Цемах Атлас (ешива). Том первый - Хаим Граде

— Насчет собаки это ты здорово сказал. А как хорошо ты помнишь, что меламед меня выгнал! Слышишь, Цемах? Когда сможешь слезть с кровати, приходи к нам. Я познакомлю тебя с моим старшим «парадным» братом и с моей сестренкой. Спокойной ночи вам, тетенька, — крикнул он Цертеле в ухо и вышел из дома, сопровождаемый своими приказчиками.

— Он человек простой, но хороший, — сказала Цертеле племяннику. — Ты должен к нему зайти. Его сестра совсем другая, деликатная, образованная. Непонятно, почему она не выходит замуж.

Цемах лежал с закрытыми глазами и думал, что в то время, как этот Володя Ступель жил в грубой материальности, он сам мучил себя жизнью духовной. Но в конце концов выяснил, что и он не может полностью отказаться от радостей этого мира. Тем не менее Новогрудок все же не прошел для него бесследно: он не стал бы ползать на четвереньках перед богатым лавочником.

Глава 6

Хана, жена Володи, здоровая, свежая и спокойная, как ясное сельское утро в середине лета, знала, как удержать мужа своим телом и едой. Володя любил хорошо поесть и чтобы блюда к столу подавала жена, а не служанка. Увидев, что Хана принесла из кухни миску с рыбой и поднос, уставленный тарелками с мясом и цимесом[40], он заржал, как разгоряченный жеребец, сам не зная, чем он больше опьянен — тяжелым телом жены, ее мясистыми руками и большим бюстом или же блюдами. Восхищенный ее мастерством, ее белыми пальцами и разгоряченным лицом, он бросился к ней с раскрытыми объятиями, обнял за талию и ущипнул, ухватив всей ладонью ее плотное тело, как любил сжимать пригоршню мелочи. Хана остановилась с нагруженным подносом, который держала обеими руками, и спокойно ждала, пока муж немного успокоится, чтобы она могла продолжить носить с кухни в столовую приготовленные блюда. Когда он прыгал вокруг и обнюхивал ее, она не сердилась и не краснела, а улыбалась и без слов успокаивала его, давая понять, что кровать в спальне достаточно широка для двоих и что зимние ночи длинны.

Только одна вещь заставляла Хану дрожать всем телом. Под густой копной ее рыжевато-каштановых волос скрывалась пара прозрачных розоватых ушек, до безумия дразнивших своим видом ее упитанного мужа. Однако когда он хотел прошептать в них что-нибудь секретное, они поднимались торчком, как два олененка в лесу, поднимающих головы на подозрительный шорох. Хана принималась кричать, что сейчас она уронит всю посуду с рыбой, мясом и цимесом. И Володе приходилось из осторожности трогать свою несущую еду жену только ниже шеи. Лишь когда Хана уже сидела за столом, он, волосатый, похотливый и потный, вгрызаясь в содержимое мисок и тарелок, поворачивался якобы для того, чтобы взять кусок хлеба, и — дул ей в уши. Хана вскакивала, как облитая тарелкой кипящего бульона. Володя хохотал, и его сестра Слава, ужинавшая у них, смеялась до слез.

Мадемуазель Слава, младшая в семье Ступелей, девушка лет двадцати пяти, словно сияла своей светловолосой головой и голубыми глазами. Ее мягкие, кошачьи шаги свидетельствовали, что она избалованная единственная дочь, сладковато-теплая, влюбленная в самое себя и мечтающая о том, чтобы быть любимой. Еще учась в Белостоке, в гимназии с преподаванием на иврите, она мечтала присоединиться к халуцам[41]. Однако быстро поняла, что ее не тянет в страну, знакомую ей только по тонкой линии реки Иордан и двум голубым пятнам озер на школьных картах. В старших классах она уже ненавидела носить школьную форму — черное платьице с белым воротничком — да еще и заплетать косички. Окончив гимназию, она больше не захотела учиться и встречаться с прежними подружками, участницами движения халуцев, девушками со здоровыми лицами и тощими ногами, словно созданными для тяжелой физической работы. Некоторое время мадемуазель Ступель крутилась с сынками белостоцких и ломжинских купцов, пока они ей не надоели. Эти парни из купеческих домов, жизнерадостные юноши с толстыми губами и холодными глазами, были для нее слишком серыми и лишенными хороших манер.

В Ломже поговаривали, что старый Ступель отписал единственной дочери столько же, сколько двоим своим сыновьям вместе. Было также известно, что она любимица Володи. Когда брат и сестра находились вместе, они все время шутили и смеялись. Однако если у Ступелей были гости и Слава сидела за столом, она роняла слова редко, чтобы ломжинцы не почувствовали себя с ней на короткой ноге. Горожане долго перемывали ей кости, выясняя, почему мадемуазель не выходит замуж, пока не остановились на том, что у нее есть в Белостоке женатый любовник и что она ездила к нему несколько раз, когда отправлялась якобы шить платья или с друзьями в театр.

