Жалейка - Мельникова Мария Александровна

Фрося пыталась унять дрожь и отогнать ужас – находиться рядом и разговаривать с Настасьей было невыносимо. Хотелось скорее уйти, спастись, пока не поздно отойти подальше от края пропасти, по которому бродила обезумевшая мать.

Но Фросю удерживали на месте не костлявые руки, а сочувствие, жалость и собственная боль.

– Спасибо, что пришла ко мне, Фросенька. Ты такая живая, от тебя тепло исходит. А знаешь, я уже и забыла, что живые люди такие теплые. Это так хорошо, что ты теплая. Удивительно! – по-детски радовалась сумасшедшая.

«Пока теплая», – с горечью подумала Фрося и обреченно проследовала за Настасьей в угол, который та обжила и отмыла своими слезами.

Они устроились в гнезде из старого тряпья. Ефросинья достала из котомки молоко и хлеб, чтобы разделить ужин с женщиной, которая когда-то, в другой жизни, знала ее родителей.

– Тетя, скажите, кем были мои мама и папа?

– Людьми, – охотно откликнулась Настасья. – Хорошими людьми, сердечными. Знаешь, такие люди очень дорого ценятся. В них много тепла. А во мне уже ничего не осталось, за меня и грошик взять дорого, все равно никто не даст…

– А кем они были? Что делали? Что говорили? – спрашивала девочка, хотя понимала, что ответа не получит. Вытащить правду из безумия труднее и безнадежнее, чем из могилы.

– Помню, они говорили так: «Давай, Настенька, детки наши, когда вырастут, дружить будут. Твоя младшая доченька с нашей Фросюшкой ровесницы…» А мама твоя еще обещала из ситцевого обреза вам платьишки одинаковые сшить. Только не успела… А хорошие бы получились платья, жаль… Весь ситец, как поле, мелкими незабудками устлан был. Я прежде даже и не видела такого красивого отреза.

Фрося тихо заплакала, не в силах терпеть эту муку.

– А давай, Фросенька, сейчас этот кусочек хлеба моим деткам отнесем? В могилку. Ты ведь не против, верно? Тебе ведь не жалко? Там, в могилке, твоя названная подружка лежит… Я вот все думаю, вдруг им на том свете не хватает чего? Они же маленькие все, вдруг их кто-то большой обделяет? Пойдем, прикопаем в землицу этот кусочек – может, и на душе у меня поуспокоится, может, поутихнет как-то. Я так часто делаю…

Лица и призраки

Пока Настасья хлопотливо искала в груде ветоши самый лучший и чистый лоскут, чтобы завернуть в него кусок хлеба для детей, Фрося выбралась из развалин и побрела по кладбищу. Уже смеркалось. Вот-вот должны были засиять звезды и луна.

– Фроська, что ты тут делаешь? – окликнула девочку крупная горластая баба.

Варвара была самой шумной в их деревне. Она всегда первая лезла в драки и устраивала скандалы, когда кто-нибудь ущемлял ее права. «Вся седая, а ума так и не нажила. Вот бедовая баба!» – осуждали ее соседи.

Даже Варварина корова, Сатанка, была взбалмошной и бодливой и доставляла пастухам больше хлопот, чем все остальное стадо.

– Поди сюды. Сюды. Я тебе конфетку дам, – покрикивала Варвара, подзывая девочку.

На ее вопрос Фрося отвечать не стала, но покорно подошла.

– Держи, раз обещала, – протянула Варвара большую, чуть сплющенную шоколадную конфету. – Ты знаешь, это ведь я его убила, – мотнула она головой в сторону покосившегося бетонного креста. – Давно это было, да и случайно. По молодости. То честная драка была, самым дорогим клянусь! Это он виноват, сам неудачно упал, ну и помер. Меня за это никто не осудил. Непонятно было со стороны, кто в этой горячке кому двинул. Да и у меня самой совесть чиста. Так и знай! Но вот в чем штука, – понимаешь? – чем дольше живу на белом-то свете, тем больше мне хочется узнать, сильно ли он там на меня обижен – или уже отлегло у него? На том-то свете, говорят, уже ничего не тяготит. А ты как думаешь?

– Не знаю, – прошептала Фрося. – Надеюсь, не тяготит…

– Чего тут надеяться?! Доставай свою дудку, и узнаем наверняка. Тяготит или не тяготит? Это ведь и тебе тоже надо знать: почему вдруг твои мамка да папка тебя бросили, чем это ты успела им насолить? Всего за год жизни-то… Загадка. Верно?

Это был точный и хорошо рассчитанный удар в самое сердце. От слов Варвары Фрося окаменела. Не почувствовала обжигающей боли, хотя жалейка вновь начала прожигать ей грудь.

Варвара схватила девочку за плечи, резко встряхнула, а потом без труда подняла от земли и заглянула в лицо.

– Ну чего ты, дуреха? Дуди в свою дудку, и все станет на свои места.

Фрося вынула из-за пазухи жалейку не потому, что хотела помочь Варваре, а потому что боль стала настолько сильной, что ее уже невозможно было терпеть.

– Так бы сразу, – холодно прокомментировала Варвара и опустила девочку на землю.

Чтобы поскорее избавиться от женщины, которая скорее задушит, чем выпустит из своих рук, Ефросинья зажмурила глаза от страха, приложила к губам пищик и выдохнула…

На этот раз жалейка прозвучала слабо и будто бы испуганно.

– Уходи! Забыла и правильно… – послышался из могилы сиплый, будто простуженный голос.

– Да и забуду! Не проблема. Ты только скажи, обижен ты на меня? Или простил?

Если бы разверзлась могила и оттуда всколыхнулось адское пламя, Варвара и тогда бы не дрогнула.

– Чего умолк? – раздраженно выкрикнула она. – Давай отвечай! Простил или нет?

Фрося отошла в сторонку, села на скользкую, замшелую скамью и обхватила голову руками, стараясь укрыться от того, что должно было последовать дальше. Призраки, которых она увидела в ту первую ночь на кладбище, продолжали преследовать ее, занимали ее мысли, появлялись рядом, когда мир охватывала темнота, скользили мимо, стоило прикрыть глаза.

Она не видела, как из земли появился призрак убитого Варварой человека, только слышала его жуткий треснутый голос, втыкающийся острыми осколками и в мозг, и в кожу.

– Убийца! Ты еще смеешь приходить ко мне на могилу и чего-то от меня требовать?! – взревел он. – Вон! Вон! Вон отсюда!

Этот крик выворачивал душу, сдирал с тела кожу. Фрося бросилась бежать, спотыкаясь об оградки и надгробия, падала на твердую, как камень, землю, спрессованную временем и дождями. Девочка расшиблась, ее одежда изорвалась о кусты и болталась клочьями.

Когда Фрося упала в последний раз, то уже не смогла подняться. Сильнее, чем тело, пострадала ее душа. Ефросинья лежала на земле, даже не пытаясь пошевелиться, чтобы встать и идти дальше. Черное небо слилось воедино с черным кладбищем. Зачем пытаться себя преодолеть, если некуда идти?..

– Ефросиньюшка! Ты ли это? – вкрадчиво заговорил знакомый голос. – Деточка, солнышко мое ясное, ты мне очень нужна. Слышишь, родная моя? Поднимайся, голубушка, скорее. Здесь рядом… Рядышком все… даже идти никуда не нужно будет. Давай сама потихоньку вставай, мне-то с тобой не сдюжить, старая я стала, слабенькая… – причитала еще одна Фросина соседка, стараясь поднять девочку с земли или хотя бы повернуть ее к себе лицом, чтобы просьба точно дошла до адресата.

Сделав усилие, Фрося села и посмотрела на старушку. «Неужели и она кого-то убила?» – безразлично подумала девочка.

Старушка, баба Тиша, всегда опрятная и румяная, жила особняком от прочих. При встрече приветливо улыбалась, раскланивалась и осыпала всех бисером красивых и ласковых слов. Никогда никого не обидела, правда, и не облагодетельствовала. Все знали, что обращаться к Кристине Андреевне за помощью совершенно бесполезно.

– Вот и молодец! Вот и умница! – радовалась баба Тиша, что девочка начала подавать признаки жизни. – Фросюшка, в деревне поговаривают, что ты помогаешь разговаривать с мертвецами. Поговоришь еще разок? Тебе ведь не жалко всего одного вздоха для старушки? Ты вон какая молоденькая, у тебя еще вся жизнь впереди, еще надышишься, а я уже старушка, помирать скоро… Понимаешь?

И тут на старушку навалилась Варвара – сначала огромной черной тенью, а потом и всей своей тучной фигурой.

– Ой, это ты, Варварушка?! – испугалась баба Тиша и привычно запричитала: – Ты ж моя золотенькая, что ты делаешь на кладбище в такой поздний час? Тут и зашибиться насмерть можно, коли так бежать-то. Варварушка, ты бы поосторожнее…