительным типом. На вид парню было лет шестнадцать. Глаза у него как-то странно сверкали. И еще запомнились руки, какие-то нервные, не находящие себе места. Казалось, что руки живут своей обособленной жизнью. Парень стоял у двери Виктора, и, когда дверца лифта открылась, Марк видел, как тот отдернул руку от звонка. Потом он спустился на несколько ступенек вниз, но Майринг чувствовал спиной его взгляд, пока возился с дверью кузена.

Люда рассказывала, что ей иногда звонят в дверь ночью, но она не открывает.

Этого, парня он видел еще пару раз в подворотне, в компании подозрительных личностей. Личности были небриты, одеты, мягко говоря, не по моде, и от них исходил специфический запах запущенности. И всякий раз он встречался с воспаленным, тревожным взглядом парня и читал в этом взгляде вопрос. О чем он хотел спросить? А может и спросил бы, если бы рядом с Марком постоянно д не находились Люда и Андрейка.

Дом Виктора находился в одном из самых мрачных мест старого Петербурга - близ Сенной площади. Здесь мало что изменилось со времен Достоевского, и не только в архитектуре. Иногда Марку казалось, что персонажи той далекой эпохи до сих пор живы, разве что поддались веянию моды. Хотя народ петербуржский привык одеваться неброско и даже старомодно.

Дом-колодец, выстроенный в прошлом веке имел шесть подворотен. Марк обошел все, но сегодня здесь было пусто. Он присел на корточки возле знакомого подъезда и закурил. Клочок неба грязного оттенка не предвещал ничего хорошего. И вот уже теплая капля упала ему на губу. А другая закатилась за ворот рубахи.

Марк решил переждать дождь в подъезде, но не успел сделать и шага. Он всегда чувствовал на себе чужой взгляд, и на этот раз тоже не ошибся. В открытом окне четвертого этажа он увидел бледное лицо парня. Воспаленные глаза теперь о чем-то просили, даже не просили, а умоляли.