Мадемуазель Ступель жила в заднем флигеле. Коридор вел из ее комнаты к квартирам братьев, и она почти каждый вечер проводила у Володи. В один из вечеров она обнаружила там за столом высокого молодого человека с бледным лицом и черной бородкой. Гость сидел в шапке над стаканом чая, и Володя тоже надел головной убор. У Ступелей вели себя по-еврейски — покупали кошерное мясо, а в пятницу вечером вовремя закрывали торговлю. Однако набожен Володя не был. Он ходил без головного убора дома и на улице и не стеснялся посланцев раввинов, заходивших за милостыней. Слава поняла, что этот набожный гость высоко ценим ее братом, и тут же догадалась, что это, наверное, Володин друг детства. Брат когда-то рассказывал, что его товарищ вырос большим знатоком Торы и возглавляет ешиву. Только он не понимает, сказал тогда Володя, почему тот до сих пор еще не женился.

«Холостяк с бородой?» — удивилась мадемуазель Ступель, и через мгновение чужак больше не интересовал ее. Ее даже огорчало, что он пришел: она зашла к брату, чтобы не оставаться вечером наедине со своими путаными мыслями, а встретила натянутую тишину, как на Новолетие в синагоге перед тем, как трубит шофар.

— Мой товарищ по хедеру Цемах Атлас, — показал Володя на гостя. — Он присутствовал при том, как я запустил черных жуков в рыжую бороду нашего меламеда. Но Цемах никогда не был озорником, будто еще мальчишкой знал, что вырастет мусарником!

Чтобы гость не обиделся на то, что она не принимает участия в беседе, мадемуазель Ступель сказала, что видела мусарников в Белостоке: они ходят по улицам с длинными кистями видения из-под коротких пиджачков, и все насмехаются над их костюмом. Она слышала, что мусарник иной раз и в жаркий летний день может выйти в меховой шапке, с шалью на шее и в калошах. Интересно, они так делают из-за набожности?

— Они делают это, чтобы научиться не придавать значения тому, что говорят и над чем смеются другие, — ответил гость, сам одетый, кстати, в прекрасный костюм с чистой рубашкой и галстуком.

— А что такое мусарник? — спросила Хана, хозяйка дома.

— Мусарник? — наморщил лоб гость и сжал пальцами стакан из-под выпитого чая. — Мусарник — это человек, живущий в соответствии со своим пониманием того, как следует жить.

— Да ведь каждый человек живет в соответствии со своим пониманием, — сказала мадемуазель Ступель и увидела, как в глазах ученого гостя зажегся скрытый огонек.

Его погруженный в себя взгляд выплыл из туманной дали, и гость заговорил, словно отсчитывая слова:

— Напротив! Люди постоянно жалуются, что не понимают, как надо жить. А значит, они не жили в соответствии со своим пониманием того, как следует жить.

Когда гость вошел, хозяйка накинула себе на голову платок[42], слишком узкий и короткий для ее пышной шевелюры, украшенной колье шеи и для больших обнаженных рук. Чем дольше Хана смотрела на приятеля своего мужа и слушала его речи, тем с большим уважением к нему относилась и тем тщательнее и чаще поправляла свой платок, пытаясь прикрыть обнаженные части своего тела. Она смотрела на этого ученого еврея и думала, что надо было бы его накормить, ведь у него, бедняги, такие ввалившиеся щеки.

Слава теперь тоже заинтересовалась беседой, а еще больше — внешностью молодого человека, который, видимо, был значительно моложе, чем казалось на первый взгляд. Однако Володе уже надоели интеллигентные разговоры, а головной убор давил на его голову так, словно весил десять пудов. Он пятернями растрепал свою шевелюру и поудобнее уселся на стуле. Ему было тяжело и тесно от собственной тучности. Больше всего его мучили прозрачные розоватые ушки Ханы, выглядывающие из-под ее локонов, как земляника из-под лесной травы. Эти ушки, эти сладкие ушки подмигивают и дразнят его так, что он чувствует себя дрессированной обезьяной. Ему нельзя обнять за талию свою собственную жену, а она, эта шаловливая штучка, сидит напротив ученого гостя, и выражение ее лица набожное, как у раввинши.

Володя увидел перебегающего комнату серого котенка. Он наклонился со стула и подхватил котенка под брюшко, погладил, передразнивая его мяуканье, и зашептал котику на ушко: